Александр Шелудяков - ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА
– Черт… – ругается Илья. – Как шомпол проглотил – ни нагнуться, ни повернуться.
Опираясь на ружье, Илья поднимается на береговой взлобок. Вот он, небольшой мыс, а на нем приютилась карамо-переночуйка.
Пять дней не выходил из зимовья Илья. Ожог за это время прикоростился. Хотя и побаливала еще спина, но знал таежник – надо торопиться промышлять соболя и белку по мелкоснежью. Оглубится снег, обезножит собака, какой тогда промысел? Стыдно будет перед людьми, если вернется он в Улангай с пустыми руками. Засмеют старухи…
В солнечный тихий день решил наконец Илья выйти на промысел. Путь его лежал через старую гарь, заросшую осинником и березняком. Не скоро молодая поросль схоронит под своими корнями обгоревшие скелеты деревьев-великанов, не скоро повалит ветер на землю обугленный сухостой.
Кара ушла вперед. Илья остановился, снял шапку, прислушался. Лай собаки казался ему то близким, то далеким, то глухим, как из подземелья.
«Видать, барсучью нору нашла», – заторопился Илья.
Когда он поднялся на холм, то сразу увидел под корнями кедра опаренный куржаком сучколом. Берлога. Кара, почуяв близость хозяина, сменила лай на рычание. Поторопился Илья: стрелял в упор – и медведь свалился в берлогу. Вытащить теперь тушу одному охотнику не под силу. Так, как это получилось у Ильи, убивают медведя только трусливые охотники. Немало теперь потребуется времени, чтобы раскидать вход в берлогу. Но делать нечего, Илья не мешкая принялся за работу.
Ему оставалось ободрать зверя, разделать тушу и залабазить мясо, Илья накинул ременную петлю на заднюю медвежью ногу, чтобы поддернуть тушу поближе к жердине-перекладине, поскользнулся на кровавой студенистой луже. Неловко упал. Боль ударила в глаза багровым листопадом. Попробовал охотник подняться, но словно ножом резануло ногу, и снова в глазах затанцевали красные листья. Илья сел, ощупал лодыжку через унты. Перевел дух.
Опасался Илья наступления оттепели. Мясо тогда может испортиться. Нужно выпустить кишки, чтобы пар из нутра вышел. Он поднялся на здоровой ноге, нащупал топор, вырубил в медвежьем боку две ребрины, вывалил на землю внутренности. Потом через силу снял нательную рубашку и повесил возле медвежьей туши – на испуг крупному зверю будет пропотевшая рубашка. Сделал он это скорее по привычке – вряд ли зимой испугается рысь запаха человеческого пота…
Осенью дни короткие, а вечер торопится пораньше закутать тайгу в шерстистое темное одеяло. Здорового охотника не страшит темнота. Если нужно идти, он идет. Если нет нужды торопиться, то рубит нодью и отдыхает всю ночь. Но если промысловик не в силах устроить себе теплый ночлег, у него остается один выход – добраться до своей избушки.
4
Старый домишко Юганы изувечен половодьем: продолбила стрежь в завалинке лазы, подъела стойки. Покупать новый дом Андрей Югане не советовал. Уехал он из Улангая в Медвежий Мыс, а Югану с Тамилой оставил жить в купленной у деда Чарымова части дома. Погоревала Югана маленько, проводив сына. Лене дали квартиру в новом двухэтажном доме рядом с больницей. Пусть живут молодые отдельно. Югана будет к ним в гости ездить, к себе в гости звать.
В большой дружбе живут Югана с Тамилой. Старая эвенкийка балует дочку – деньги у нее есть. Аккордеон купила еще летом. Деревенские парни с девчонками ночными бабочками вьются на береговой круговине возле чарымовского дома. Посиживала Югана на лавочке у окна, слушала разноголосые частушки, и на сердце приходил ее миротвор. Никто в Улангае не мог так играть на большой гармошке-аккордеоне. Никто не мог таким задушевным голосом петь веселые и грустные песни.
За лето выросла Тамила. Помилела собой. Свежей ласкового утра лицо, движения легкие, станом гибка. Глаза парнишонок так и льнут к ней.
Как Югане не гордиться Тамилой: красоте ее дочки придают не малый блеск наряды. Платья, кофточки да юбки Тамиле шила в Медвежьем Мысе лучшая мастерица. Ну как не залюбоваться парням на Тамилу! На шее – бусы смолы янтарной, в ушах серьги-полумесяцы горят.
«Красивая у меня Тамила! Ни у кого в Улангае такой девки нарядной нет», – довольная, думает Югана.
И кажется старой эвенкийке, что даже далекие парусные цыгане ее молодости, с которыми она встречалась на берегах Вас-Югана, завидуют Тамиле.
Поговаривают деревенские пересудницы, что окудесила юная цыганка Югану, разорит в доску старуху. Заворожит подростков – быть поножовщине. Парни на выросте, что жгучая молния, – яры в первой влюбленности. Нельзя в такой поре играть с парнями, нельзя шутить с резвыми сердцами.
Неторопливыми птицами летят зимние дни и вечера в доме Юганы. Всю свою ласку отдает она Тамиле. К зиме Югана такую наготовила одежду своей дочке, что продавщица Соня от зависти бледнеет. Дошка шита из полношерстных беличьих спинок. Унтики скороходные редкой работы, все в бисерных узорах-орнаментах. Шапка с длинными наушниками-лапками меха горностаевого, белоснежного. Идет Тамила по улице, на смуглом личике улыбка не гаснет, в черных глазах прыгает озорной веселый бесенок.
Ох, и красивая девка! Однако не все ладно получается в жизни Тамилы и Юганы.
Вызвал сам директор школы старую эвенкийку. Пришла Югана, разыскала кабинет директорский.
– Здравствуй, директор Яша Курдюк, – сказала Югана и села на диван.
– Югана, прошу тебя, называй меня или по фамилии – Курдюкович, или просто по имени-отчеству. Дети…
– Хорошо. Югана будет звать тебя «Директор». Зачем звал?
– Подожди, Пригласят Тамилу, будет большой разговор.
А пока я тебе объясню: плохо ты делаешь, что балуешь девочку. Ведет она себя в школе отвратительно: грубит учителям, дерется с мальчишками, никого не слушает.
– Красивая одежда Тамилы – плохо? Когда из-за Тамилы дерутся парни – плохо?
– Конечно, – кивает головой директор. – Это неприлично… девочке всего семнадцатый год…
– У Юганы в шестнадцать лет муж был. В семнадцать Югана сама родила девочку…
– Это было раньше. Вы были кочевниками, жизнь была трудной и беспросветной, – старается объяснить директор старой эвенкийке.
– И раньше, и сейчас девки одинаковые – хороших парней в мужья выбирают. А сколько лет девке – пустяк, – упрямится Югана.
– Вот и Тамила, – сказал директор, доставая из стола тетрадь. – Сейчас я прочитаю тебе, Югана, докладную записку классного руководителя.
– Директору не надо читать. Тамила сама скажет…
– Ваша Тамила сочиняет частушки и распевает их на перемене. Дурной пример… – настаивает директор.
– Югана все частушки Тамилины знает. Может, новые какие? Пой, Тамила, Югана слушать хочет.
