Евгений Попов - Тихоходная барка "Надежда" (Рассказы)
Ему сантехник Епрев говорит:
- Ты что это у нас шляешься, козел? Тебе что - других улиц мало? Иди отседова.
А он в ответ:
- Нет, я все-таки попрошу вас вспомнить национальность вашего дедушки. У вас правильное русское лицо, но
что-то все же вызывает мои сомнения.
Епрев тогда ему показывал кулак.
- Нет, вы не подумайте, что я... что-либо предосудительное. Меня даже и фамилия ваша не интересует. Но
скажите честно - ваш дедушка, случайно, не был еврей?
Или грек?
Епрев, хорошо себя зная, после этих слов сразу же уходил, опасаясь, что не выдержит и потом до конца дней своих будет петь лагерные песни.
А субъект разводил руками.
— Видите. Никто не хочет помочь мне в моем важном
деле.
— Да кто же ты все-таки есть такой? - интересовались мы.
А вот этого-то вопроса тип терпеть не мог. Он тогда сразу складывал все свои инструменты. А они у него были: карандаш и ученическая тетрадка за две копейки. И начинал плести чушь, вроде:
- Я? Вы спрашиваете, кто я? Я - обыкновенный статистик.
Но я его для ясности все же буду называть сукиным сыном, а не статистиком. Так оно вернее, да и впоследствии подтвердилось.
Вообще-то его в милицию пару раз сводили, конечно, потому как ошибочно думали - вор. Его мильтон спрашивает:
- Вы с какой стати ходите по дворам, гражданин?
А тот бормочет под нос, что известно-де, с какой целью.
Тут ему Гриня (мильтон) и выкладывает:
- А вот граждане считают, что вы хочете чего-нибудь спереть, с той целью и шатаетесь.
И смотрит на него очень внимательно, впиваясь взглядом, как гипнотизер.
Сукин же статистик ему очень спокойно:
— Да. Это очень распространенная ошибка. Меня часто принимают не за того, за кого надо. А я - ученый.
— А документики у вас есть, уважаемый гражданин ученый?
— Есть.
И достает паспорт.
Ну, Гриня смотрит. Паспорт как паспорт. Прописка есть, судимостей нету.
- Ступайте, - говорит. - И смотрите, чтобы люди на вас не жаловались.
А ему только дай волю!
- Так вы утверждаете, что ваш дедушка – сосланный донской казак чистых славянских кровей? Но ведь ваша
прабабушка - тунгуска, как вы выразились на прошлой неделе.
Все, язва, помнил. У него на каждого было заведенное дело, где имелись родственники в старину до пятого человека. Дальше никто вспомнить не мог.
Раз статистик Орлова попрекнул, что тот ничего не знает про свою прабабушку. Орлов обиделся и кричит:
- Отвали ты, волк! Я про своих псов все тебе расскажу. Они - колли, сеттер и пинчер. Они медали имеют.
И могу тебе хоть до пятого, хоть до десятого кобеля. А ко мне ты чо привязался? Я тебе чо - кобель?
И тут вы можете заметить, что мы с ним разговаривали довольно грубо. Это верно, грубо. А как еще прикажете с ним разговаривать, когда он шатается под окнами и если кто выйдет, так он сразу к нему:
- Скажите, пожалуйста, ну а сами вы что думаете?
Считаете себя славянином?
Как бы вы ответили на подобный идиотский вопрос? Ясно, что и отвечали по-разному. Кто - не знаю, кто - подумать надо, кто - какая разница.
А Шенопин, например, долго не думая, взял да и завез статистику в глаз. Он, правда, потом долго извинялся. Пьяный, говорит, был. Простите-извините, товарищ статистик. И все ему рассказал про своего прапрадедушку - пленного француза.
— А прабабушка у меня была донская казачка.
— Что-то вас тут шибко много, донских казаков, - только-то и заметил сукин сын, трогая пальчиком незаживающий шенопинскии фингал.
Уж его и жалели.
— Ты бы шел куда на другую улицу. Ты ведь нас уж вдоль и поперек изучил.
— Почти! - статистик поднимал палец. - Почти, но не совсем. Вспоминайте, вспоминайте, граждане. У меня - теория.
Уж его и умоляли:
— Да ты глухой ли, что ли? Иди на другую улицу.
— Не мешайте мне работать! - сердился этот паразит. - На другие улицы я хожу по другим дням. Вы, может, думаете, что вы у меня одни?
Уж его и жалели:
— Может, тебе денег дать?
— Не надо мне ваших денег. Мне их платит государство, - отвечал этот наглец, заползший к нам, как гадюка, на теплую грудь.
Вот таким манером он, значит, шнырял, вынюхивал, выспрашивал, а потом исчез.
Да! Исчез - и все тут. Будто его и не было. Только хрена он совсем исчез. Вот вы сейчас увидите.
Мы сперва даже немножко загрустили. Привыкли-таки. Раз собрались все, в домино стучим, и кто-то говорит:
— Интересно, куда это наш дурак задевался?
— Какой еще дурак? Толя-дурак? - не разобрался Епрев.
— Да нет, статистик.
— А-а, статистик. А я думал - Толя. Помните Толю?
Приедет с веревкой на водокачку. Длинная веревка и намотанная на руке. Ему Лизка воду в кадушку льет, а он
веревку разматывает. Вода налитая, веревка размотанная.
И пока веревку назад не смотает - не уедет. Фиг его с места сдвинешь.
— Уж это точно, - поддержал Епрева Герберт Иванович Ревебцев. - Сильный был черт, а добрый. Одного не
терпел. Мы его, пацанята, спросим: "Толя! Жениться хочешь?" Тут он сразу нас догоняет и рвет уши.
— Рвал, рвал, - поддержали бывшие пацанята.
— А где он?
— Статистик?
— Нет, Толя.
— Толя умер.
- А-а. Точно. Толя умер. А где же статистик?
Где статистик? А вот слушайте, где статистик.
Раз Епрев получил хорошую премию и купил на ее основную часть транзисторный приемник ВЭФ-201, очень замечательной конструкции. Вышел вечерком во двор и включил для молодежи современную песню:
Говорят, что некрасиво, некрасиво, некрасиво
Отбивать девчонок у друзей своих.
А наша молодежь, блестя фиксами и тряся патлами, прыскает, потому что они во дворе все подряд перекрутились, не говоря уже об улице.
Катрин у них такая есть, так она с Ропосовым-сынком гуляла, а потом приходит к Ропосову-старику и - в слезы. Так, мол, и так. Ропосов сына - за хобот, а тот - я не я и собака не моя. А дело это заделал дворника Меджнуна племянничек Рамиз. А моя, говорит, подруга, милый папочка, - тетя Зина из "Светоч" магазина. Но она к вам жаловаться не придет, не боитесь. Рифмач! Все друг с другом перекрутились. Тьфу!
И вот кто-то из них говорит товарищу Епреву:
- Пошарь-ка, отец, на коротких. Битлов послушаем.
А Епрев - человек добрый. Он включает короткие, но и там то же самое:
Ну, а только ты с Алешкой несчастлива, несчастлива И любовь (что-то там такое) нас троих.
- А почему здесь то же самое? - интересуется Епрев.
- Да не базарь-ка ты, дядя Сережа, а дай нам послушать, - отвечает молодежь, и воет, и подпевает, и качается.
Тогда Епрев, назло молодежи, передвинул рычажок, и вдруг мы все слышим ужасные следующие слова:
— В частности, обследование ряда улиц города показало, что среди его жителей очень мало славян. А на улице
Достоевского, например, процент неславян достигает ста процентов.
— Это у нас-то, сукин ты сын! - взревели мы.
— Интересно, что все они, считающие себя русскими, на самом деле являются...
И тут - хрюк, волна ушла.
— Крути, Сережа, верти, Епрев, - закричали мы.
— Крути! Братья славяне, да что же это такое? Прямая обида! - закричали мы.
Крутил Епрев, вертел, лазил по эфиру, но волна оказалась уж окончательно ушедшая.
Он тогда перевел на средние, и там в одном месте была тишина и треск, а потом говорят:
- Работает "Маяк". Сейчас на "Маяке" вальсы и мазурки Шопена.
А на кой нам, спрашивается, эти вальсы и мазурки, когда заваривается такое дело? Если всех нас, достоевцев, обвиняют, что мы - не русские. А кто ж мы тогда такие?
- Так дело не пойдет. Мы так не оставим. Надо написать куда следует, чтоб ему указали, если он ученый, что
так себя вести нельзя. Чтоб его пристрожили, заразу, - так порешили мы.
И написали бы единодушно, если бы не Ревебцев. Он слушал, слушал, а потом повернулся и молча пошел к себе домой.
— Ты, Герберт Иванович, куда же это? А писать письмо?
— Не буду я писать письмо. Коли вы такие писатели, так вы и пишите. А я пойду спать.
Но мы попридержали его и велели объясниться. А он уже глядел на звезды.
— Что тут объяснять, - пробурчал Ревебцев, глядя на звезды. - Вы о том не подумали, а вдруг он - оттуда?
— Это еще откуда оттуда?
— А вот оттуда. Вы ж не знаете, что это был за человек и что это была за волна. Волны разные бывают.
— Боже наш! Неужто и в самом деле мы проявили слепоту и близорукость? А вдруг он и правда какой шпион?
Все хиханьки да хаханьки, а он - шпион, а? - зашептали мы и тоже стали глядеть на звезды.
Небо было черное, звезды - белые. А за воротами уже визжала молодежь, принявшись за свои обычные ночные штучки.
Столько покойников
За 150 рублей в месяц я уже который год изучаю жуков в одном из научно-исследовательских институтов местного значения.
Работа мне нравится. Жуки не разбегаются, сидят в клетках. Иногда умирают, и нам привозят новых жуков.
Тихие жуки. Вялые жуки. Бодрые жуки. Я прихожу на работу, скушав булочку с помадкой и стаканчик кофе с молоком. Надеваю халат - и скорей к жукам.
