Дмитрий Быков - Эвакуатор
— Переждите как-нибудь с Подушей. Я послезавтра вернусь совершенно точно. Бабушке надо помочь.
— Никуда ты не поедешь, — вяло сказал Сереженька.
— Сережа, я поеду. Я не знаю, как она там.
— Кать, сейчас не то время. Ты не можешь… ну что это такое, в конце концов! Мы должны думать, куда из города бежать…
— Сережа, — сказала Катька абсолютно спокойно. Она умела с ним быть спокойной, всегда чувствуя свою силу на фоне его слабости. — Я тебе говорю совершенно точно: через пять дней мы все уедем отсюда.
— Кто нас увезет?
— Работа моя увезет. «Офис» принадлежит «Дельте», она увозит всех сотрудников с семьями. Здесь у меня совершенно твердая гарантия, можешь не сомневаться.
— А мать мою кто возьмет?
— И мать я возьму.
— И куда?
— Понятия не имею. Нам ничего не говорят. Я знаю только, что мы уедем. Пойми, я не могу бросить бабушку просто так. Она меня вырастила, я ее, может, не увижу больше никогда…
— И что мне думать, если тебя не будет послезавтра?
— Я в любом случае буду все время звонить.
Надо было увидеться с Игорем — без этого она уже не могла, он один вселял в нее уверенность и надежду, да и надо же было рассказать ему насчет бабушки, чтобы хоть не сходил с ума, когда она уедет в Брянск. Мобильная связь работает все хуже, вдруг я оттуда не сумею с ним связаться… Игорь ждал ее возле ВДНХ. Выглядел он неважно, бледно, а главное — она никогда еще не видела его таким неуверенным.
— У тебя чего-нибудь не так?
— Нет, все так. Связи только давно не было, — сказал он, гладя Катьку по голове.
— Ну и что это может значить?
— Да все, что угодно. Может, уже началась большая эвакуация, наши берут ваших, хлопоты, размещение… В Штатах — слыхала? Ждут, что воду отравят. В Чикаго вон отравили уже.
— Ваших там много?
— Да как везде. Я же всю сеть не знаю. Но что связи нет — это погано. Я все боюсь, что урулус…
— А с чего он вообще может быть, этот урулус? Что там у вас, в благополучном месте, могло случиться?
— Нет, у нас точно ничего не могло. Это как-то связано с нашей службой, с эвакуаторской… Ну не знаю я, Кать, честное слово. Меня просто тревожит, что почты давно нет. Я в некотором смысле вслепую работаю.
— И что ты сейчас должен делать?
— Ничего, обстановку изучать. Я донесения отправляю, а мне робот автоматически отписывает: ваше донесение принято, аккыртын.
— Что такое аккыртын?
— Форма служебной благодарности, типа спасибо за службу. Обычно хоть писали — обратите внимание на то и это. А теперь аккыртын, и будь здоров.
— Но мы летим? — тревожно спросила Катька. — Потому что иначе, сам понимаешь, мне и в Брянск незачем…
— А что ты собираешься делать в Брянске?
— Бабушку забирать.
— Ты уверена, что это нужно? Сколько ей лет?
— Семьдесят восемь, но она крепкая. Она выдержит, я тебя уверяю.
— Да нет, чего там не выдержать… Полет-то вполне комфортный. Просто — срываться с места…
— Что, лучше здесь погибнуть?
— Нет, конечно. Все ты правильно решила. Как ты ее довезешь?
— Доберемся. Триста километров, чего там. Ты меня не теряй, если я не буду звонить — значит, мобила не берет. Сейчас с этим проблемы, сам знаешь.
— Катька, Катька, — повторял он и все гладил ее по голове. Катька испугалась: выходило, что не она в нем, а он в ней искал теперь опоры.
— Игорь, ты боишься чего-то?
— Конечно, боюсь. Боюсь, как ты поедешь. А мне с тобой нельзя — я должен быть на связи, мне за два дня до старта в Тарасовку надо. Расконсервация занимает семьдесят часов — без меня некому процесс начать.
— Слушай, да я понимаю. Конечно. Зачем тебе со мной, она еще испугается.
— Я бы обязательно поехал с тобой, — сказал он. — Ты же знаешь. Но надо тут.
— Ой, хоть ты не будь такой кислый!
— Только, Катя, — сказал он уже обычным своим голосом, деловито и твердо. — Если вдруг, мало ли, сейчас всякое бывает… Задержалась ты там, паче чаяния, провела больше двух дней, не успеваешь… На день вполне можно опоздать, просто когда расконсервация начнется — процесс уже станет необратим. Стартовать мы должны седьмого ноября, в семь вечера ровно. Семь — оптимальное время, я проверял.
— Почему?
— Ракетчики на ужин пойдут.
— Игорь! Я серьезно!
— А если серьезно, я все главные дела стараюсь делать в семь. Биоритм у меня такой, еще дома подсчитали. Семь у меня — пик интеллектуальной активности, стартовать очень трудно, мне вся воля понадобится. Я не летал давно, и так целыми днями тренируюсь сижу. Взлет должен сорок пять секунд занимать, а я за сорок пять едва успеваю двигатель разогнеть.
— У вас что, программа тренировочная? — уважительно спросила Катька. — Типа авторалли?
— Да, только круче. Значит, самое позднее в половине седьмого, в красный день календаря, ты должна быть на месте — с мужем, бабушкой и кем тебе там еще хочется. Все поняла?
— Все, — кивнула Катька.
— Участок в Тарасовке найдешь?
— Игорь! Мы же вместе туда поедем!
— Вместе или не вместе, а ты учти: последние сутки я должен быть при лейке неотлучно. Там главные процессы в расконсервации пойдут. Так что из Москвы я уеду шестого. Если до шестого сюда не вернешься, сразу езжай в Тарасовку. Со всеми. Я там буду ждать. На всякий случай, если ты вдруг окажешься в Москве, а меня нет, — я на двери оставлю записку, как и что.
— Хорошо. Но клянусь тебе, я послезавтра буду.
— Ладно. Только осторожней.
Он прижал ее к себе и зашептал в ухо:
— У второй двери, дитя, мне страшно, у второй двери пламя заговорило… У третьей двери, дитя, мне страшно…
— Слушай, — сказала Катька, высвобождаясь из его объятий. — Чего-то мне не нравится твое настроение.
— Оно мне самому не нравится.
— Может, ты чего-то недоговариваешь? Ты мне скажи, пожалуйста, а то я действительно зря бабушку повезу, а ты тут не заведешься, или мало ли… Вдруг у тебя этот стартер не сработает, который был в чехле?
— Этот стартер всегда срабатывает, — грустно улыбнулся он. — Он стопроцентный.
— Система защиты дубль пятнадцать?
— Система защиты пять и четыре.
— Черт, мне тоже страшно, — призналась Катька. — Мне без тебя теперь все время как-то не так… И потом, как я там буду объяснять мужу, что больше его не люблю?
— Будем преодолевать трудности по мере поступления.
— Дурак, я же тебя пытаюсь отвлечь от мрачных мыслей. Тебе что, не хочется подумать о нашей будущей счастливой жизни?
— Я о ней не могу сейчас думать. У меня сейчас одно в голове.
— У меня тоже. Игорь! Как же они до этого довели! Ведь приличная была страна…
