Олег Гладов - Любовь Стратегического Назначения
Она смотрела на картинки, а Я шептало ей то, что написано под ними. Не то, чтобы Я умело читать — нет, Я научусь этому позже вместе с ней, — но Я запомнило то, что читала мама. Потом, через время, эти символы сложатся в образы, затем в алфавит, а потом и в слова. А сейчас она прокручивает к следующей картинке. И шевелит губами, повторяя за мной.
Я долго не могло понять, знает ли она обо Мне?
Догадывается? Я вслушивалось в окружающее меня пространство, но не чувствовало ничего подобного Мне.
Я было Одно.
С ней. В ней? Вне ее?
Я было. Она была. Мы были вместе.
— Ртуть, — сказала она, пробуя слово на вкус. — Ртуть.
Юля была послушной, доброй девочкой. Она слушалась маму и папу, и старшего брата. Она знала, что Нельзя совать шпильки от маминых бигудей в розетки, что стекло может разбиться и будет «вава», что ножик острый и что огонь больно кусается.
Она знала все, что НЕЛЬЗЯ и все, что МОЖНО.
Но однажды она ослушалась и маму, и папу, и брата. Она гуляла на улице поздним зимним днем. Уже начинало потихоньку (и одновременно быстро — как это обычно бывает зимой) темнеть. Небольшой двор возле общежития, где Юля жила вместе с родителями, был пуст. Все соседи либо уже валялись перед телевизорами в своих комнатах, либо добирались сюда на дребезжащих желтых автобусах со своих далеких, непонятных «работ». Во дворе стояла перекошенная карусель, похожая на ржавый Пентагон с приваренными к нему стульями. Рядом с Пентагоном (через песочницу) стояли качели, которые скрипели так уныло, что на них уже года три никто не присаживался, даже покурить.
У Юли уже мерзли щечки и пощипывало пальчики рук и ног, когда она решила напоследок слепить еще один снежок: только сегодня они начали получаться похожими на настоящие. Она зачерпнула снег своими мохнатыми варежками и стала мастерить снежный шар.
Она не знала, что существуют законы физики и химии, и простейшие понятия о температурном режиме. Что в тот момент, когда брат показывал «Как — Нужно — Лепить Снежок», на улице было «плюс столько-то», и снег был подходящим — рыхлым и липким.
Сейчас было «минус столько-то», и не хотел снег лепиться в нужную форму. Сыпался сухой белой пылью. Как мука был. Хрустел, но не хотел становиться тестом.
— Здравствуй, Юля, — сказал кто-то у нее за спиной.
Она обернулась. Мы вместе обернулись и посмотрели на мужчину, стоящего у нас за спиной.
Как и все взрослые вокруг Юли, дяденька был таким, что смотреть на него приходилось, запрокинув голову.
— Здрасьте, — сказала Юля, сжимая снежок озябшей ладошкой.
Дяденька присел на одно колено, и лицо его оказалось совсем недалеко от Юлиного. У него были большие голубые глаза, как у папы, и белые-белые зубы: дяденька улыбался.
— А смотри, что я умею, — сказал он, и Юля стала смотреть.
Дядя снял перчатки и показал ей пустую ладонь.
— Есть что-нибудь? — спросил он.
Юля помотала отрицательно головой:
— Нет, — сказала она.
Дяденька сжал руку в кулак. Протянул ей:
— А ну-ка, подуй…
Юля дунула на чужие пальцы.
Дяденька разжал кулак. На ладони его лежало маленькое блестящее колечко. Юля смотрела на него, открыв рот.
— А как это? — спросила она вдруг.
— Волшебство, — сказал дяденька.
— А ты, что ли, волшебник?
Дяденька кивнул.
— Взаправдишный?
Дяденька кивнул. Он протянул ладонь, а с ним и колечко Юле:
— Бери…
Она бросила недолепленное снежное тесто себе под ноги. Зубами стащила связанную мамой варежку. Взяла озябшими пальчиками круглую, блестящую желтым, железку:
— Мне???
Дяденька кивнул.
Солнце, которое еще двадцать минут назад висело над соседним парком, исчезло за деревьями.
— У меня еще сережки есть… — сказал дяденька Волшебник, — … с красными камешками… Хочешь?
Юля кивнула. Зажала колечко в правом кулачке. Левый — в варежке — протянула дяденьке. Он поднялся с колен, взял ее за руку и пошел в сторону парка.
— А ты где живешь? — спросила Юля.
Я не слушало, что говорил ей мужчина. Я всматривалось и вслушивалось в него. Я впервые ощупывало другого — тем более взрослого человека — и не знало: получается у меня?
Я вдруг поняло, что у Волшебника за голубыми глазами и улыбкой, за веселым голосом и словами — есть еще что-то. Еще одно. А все вышеперечисленное — тонкий слой скрывающий Это. За этим слоем… Как же это?.. На что-то похоже… Словно… Да! Словно наэлектрилизованный сгусток материи. Невидимое и неосязаемое. Да! Я поняло — это НЕТЕРПЕНИЕ. Сначала Глаза.
Потом Улыбка.
Потом НЕТЕРПЕНИЕ.
Потом…
Я нашло трещину в его НЕТЕРПЕНИИ всего лишь на мгновение. Лишь на мгновение Я увидело, чего он с таким НЕТЕРПЕНИЕМ ЖЕЛАЛ.
Я долго не могло понять — знает ли она обо Мне? Догадывается?
Я вслушивалось в окружающее меня пространство, но не чувствовало ничего подобного Мне. Я было Одно. До сегодняшнего дня.
— Юля! — сказало Я с максимальным напором. — Юля! Ты меня слышишь???
Долгую (длинной в официально принятое летоисчисление) секунду я ждало ответ.
Да, — очень слабо и удивленно ответили Мне.
Я не могло позволить себе удивляться, радоваться или скорбить.
— Юля! — сказало Я. — Ты знаешь этого дядю?
— Не знаю, — ответила она.
— Зачем ты с ним идешь? — спросило Я. — Куда ты с ним идешь?
— Не знаю, — озадачено ответила Юля вслух.
— Что? — спросил мужчина, быстро оглядываясь по сторонам.
— Юля! — сказало Я. — Юля, слушай Меня! Этот дядя Плохой! Ты Меня понимаешь? Он Злой Волшебник! Что тебе говорили мама и папа?
Я почувствовало, как она испугалась. Как она вспомнила самое главное. Самое главное «НЕЛЬЗЯ!».
Но маленькие ножки ее продолжали идти.
— Юля!!! — сказало Я. — Юля, слушай Меня!!!
Из переулка, медленно ступая, вышли две пожилые женщины, тянущие на санках большую плетеную корзину.
— ЮЛЯ!!! — Я поняло, что это последний шанс. — ЮЛЯ!!! КРИЧИ!!!
Тук-тук-тук-тук — ее сердечко.
У дяденьки-волшебника сладко зачесалась розовая кожица под ногтями рук и ног: еще двадцать шагов.
ЮЛЯ!!! КРИЧИ!!!
Это позже Я поняло, что паника может подавить все инстинкты. Самосохранения в том числе. А ребенок? Такая добрая, послушная (непослушная!) девочка?
— ЮЛЯ!!! — если бы Я могло, Я бы зажмурилось. — ЮЛЯ!!! МОЛЬ!!!
Он испугался.
Он испугался так, что я увидело все места, где он закапывал тела.
Он испугался.
Вороны, уже усевшиеся спать на деревьях в парке, взорвали тишину сотнями крыльев и глоток.
Он испугался и, не думая, побежал, бросив ее руку. Бросив ее.
Юля визжала так, что ее мать, дувшая на ложку бульона в общей кухне «Общежития № 5», услышала ее через двор и двойную линию гаражного кооператива «Нефтяник».
В тот вечер она нарушила главные правила из папки «НЕЛЬЗЯ!». Она разговаривала с Незнакомцем. Она взяла у Незнакомца что-то. Она пошла с Незнакомцем. В тот вечер она пообещала родителям, себе (Мне?), что больше НЕ будет так делать.
В корзинке, установленной на санках, завернутые в два пуховых платка путешествовали недавно открывшие глазки котята и их мама — кошка Дуся. А двух пожилых женщин звали Тамара Федоровна и Любовь Федоровна. Они были очень похожи друг на друга, но — и это стало самым удивительным для Юли в тот вечер — были не сестрами, а мамой и дочерью. Юля никак не могла понять: как может одна совсем седая бабушка, быть мамой другой совсем седой бабушки. Но это было так.
Баба Люба и баба Тома привели Юлю во двор, где уже металась перепуганная мама с соседками. Потом все сидели на большой общей кухне и шумно обсуждали произошедшее. Баба Тома и баба Люба развязали платки в корзине, и Юля с подружкой Тасей аккуратно гладили смешных, пищащих котят.
— Юля! — спросила мама. — Ты помнишь, какой был тот дядя? Как он выглядел?
Юля кивнула.
Пришел участковый. Выслушал всех. Задал Юле, Тамаре и Любови Федоровнам несколько вопросов. Записал что-то в папке. Ушел.
Я знаю о голубоглазом Волшебнике все. Но не он меня заинтересовал.
В тот вечер я поняло, что Я не одно. Что есть подобное Мне, но не Я. Что-то скрывающееся за улыбками и глазами. Что-то прячущееся за нетерпением и желаниями. Я не увидело его. Я почувствовало его присутствие. Словно за запотевшим стеклом. Или зеркалом?
Словно за слоем льда есть вода, в которой ты отражаешься. Но где она сейчас? И слой-то этот — та же вода. Вода, в которой ты отражался уже. Но сейчас она не отражает. Сейчас твое отражение (почти ты сам… или ты?) — там. За этим холодным, твердым слоем бывшей воды… Бывшего зеркала… Я почувствовало присутствие.
Как чувствовало присутствие мышей в прогнивших стенах общежития. Их ночные передвижения в подполе и на чердаке.
