Лев Правдин - Область личного счастья. Книга 2
Вдруг кто-то торопливо забарабанил в дверь ногой. Они замерли и, как нашалившие дети, тихо засмеялись, грозя друг другу. Женя на цыпочках прокралась к двери и открыла ее.
Аннушка ворвалась как буря. Она сунула Жене в руки две корзины, прикрытые белым, и пронеслась прямо в кухню.
— Женя, у тебя что-то горит!
Конечно, картошка добилась своего. Выпустив всю воду, она начала пригорать, обличая хозяйку в нерадивости.
— На минутку нельзя отойти, — возмущенно оправдывалась Женя, — а она, пожалуйста, уже и пригорела.
Сердито двигая кастрюлями на плите, Аннушка уличала Женю:
— Пожалуйста, не ври. Я пять минут стучала ногами. Да ты не стой. Тут у нас сейчас большой разворот начнется.
И начался большой разворот: стучали ножи; скрипела мясорубка; Аннушка смеялась; Женя со слезами на глазах крошила лук; гремели листы, вдвигаясь в духовку; пахло пирогами и подгорелым маслом; Женя смеялась; гудела печь; Аннушка требовала сухих дров; Виталий Осипович первый раз в жизни сражался со столом, пытаясь его раздвинуть; потом он считал гостей, тарелки, вилки, стулья и, убедившись, что это ему не под силу, изнемог и прилег на тахту.
Вся кутерьма закончилась к шести часам.
Синие сумерки, прильнув к стеклам, надышали на них туману.
Аннушка ушла переодеваться и пристраивать на вечер своих близнецов. Женя прилегла на часок и уснула так крепко, что Виталий Осипович с трудом ее разбудил.
— Я какая? — спросила она, открыв глаза. Ей очень хотелось, чтобы он понял ее и назвал тем новым ласковым именем, каким еще никого не называли и которое она забыла.
— Ты любимая.
— А еще какая?
— Красивая.
— Нет, не то.
— Маленькая, — догадался он.
Она очень серьезно сказала:
— Я всегда буду для тебя маленькой. Потому что ты больше меня, старше и умней.
Неужели все это может сделаться воспоминанием, тоской, мечтой? И обязательно ли, если есть любовь, необходимо какое-то дело, чтобы жизнь была полна?
Так думала Женя, одеваясь к вечеру.
ТРУДНАЯ РОЛЬ
Все готово к приему гостей. Большой стол накрыт белой скатертью, уставлен закусками и бутылками, ярко освещен, и, может быть, поэтому комната уже не кажется пустынной, как в обычные дни.
Женя стоит у стола, взволнованная ожиданием чего-то совершенно нового, еще не испытанного ею. Впервые в жизни она принимает гостей в своем доме.
Для такого торжества она надела лучшее, очень модное платье, которое сшила ей театральная портниха. Оно туго обтягивает ее красивую грудь и бедра, расходясь книзу массой мелких складок.
Она считает стулья, мысленно рассаживая гостей, каждого на свое место. Если не хватит стульев, можно из кухни принести две табуретки. А в общем, все в порядке, пусть приходят гости—добрые друзья-товарищи. Они не осудят, если что-нибудь и не так.
В томительной тишине ожидания Женя оглядывает убранство стола. Ее ничуть не смущают тарелки, вилки, стаканы, собранные Аннушкой у соседей и поэтому очень разные.
Ну и что же? Ведь они только еще начинают свою семейную жизнь. Наследства они не получили. Не получили ни сервизов, ни наставлений, как надо пользоваться этим Добром. Им даже невдомек, что посуда на званом пиру Должна быть подобрана по фасону и расцветке и что каждая тарелка, рюмка, бокал имеют свое назначение. Да, по правде говоря, можно и не знать.
Вот построим город на севере диком, тогда, может быть, и займемся на досуге всеми такими тонкостями. А пока нам не до этого.
Зато посмотрите, сколько на столе всякой еды! Два года назад о такой роскоши и мечтать не смели. Консервы, пироги, соления и в центре всего — гора розового винегрета, короля северных закусок. Всего много, все выставлено на стол щедрой хозяйской рукой: милости просим, дорогие гости.
Конечно, вы не найдете здесь разносолов, это вам не город, где пошел да купил. Здесь надо все самой сделать, ручки приложить.
Стремительно вошел Виталий Осипович. Он надел новый коричневый костюм, который очень ему идет.
Женя, изумленно раскрывая глаза, говорит:
— Подумать только: совсем недавно мы с тобой сидели у костра, где-то поблизости от этого дома. Кругом стояли сосны, и мы отгоняли комаров дымом.
— Это в тот день, когда Тарас привез тебя на плоту. Вечером мы кипятили чай в котелке.
— И сверху плавали жирные пятна. Хотя мыла я этот котелок, мыла…
— А на другой день я принес свой паек — ржаную муку, и ты пекла лепешки. На носу у тебя была сажа…
— А вы с Тарасом делали вид, что лепешки очень вкусные. Я-то понимала; редкая получилась гадость. Плакала я тогда потихоньку за печкой. Думала, куда я, такая неумеха, еще в жены к тебе напрашиваюсь. А теперь смотри, как все получилось!
Она развела руками, как бы приглашая Виталия Осиповича остановиться на минутку и посмотреть, как замечательно у них все получилось.
В торжественной тишине постучался первый гость. Пришли Тарас и Лида. Стряхивая с кепки сверкающие бисеринки дождя, Тарас громко смеялся, так громко, что комнаты сразу стали казаться тесными.
— Здорово, таежники. С дождичком вас! Эх, живете вы здорово, — с веселым удивлением говорил он, поглядывая то на Женю, то на Виталия Осиповича.
Женя ревнивым взглядом проверяла каждое движение Лиды. Что нашел в ней Тарас? Чем она околдовала его? Именно околдовала, потому что трудно найти девушку, из-за которой можно забыть Марину: и умна, и красива, а главное, как уже начала понимать Женя, несчастна. Трудно себе представить, но это так. Гордая Марина в своих письмах пишет о тоске, о спокойной, устоявшейся тоске затянувшегося девичества. Вот чего Женя никому не может простить: ни Тарасу, ни этой ясноглазой.
Но, вовремя вспомнив о своих хозяйских обязанностях, она как можно приветливее улыбнулась и протянула Лиде руку, лицемерно проговорив:
— Очень рада.
Взмахнув пушистыми ресницами, в которых застряли сверкающие искорки дождя, Лида пожала Женину руку. Пожатие было сильное, располагающее. Но глаза, чуть выпуклые, густого серого цвета, с такой ясной настойчивостью посмотрели на Женю, что та сразу поняла: ничего тут не поделаешь: хочешь ты или не хочешь, а принимай все как есть.
Лида откинула капюшон прозрачного плаща и убежденно ответила:
— Я тоже очень рада.
Зеленый свитер обтягивал ее широкие плечи и маленькие острые груди. У нее была тонкая талия и широкие бедра. Когда она, опираясь на руку Тараса, снимала резиновые боты, Женя заметила ее маленькие мускулистые ноги. Все ее движения отличались плавной ловкостью уверенного в себе человека.
Помимо своей воли Женя не могла не отметить, что, пожалуй, именно такая подруга нужна Тарасу, таежнику, инженеру. Но простить измену, виновницей которой являлась, несомненно, Лида, она не могла.
Поэтому, вероятно, первый разговор не отличался сердечностью. Они сидели на тахте вдвоем. Мужчины, оживленно разговаривая, курили в прихожей.
Лида похвалила квартиру. Женя ответила:
— Пустовато у нас еще.
Лида спросила, занимается ли Женя спортом.
— Только гимнастикой, — сказала Женя и, заметив, что Лида, кажется, заядлая спортсменка, поспешила внести ясность:
— В театре это обязательно.
— Вы актриса? — почти восторженно спросила Лида.
— Да, — поспешила похвастаться Женя, но тут же выругала себя за то, что поддалась на нехитрую эту лесть, и замолчала.
Лида поняла ее молчание и, улыбнувшись открытой улыбкой, спокойно отметила:
— А я думала, на лыжах вместе ходить станем.
— Я на днях уезжаю, и, наверное, на всю зиму, — отчужденно ответила Женя, но тяжелая хозяйская должность обязывала быть приветливой. Вздохнув, она со светской улыбкой спросила:
— Нравится у нас?
— Я везде делаю так, чтобы мне нравилось! Стоит только захотеть. А для этого надо работать.
— В конторе?
— Ну, нет. Конечно, на производстве. Пойду в бумажный цех. Выучусь, буду сеточницей.
Женя отлично понимала всю нелепость своей позиции: Лида определенно нравилась ей, но сознаться в этом — значит изменить многолетней дружбе, признать поражение Марины и победу Лиды. Конечно, глупо не признавать того, что уже совершилось.
С отчаянной решимостью она спросила:
— Вы давно познакомились с Тарасом?
— Нет, не очень давно. А разве это что-нибудь значит?
С пылкой искренностью Женя согласилась:
— Конечно, нет.
— Когда очень полюбишь человека, — продолжала Лида, широко распахнув дремучие ресницы, — все остальное окажется мелочью. Главное, ты полюбила… Это уже потом начинаешь разбираться в мелочах.
Ее крутой подбородок вдруг задрожал от смеха:
— Вы знаете, Тарас еще не уверен в том, что он меня любит. Он думает, что любит. Но я-то все вижу… Он один раз уже обжегся на этом.
