Александр Попов - 54 метра
Иногда он останавливал меня чарующе тупым вопросом «Что вы здесь делаете?» Этот нелепый вопрос задается в соответствующей нелепой обстановке. Например, по дороге в туалет или на улице, или в любом другом месте земли, где он меня встречал. Поначалу, первые несколько раз, я тушевался, не зная, что ответить. Но затем смекнул, что нужно говорить правду, поэтому отвечал: «Я стою. Я иду. Я дышу. Я чешусь. Я зеваю. Я сейчас вас укушу». Вариации того, что я ему говорил, появлялись в зависимости от ситуации, в которой он меня застал. После этого я старался уйти от него подальше и быстрее. АГЕИЧ понял, что короткими вопросиками меня не взять, и тогда стал добивать меня тупостью на построениях, от которых мне никуда не деться. Он нависал надо мной и просил точнее высказываться о том, что я делаю (как будто не видно, что). И тогда я впадал в припадочные ступоры, с серьезным лицом раскачиваясь и повествуя всякую ересь, что приводило всю роту в состояние полного прыскающего веселья. Например:
— Они зеленые… Они зеленые… — раскачиваясь и глядя в потолок, бормочу я (еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться самому).
— Кто? — заинтересованно приближается ко мне командир ухом.
— Они летают… Они летают… — продолжаю я.
— Кто? Инопланетяне? — озабоченно предполагает Витек.
— Нет! Елки! — поясняю я.
— Какие елки?
— Говорю же, зеленые!
— А почему летают?
— Это ваши елки не летают, а мои могут, когда захотят!
— Отставить!
— Поздно… Слишком поздно… Они улетели…
— ???
— Но обещали вернуться.
Или приказывал написать объяснительную записку по какому-то из перечисленных поводов. На что я твердо заявлял: «Мне папа запретил писать и подписывать какие-либо документы!» И ему приходилось довольствоваться тем, что он главный герой наших будничных розыгрышей, без письменного освидетельствования.
Однажды моя сестренка и мама приехали поговорить с ним. Я давно не был дома, и они соскучились. Как им казалось, разговор по душам с командиром поможет тому, чтобы меня отпустили на денек домой. Я уже внутренне смеялся и пытался подготовить родственников к встрече с загадочным «мистером Х».
— Он неадекватный, мама. Точнее сказать, абсолютно ненормальный.
— Сынок, сделай серьезное лицо. Мы сейчас зайдем и спросим его, как человека. То, что ты говоришь, не может быть правдой.
— Мам, ты знаешь язык суахили?
— Грузинский, что ли?
— Ладно, проехали, — говорю я и пытаюсь сделать жалобно-плаксивое лицо попрошайки, тыча себя пальцем в глаз.
Мы заходим. ОНО сидит в затхлости комнатушки-канцелярии посреди огромной кучи рулонов туалетной бумаги и пьет чай из трехлитровой банки, громко чмокая тонкими губками. Его непоколебимый взгляд устремлен в стенку. В моей голове проносится мысль: «Интересно, что там сейчас показывают?» Его отрешенность продолжается и после того, как моя мама начинает говорить:
— Здравствуйте, я мама курсанта Попова. Я хотела бы узнать, как он здесь поживает? Ну и поговорить немного с вами о перспективности моего сына (Еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться, но все еще стою с грустным лицом). А могли бы вы его отпустить на один денек домой? К нам родственники издалека приехали, и Саша давно их не видел…
Он и дальше увлеченно смотрит в стенку, попивая чаек. Ноль внимания. Полное неуважение, граничащее с хамством. Сестренка уже сама еле сдерживается, чтобы не рассмеяться от осознания интеллекта данной сущности, у которой в подчинении более ста двадцати человек. Она старается не встретиться со мной взглядом, иначе, зная меня, увидит смешную состроенную рожицу, и тогда мы оба упадем на пол и будем до слез смеяться.
В это время мама, пытаясь хоть как-то привлечь внимание этого странного существа, произносит:
— Тепло у вас тут. Наверное, топят хорошо?
И тут человек, до этого смотревший трансляцию прямого эфира реалити-шоу «СТЕНА», зашевелился. Произношение мамой этих ключевых слов что-то включило в механизме киборга, потому что зашевелился — это слабо сказано. Он глубоко задышал, как будто только что задерживал на время дыхание. Захлопал ресницами. Привстал. Затем снова сел. И снова привстал. Походил по комнате туда-сюда с лицом пророка. Снова присел. Отхлебнул чай. Почмокал тоненькими губками. Снова привстал и, глядя на нас, изрек с видом передовика коммунистического труда, который гордится своими заслугами:
— ДА! (пауза) И трубы у НАС! (пауза) ШИРОКИЕ!!!
И, выкатив наружу свои малюсенькие глазки, убежал из каморки. Я начал гоготать, схватившись за живот:
— Мама оставь меня с ним. Ты же видишь, как нам тут весело.
Сестра тоже заливисто смеется.
— М-м-да-а-а, — говорит она сквозь слезы, стараясь не размазывать потекшую тушь для ресниц. — Не представляла я, что все так плохо. Что все так запущенно…
Но вернемся ко мне настоящему, в углу.
По моим наблюдениям, обоев в углу не оказалось, а бетон был скрыт деревянной обивкой. Поэтому мне скоро наскучило такое однообразное существование, и я предпринял ряд решительных действий. Напевая громко заглавную музыкальную тему из кинофильма «Миссия невыполнима», я со шпионским видом, плотно прислоняясь к стене, аккуратно начал двигаться вдоль нее, словно по узкому карнизу высотного здания. Каждое движение выверено и четко, будто мне грозит опасность упасть с огромной высоты. Похожее я видел в фильме «Эйс Вентура», с Джимом Керри в главной роли. Помню, смеялся до слез, примерно так же, как сейчас дневальный при виде моих «джеймсбондовских выходок».
Командир как загипнотизированный кролик смотрел на это действо под музыкальное сопровождение с явно фальшивыми нотками. Побыв некоторое время в таком оцепенении, АГЕИЧ резко дернулся в мою сторону и навис надо мной, словно стервятник в нескольких сантиметрах от моего лица, обдавая зловонным дыханием. Я закрыл глаза и с силой вжался в стенку. Мне почему-то подумалось: «Либо поцелует, либо укусит».
— Курсант Попов! — запищала резиновая уточка в легких ВИТЬКА, — встаньте на место, обратно в угол!
Изнутри меня безумно распирает заржать ему в лицо, но я сдержался и, не открывая глаз, произнес фразу, которая стала после этого крылатой: «Как вы меня видите, если я вас не вижу?»
— Наверное, все дело в одежде? — предположил я, снял ее всю, по-быстрому кинув на пол, и убежал. В прыжке, перевернувшись через левое плечо и сверкнув голым задом, я упал плашмя и уполз куда-то в сторону. Командир в шоке пронесся мимо и через минуту вернулся к своему щитку и плачуще-смеющемуся дневальному с соплями на подбородке и красным от сведенной улыбки лицом.
Я лежу на кровати и держусь за решетку спинки панцирной лежанки. Наполовину просунув натянутое и от этого азиатское лицо с узким разрезом глаз через прутья, я смотрю на АГЕИЧА, ковыряющегося в электрооборудовании и декламирую громко Лермонтова с китайским акцентом «русского» жителя приморского края, той части, что ближе к границе с Поднебесной.
— Моя сидеть за решеткой! (Пауза)
— В темница сырой! (Пауза)
— Вскормленный в неволе! (Пауза)
— Орел молодой! БАНЗАЙ! АСИСЯЙ!
Прокашлялся и продолжил:
— Пусть всегда будет солнце!!
— Пусть всегда будет небо!!
— Пусть всегда будет ВИТЬКА!!
— Пусть всегда буду я!!
Яркая вспышка прервала мои бунтарские изречения из глубокого подкроватного подполья. Раздался громкий хлопок, ВИТЕК отлетел на несколько метров и приземлился на спину, сжимая в ладони остатки оплавившегося инструмента. Скрещенные ноги, поджатые к груди и полусогнутые руки, не шевелились, застыв, как у таракана, умершего от передозировки дихлофоса. От тела шел дымок, будто от ТЕРМИНАТОРА, прошедшего временной барьер в предутреннем стылом воздухе.
— Умер, — подумалось мне.
— Жаль, — подумалось снова.
— Вру, — опять подумалось. — Не жаль.
В воздухе запахло паленым волосом. Из щитка с треском посыпались искры, и погас свет — по возгласам с других этажей стало понятно, что везде.
Силуэт АГЕИЧА в зимних сумерках закашлялся и зашевелился. Оглушенный дневальный так и остался стоять как вкопанный. А я выбрался из своего укрытия и медленно, под шумок, слился из роты.
Свет починили только на следующий день после обеда. А за это время, пока властвовала тьма, случились следующие события.
Посадить в кромешной тьме всех за уроки не получалось — слишком много желающих было играть в прятки и дебоширить. Ориентируясь только на звук, подполье в шарфах, намотанных вокруг головы наподобие маски ОМОНовца, первым делом уничтожило такое остаточное явление света, как фонарики. Остался только один источник света, с которым не желал расставаться командир. Кое-как дожив до семи вечера, он решил, что лучше этот зоопарк покормить и громогласно пропищал: «Выходи строиться на ужин!»
