Катрин Панколь - Я была первой
– Я сглупил…
– Это уж точно.
На столе появляются тарелки с дымящимися мидиями. Мы закатываем рукава, разворачиваем большие белые салфетки и запускаем пальцы в горячую подливку. Наши бокалы наполняются белым вином. Ты хочешь научить меня есть мидии, показываешь, как это лучше делать. Я не смею признаться, что уже ела их до знакомства с тобой, и делаю вид, что слушаю. Я послушно повторяю твои движения, и ты довольно киваешь. Потом, забывшись, я снова запускаю пальцы в горячую подливку, пытаюсь нащупать бело-оранжевого моллюска, чтобы схватить и растерзать его. Ты ловишь меня на месте преступления и смотришь недобрым взглядом. Я пожимаю плечами:
– Мне так больше нравится, когда соус стекает с пальцев…
Ты не разделяешь моей веселости. Я вздыхаю:
– Перестань, прошу тебя. Почему все и всегда должно быть идеальным? Расслабься….
– Да, я хочу, чтобы все и всегда было идеальным. Мы с тобой должны быть выше, чем все остальные, выше чем банальные рассуждения и жирные пальцы…
– Я никогда не смогу стать идеальной… Это так невесело!
– Вот увидишь, со мной у тебя получится.
Одинокий мужчина не спускает с меня глаз. Он ждет, пытается поймать мой взгляд, выслеживает меня, словно пробует на язык. Я постоянно ощущаю его пристальное внимание. Он ласкает меня взглядом, томно вкушает меня. Ситуация его забавляет. Я расслабляюсь, окунаюсь в его глаза. У него чувственный рот, глаза игриво прищурены. Он тоже ест пальцами, отвратительно размахивая своими дерзкими ручищами. Он закатал рукава бирюзового свитера и измазался в подливке по самые локти. Он слизывает соус, неотрывно глядя на меня. Я краснею и отвожу глаза.
Но ты уже почуял неладное и раздраженно спрашиваешь:
– Тебе не нравится? Что-нибудь случилось?
– Ничего…
– Я вижу, что ты не такая как всегда, что ты что-то такое заметила.
– Да нет же, все в порядке, правда.
Я отвечаю слишком быстро, и ты резко оборачиваешься, ловишь пристальный взгляд незнакомца, вскакиваешь и гневно хватаешь меня за руку. Ты кидаешь на стол двести франков и тянешь меня к выходу. Я пытаюсь вырваться, протестую:
– Мы не закончили.
Ты сжимаешь меня так сильно, что сопротивляться бесполезно.
Мы выходим на тротуар, ты подталкиваешь меня к машине, открываешь дверцу и буквально швыряешь меня внутрь, а сам садишься за руль и трогаешься, все так же стиснув зубы. Ты мчишься на полной скорости, не тормозя на поворотах. Мы все глубже погружаемся в черный загородный пейзаж. Деревья угрожающе склоняются над дорогой, свистя на ветру. Вдруг ты резко тормозишь, открываешь дверцу и выбрасываешь меня в ночь. Я падаю на дорогу, вскакиваю на ноги.
Меня трясет от холода. Я складываю руки на груди, чтобы хоть немного согреться, вперив взгляд в задние огни твоей машины, исчезающие вдалеке. Усевшись на придорожный столбик, я проклинаю этот пронизывающий ветер и твою жестокость. Я жду. Я знаю, что ты за мной вернешься.
В ту ночь мы спали отдельно.
Ты устроился на диванчике в гостиной.
Наутро ты принес мне завтрак в постель. На подносе были рогалики, чашка кофе, свежевыжатый апельсиновый сок и красная роза.
Я оттолкнула поднос ногой.
Ты печально на меня посмотрел.
Я с головой накрылась одеялом, чтобы не разговаривать с тобой.
Я слышала как ты выходишь из спальни, как хлопает входная дверь.
Я бросилась к телефону, набрала номер младшего братика. «Забери меня отсюда, – умоляла я, пожалуйста, забери. Мне так страшно, мне так страшно с ним оставаться».
В моем голосе слышались рыдания. Брат сказал: «Сиди на месте. Я скоро буду».
Я рассказала ему как найти дом. Он все записал и повторил: «Сиди на месте. Я скоро буду».
Я снова забралась с головой под одеяло и стала ждать.
Потом вернулся ты и принес сто цветочных букетов. Ты расставил их по всей комнате. Они были разноцветные: некоторые – в горшках, другие – в охапках. Ты занял все стаканы, все емкости в доме, проложил к моей кровати целую дорожку из цветов – красных, белых, желтых, голубых.
Ты сел на край постели, склонил голову и произнес: «Прости меня, я больше так не буду. Я еще никогда не любил так сильно, мне трудно держать себя в руках. Я не понимаю, что на меня нашло».
Я раскрыла тебе объятия, и мы упали на постель.
Я проснулась от энергичного стука в дверь.
Стучали уже давно – я не сразу пришла в себя, открыла глаза и поняла что происходит.
Легонько тебя подвинув, я объяснила, что стучит мой брат, что я ему звонила – хотела уехать, потому что мне было страшно…
– Зачем? – удивился ты. – Ты же знаешь, что я никогда не сделаю тебе ничего плохого.
Я напялила футболку и джинсы, чтобы брат не догадался, что я прямо из постели.
Я открыла дверь и увидела брата. Он стоял на пороге, долговязый, с мотоциклетным шлемом под мышкой. Он внимательно меня изучал, хотел удостовериться, что я не пострадала серьезно, пробежал взглядом по ногам и рукам, по губам и шее. Он искал следы побоев. Я тихо сказала:
– Мы помирились…
– Ты хочешь сказать, что я проделал весь этот путь зря?
– Нет. Ты доказал, что любишь меня, и это самый ценный подарок на свете.
– Почему ты вечно требуешь доказательств?
Он вошел в дом, расстегнул куртку, положил шлем на стол, взъерошил волосы и спросил, не предложу ли я ему пиво. Дома я всегда держу в холодильнике запас пива, специально для него. Я покупаю в Монопри упаковку на двенадцать банок и храню их для братика. Никто другой не имеет права к ним прикасаться, никто. Я пошла на кухню и обнаружила в холодильнике поллитровую бутылку.
Он открыл ее, выпил залпом, на верхней губе осела белесая пена. Я взволнованно смотрела на брата.
– Покажешь мне своего мучителя? – спросил он. Мы втроем выпили кофе.
Они почти не говорили друг с другом, только обменялись самой общей информацией, едва шевеля губами. Каждый из них носил в себе мой образ и совершенно не хотел им делиться. Я чувствовала себя лотом на аукционе. Мне не хотелось притворно смеяться и задавать глупые вопросы. Тут поднялся ветер, и брат сказал, что ему пора.
Я проводила его к мотоциклу, подала шлем, подставила щеку для поцелуя.
– Он мне не нравится, – сказал брат.
Я поцеловала его в шею, прошептала:
– Тебе никогда не нравятся мужчины, с которыми я встречаюсь.
– Он выглядит неестественно…
– В каком смысле?
– Береги себя…
Я махала рукой, глядя ему вслед.
Я не хотел ей навредить. Просто моя любовь к ней была слишком сильна, заставляла срываться с места, так что я иногда терял над собой контроль.
