Владимир Шаров - Старая девочка
Сейчас, сидя в своем кабинете и ожидая конвой с Бергом, Ерошкин просматривал дело совсем другого человека — Николая Соловьева, бывшего колчаковского поручика, еще раньше — красного офицера-артиллериста, в которого Вера была влюблена почти так же страстно, как и в Диму Пушкарева, и который, кажется, тоже ее любил. Имея за спиной измену и Колчака, этот Соловьев уцелел по чистой случайности — был разыскан и судим лишь в тридцать четвертом году, когда всем было уже не до адмирала. Да и прокурор, что ему попался, был, судя по обвинительной речи, на редкость мягкотел. Все-таки десять лет Колымы Соловьев заработал, но на воле он, к своему счастью, окончил фельдшерские курсы и в лагере через два года общих работ сумел пристроиться при больнице. Получалось, что, даже если забыть о Колчаке, он дважды выжил чудом, и Ерошкину теперь хотелось верить, что это не просто так, что именно к Соловьеву возвращается Вера.
В общем, он думал о Соловьеве, о том, что и как ему скажет, настолько во всё это погрузился, что, когда конвой, опоздав на пять минут, доставил Берга, даже не пытался скрыть раздражения. Так же зло он поначалу говорил и с подследственным. Впрочем, Берг этого, по-видимому, не заметил. На вопрос, где и при каких обстоятельствах он познакомился с Верой, Берг отвечал до крайности подробно, причем на этот раз речь была замедленна и совершенно бесцветна. Целых полтора часа он говорил, будто в полусне, и в конце концов Ерошкин поймал себя на том, что он и сам засыпает, главное же — давно ничего не записывает. Конечно, это был непорядок, пришлось просить Берга начать всё сначала, опять слушать, как тот слово в слово и так же монотонно повторяет рассказ. С тоской, но уже без ненависти Ерошкин думал, что слушает даже не по второму, а по третьему разу, потому что читал это же и в дневниках Веры.
Разночтений был мизер. Вслед за Верой Берг показал, что познакомились они в девятнадцатом году, совершенно случайно. На этот год вообще выпала едва ли не половина ее новых знакомств. Дело было в маленьком скверике, что находится посреди Триумфальной площади. Берг сидел на скамейке и читал «Правду». Сквер был пуст, людской поток огибал его по другую сторону ограды, будто не замечая. По соседству пустовали еще две скамейки, и, когда молодая красивая девушка села рядом с ним, Берг сначала решил, что это девица легкого поведения и она ищет клиента.
Вера знать про себя такое, конечно, не могла, в ее дневнике было написано, что она села на край скамейки, где уже сидел плотный лысый мужчина, голова которого, как она отметила, блестела на солнце вполне равнодушно. Дальше Берг сказал, что он был свободен, и она его заинтересовала, а Вера написала, что она просидела на скамейке всего минут пять, отдышалась, прежде ей пришлось подниматься круто в гору, и уже собиралась идти к трамваю, когда этот гражданин сложил газету, достал из нагрудного кармана блокнот и что-то начал в нем писать. Вера машинально следила за его движениями, и, наверное, поймав ее взгляд, он спросил: «Прочли?» Удивившись, она в свою очередь спросила: «Что?» — и поспешила добавить, во-первых, что она близорука, а во-вторых, что ей это совсем неинтересно. Берг подтвердил ее слова и добавил, что спросил девушку, как ее зовут, и она ответила, что Вера.
В дневнике Вера писала, что дальше новый знакомый что-то исправил и, вырвав листок, протянул ей. Она взяла, сразу увидела рифмованные строчки, и ей польстило, что незнакомые взрослые люди слагают в ее честь вирши. Потом она прочла следующие семь строк: «Без Веры жить нельзя на свете, Об этом знают даже дети. Нас Вера радостью дарит и утешением в печали, Увы, сейчас в нас всё болит. Ах, если бы вы только знали, Как плохо нам — мы Веру потеряли». Надо сказать, что большого впечатления на нее эти строки не произвели.
Увидев, что Вера дочитала, Берг благоразумно не стал спрашивать, понравились ли ей стихи, а прямо перешел к делу — предложил познакомиться. В дневнике Вера написала, что он показался ей немолодым, неинтересным, в лучшем случае — обыкновенным, и она удивилась себе, когда согласилась и познакомиться, и пойти с ним в рабочую столовую, куда Берг ее пригласил. В свою очередь Берг сказал Ерошкину, что к этому времени уже понял, что ошибся, приняв Веру за проститутку, и что он пригласил ее в столовую, потому что ясно видел, что она голодна.
Рядом находилась столовая «Правды», к которой он был прикреплен, они пошли туда, но, к сожалению, в ней не оказалось ничего, даже хлеба. Единственное, что им дали, была простокваша, которая лишь раздразнила аппетит. Дальше Берг предложил ее проводить, но она выразительно посмотрела на его ногу — он тогда прихрамывал — и отказалась наотрез. Потом навалилась куча разных дел, и он о Вере забыл, да и адрес у нее, когда прощался, тоже взять забыл, и вдруг ему снова захотелось ее увидеть. Единственная надежда была на городской справочник; он нашел в нем четырех Радостиных и, спрашивая Веру, стал обходить один адрес за другим. Третий дом оказался ее.
Позже они иногда вместе гуляли, Москву она знала отлично и водила его по местам, которые особенно любила. Бергу эти прогулки очень нравились, оттого он безропотно шел туда, куда его вели, лишь выговорил право заходить в книжные магазины, что попадались по пути. Если были срочные дела, он брал ее в редакции газет, за год показал Вере всю кухню от корректорской до типографии и, конечно, познакомил с разными известными журналистами. Последнее она, без сомнения, ценила, напропалую кокетничала. Гуляя, они много разговаривали. Вера рассказывала о своей семье, о других родных, вообще как они жили. По его просьбе она расспрашивала мать о разных преданиях, которые ходили в их роду, мать всё это знала и любила, очень гордилась тем, что в семнадцатом веке чуть не треть настоятелей московских храмов была из их фамилии. Вера к старине была безразлична, но послушно у матери выясняла.
В свою очередь Вера спрашивала о его семье, и Берг пока не понял, что это так, из вежливости, не стал отделываться шуточками, успел рассказать, что детство его прошло в Белоруссии, в Гомеле. Семья была большая, десять человек, но сейчас уже многих нет на свете. Два года назад умерла от тифа мать. Отец в прошлом коммерсант, торговал скобяными изделиями, сейчас он не у дел и, похоронив жену, без работы быстро стареет. С ним живет семья одной из дочерей, без нее ему было бы совсем худо. Из четырех других сестер младшая застрелилась, не сумела простить жениху измены, другая, когда красные расстреляли ее мужа — белого офицера, — ушла вместе с ребенком и пропала без вести, очевидно, погибла, еще одна сестра — врач, она самая старшая, недавно вернулась с мужем и двумя сыновьями из Америки. Сам же он окончил университет в Германии, где много лет прожил в эмиграции.
