Александр Шелудяков - ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА
Ругают промысловики затяжную слякотную осень – не быть доброй охоте. Милое бабье лето укатилось эхом, затерялось. Шишкари вернулись в деревню из самых дальних урманов. Стоят в тайге лабазы на чистовинах, засыпанные каленым кедровым орехом. Пусть лежит орех в надежных закромах. Падет снег, затвердеют болота, начнется вывоз ореха на лошадях вьючных и санных, на оленях и собачьих нартах.
Тоскует Югана. Есть у нее дочь Тамила и сын Шаман, но болит душа по Косте. Частенько старуха приходит на берег к почтовому ящику, ругает его: «Пошто письма не даешь от Кости?» Молчит ящик.
Но приходит долгожданный день: сердце Юганы купается в радости, Тамила песни поет счастливые. Всем знакомым и незнакомым Югана рассказывает.
– Слышали голос Петки-журналиста? По всем деревням, урманам, городам и заимкам говорит Петка на большой газете. Хорошо писал Петка про Югану. Как она в самолете летала, писал, как соболей промышляла, тоже писал. Хорошо защищал Петка друга Костю. Всю правду писал о нем. Хо! Десять газет с голосом Петки-журналиста на стене у Юганы висят. Приходите, читайте! Как же, и письмо есть от Кости. Говорит он в письме: скоро отпустят молодого оленя на раздолье. Приедет домой друг Костя. Снова придет на берега Вас-Югана.
Пусть плывет по Югану шуга. Пусть завывают метели и бродит зубастый мороз. Вернется Костя. Снова с Кучумом и Юганой пойдет на Соболиный остров. Скучно эвенкийке жить в деревне. Крылья зовут птицу в небо. Душа у Юганы крылатая – зовет ее в Соболиный край. Костя не обманет. Вернется.
3
Ровно и спокойно горит нодья в тайге: два кряжа сосновой сушины лежат один на другом, закреплены на концах кольями, вбитыми обухом топора в не совсем еще промерзшую землю. Меж кряжей, по краям, – клинья-распорыши, регуляторы большого или малого огня. Середина нодьи выгорела. Верхняя сушина осядет, и притухшее пламя вновь запляшет во всю длину кряжей.
Крепко спит Илья на молодых пихтовых ветвях. Одеяло заменяет ему костер. Высокоствольный осинник – стены, а крыша – звездное небо. Отдыхает тело. Отдыхают натруженные ноги в меховых лунтятах-чулках.
Видит Илья сон. Будто летит он над тайгой, как птица, смотрит свой след, похожий на бесконечную веревку, брошенную на мелкий снег. Около дуплистой осины веревка из следов описывает много петель и теряется. Слышит Илья выстрел и видит падающего соболя. Снимает чулком с неуспевшего остыть зверька черную шкурку, а тушку бросает собаке. Распаленная преследованием соболя и уставшая Кара не съела тушку зверька, а с рычанием и злобой изжевала, бросила бесформенный кусок мяса на притоптанный снег.
Исчезла тайга, пропал соболь. Видит Илья, как солнце молнией падает на землю, хочет бежать и не может. Тело вялое, непослушное. А солнце безжалостно палит спину, и ноздри Ильи ловят запах горелого мяса.
Кара сидит близ нодьи, тихо повизгивает. Один из колышков, державший верхнюю сушину, подгорел. Кряж, осев, откатился. Отскочил уголь на телогрейку и будто прилип к ней. Тлеет на спине спящего человека подернутый пеплом рубиновый огонь.
У костра человеку хорошо. У костра он готовит пищу, сушит одежду.
Резкий запах человеческого пота и терпко-волглый запах прокопченной дымом сушащейся обуви давно знаком Каре, но едкий запах тлеющей ваты вселяет в лайку необъяснимую тревогу.
Красное пятно на телогрейке увеличивается быстро. Человек во сне беспокойно дернул плечами, вскрикнул от боли. Мгновенно вскочил на ноги, бросился в темноту, но запнулся о корень, упал. Только тогда Илья окончательно проснулся. Перекатился со стоном спиной по снегу. Снова вскочил. Сорвал тлеющую телогрейку.
Далеко за юганской тундрой солнце пыталось пробить лучами облачный хребет. Ранними утрами в тайге быстро приходит рассвет – снежный покров помогает прогнать мрак. Легкий ветер перетряхивал макушки осин, и засохший лист-перезимок бормотал хриплую молитву. Грохнул выстрел – огрызнулось эхо. Илья, голый по пояс, поеживаясь от холода, приказал собаке:
– Кара, неси!
Кара сторожко взяла в зубы большого филина и притащила хозяину.
Не берет с собой лишнего промысловик, уходя в тайгу на добычу пушнины. Походная аптечка выглядела бы здесь ненужной и смешной. Тайга – самая лучшая аптека.
На все болезни имеет она лекарства: отвар чаги помогает заболевшему желудку, глубокая рана не затягивается – кедровая или еловая живица, перемешанная с медвежьим салом и толченой хвоей, – незаменимая мазь. Успокоит нервы кедровый орех. Понадобится вата – рядом белый мох. Могучий лекарь – тайга! Как не знать про это таежнику…
Илья вытопил филиновое сало, смазал ожог на спине, Кара тоже принимала участие в его лечении: там, где не мог охотник достать рукой больное место, лайка зализывала языком. Илья молча терпел боль. Каждый остяк и тунгус знает, что рана или ожог, зализанные собакой, быстрее заживают и не гноятся…
С древних времен люди Югана не пользуются тяжелыми и громоздкими вещами. Лыжи делают такие, чтобы ноги не чувствовали их тяжесть: на широкую тонкую еловую пластину, как струны, накладываются оленьи жилы и намазываются клеем из лосиного рога; затем обтягивается пластина кисами, шкурами с оленьих или лосиных ног, хорошо идет на подволоки и шкура выдры. Любит охотник тонкий нож из доброй стали с острым лезвием. А охотничью нарту под силу сдвинуть даже ребенку, конечно, негруженую. Любовь к легким и крепким вещам передалась Илье от отца и матери, от всего древнего рода.
Молодой прочный ноябрьский лед местами звенит и, гулко ухая, оседает. Вода в Оглате убыла. В маленьких ледяных пещерах под хрустальным навесом жирует норка. Зверек услышал шаги человека, поднял морду от своей добычи, прислушался. Шаги удалялись и затухали. Речной пират опять принялся за толстую щучью спину. Насытившись, рыжеватый самец передними лапками умыл мордочку и снова послушал глухие, удаляющиеся звуки. Тихо журчит родник. Река, путаясь в затопленных валежинах, недовольно булькает и ворчит.
Голоса реки… Еще не совсем уснул Оглат, но близятся дни, когда закутается он в толстый снежный покров. И замрут речные голоса под прочной ледяной крышей.
Тихо идет по льду Илья. Под унтами поскрипывает мелкий снег. Ружье на плече. Залаяла вдалеке от берега Кара. Охотник вздрогнул. Хотел снять ружье, но сквозь стиснутые зубы вырвался стон. Легкий ветер лохматил березы, слизывал узорчатый кухтач с ветвей, сшибал перемерзшие ягоды рябины и бросал их огненными бусами на снег. Илья посмотрел в сторону рябинника. Он знал, оттуда Кара взяла соболиный след. Но нет сил подняться на крутояр. Болит спина.
– Черт… – ругается Илья. – Как шомпол проглотил – ни нагнуться, ни повернуться.
