Борис Палант - Дура LEX
Мне было совсем не обидно за пошатнувшуюся репутацию русских бандитов. Я и сам был поражен слабодушием Беслика. А что, если на самом деле ему влепят десятку? Ну расковыряет свою харю до кости, а дальше что? Этот ублюдок даже не хочет потрудиться понять, как работает здешняя система. Как же они там, в Совке, в аналогичных ситуациях себя ведут? Я достаточно много читал, как блатные держатся в лагерях и тюрьмах, но я также читал, что многие из них знают уголовный кодекс лучше, чем их адвокаты.
Пока я думал о Беслике, вышел охранник и пригласил меня и Барри Арнитца в комнату, где нас уже ждал Леван. Как и Беслик, Леван тоже был в синем тюремном комбинезоне. Лицо заросло щетиной, но вид у него был вполне добродушный, как у какого-нибудь искандеровского персонажа. Леван говорил по-русски с сильным кавказским акцентом.
— Ну, что, билядь, взяли Левана? — промолвил Леван вместо приветствия.
— Здравствуйте, Леван, я привел к вам адвоката, который будет вас защищать. Зовут его Барри. У него к вам есть несколько вопросов. Кстати, Коля просил передать привет, он тут, в комнате ожидания, — сказал я, садясь на стул напротив Левана и жестом приглашая Барри сесть рядом со мной.
— Скажи Коле, что херово Левану. А ты мне скажи, сколько я еще тут сидеть буду? Что я сделаль? Хотель помочь ребятам бабки вернуть, это тут преступлений считается? Меня попросили помочь, сказали, Леван, помоги, я сказаль хорошо. Я добри дело хотель сделат. За это Леван в тюрьму?
Я перевел Барри общий смысл высказываний Левана. Пока мы сидели несколько минут в зале ожидания, Джон успел рассказать Барри, что особого контакта ему с Бесликом установить не удалось. Барри поэтому был настроен на тот же результат.
— Скажи мистеру Ованесяну, что я верю в его абсолютную невиновность. Но в Америке этот вопрос решают присяжные, иногда судьи. Я сделаю все возможное, чтобы дело не дошло до суда, а если дойдет, то чтобы приговор был оправдательным, — мягко, но уверенно сказал Барри.
Имело ли смысл переводить все это Левану, который, не сомневаюсь, понятия не имел, почему дело может или не может дойти до суда и что этот вопрос зависит от так называемого большого жюри присяжных. За всю свою многолетнюю криминальную карьеру Леван не только никогда не сталкивался, но, наверное, и не слышал о присяжных. Ни Беслик, ни Леван ничем себе помочь не могли. Они не понимали роли адвоката, не понимали, что любое заявление рассматривается в суде. Бессмысленно доказывать своему адвокату, что ты невиновен, он и так готов работать на основе этого предположения. Беслик и Леван с местной братвой на эти темы не разговаривали, и книжек они тоже не читали. Кругозор у них был как у детей: упрощенное понимание мира, никакое — людей. Они были хищниками, способными не только выжить, но даже процветать в очень специфических условиях, а именно в постсоветской России начала девяностых годов. Тем не менее я перевел то, что сказал Барри, Левану.
— Кто это? — спросил Леван, показывая на Барри.
— Ваш адвокат, — ответил я.
— И что он для меня сделаль? За что ему бабки дали?
— Леван, сегодня он впервые вас увидел. Ему нужно поговорить с вами, узнать вашу версию того, что произошло, рассказать, какие предстоят слушания, определить список свидетелей, узнать, кто может давать показания против вас, выяснить, есть ли какие-нибудь документы, относящиеся к делу, определить, не были ли нарушены ваши права при аресте и допросе, и, наконец, начать готовиться к слушанию о залоге. Вы же хотите до суда быть на свободе, а не здесь сидеть.
— Ты что говоришь суд? Какой, на хер, суд? Ты думаешь, Леван баран? Я покажу тебе Леван баран. Я хочу улететь на хер из Америка, здесь одни пидорасты.
— Леван, вы должны начать говорить со своим адвокатом. Расскажите ему о себе — когда и где родились, какое образование, где работаете или числитесь, женаты ли вы, есть ли у вас дети. Поверьте, эта информация ему крайне необходима для вашей защиты.
— Слюшай, у меня все в паспорте написан. Эти суки забраль мой паспорт, а вы у них забери и читай, — устало сказал Леван.
Выслушав перевод, Барри спросил меня, как я представляю себе дальнейшую работу. Я ее никак себе не представлял.
Когда мы вышли, к нам подошел Коля и спросил, передал ли для него что-нибудь Леван. Леван попросил передать, что ему плохо, сказал я и от себя добавил, что, похоже, Леван не понимает ситуацию и не хочет ее понимать.
— Леван понимает все, что ему нужно понимать, — сказал Коля и направился к выходу.
* * *Я приехал домой поздно ночью. Айлин сидела на кухне и пила вино. Я понял, что возлияние было ее формой протеста. Ведь мы договорились, что я выхожу из дела, скрепили наш договор сексом в машине, и я тут же этот договор нарушил.
— Давай я тебе расскажу, как прошла встреча с клиентами. Беслик и Леван — настоящие животные. Как Барри, Джон и я ни старались объяснить им ситуацию, они и слушать не хотели. Все время талдычили одно и то же: больше не можем здесь сидеть, вытащите нас отсюда. Они думают, что они в матушке России, где адвокаты уже давно сунули бы взятку судье или прокурору или еще кому-нибудь повыше, может быть, даже Патриарху всея Руси. И знаешь — в России это бы сработало! Ты можешь себе представить, чтобы Папа Римский замолвил словечко за какого-нибудь итальянского мафиози?!
— Хватит пороть чушь, — сказала Айлин усталым голосом. — Я тоже адвокат. Думаю, то, что ты сейчас делаешь, вряд ли может быть названо юридической защитой. Но мы уже об этом говорили. Беслик и Леван клиенты Джона и Барри, а не твои. Если что-то в этом деле пойдет не так, а «не так» в данном деле означает, что все пошло именно так, как должно пойти, то вся вина ляжет на тебя. Именно ты станешь козлом отпущения, потому что ты свой, а Джон и Барри не свои. Беслик и Леван именно так к тебе и относятся — как к своему. И ты знаешь, они правы — ты на самом деле свой для них. Раз не хочешь следовать советам жены, прислушайся к моим советам как коллеги — выйди к чертовой матери из этого дела. Ты сам рассказал мне об отце и сыне, русских, которых застрелили в подъезде в Бруклине. Что может быть страшнее, чем такое убийство? Беслик и Леван именно такими убийцами и являются. Слушая тебя, я представляю, как они убивают сына на глазах отца из-за денег. Я понимаю, что Розену важно, чтобы ты оставался в деле, но тебе-то от этого какая выгода? Просто заработать? Я не хочу никаких денег от этих людей.
— Айлин, если я буду поступать, как ты советуешь, я потеряю многих клиентов. Кроме того, мне это дело интересно с профессиональной точки зрения. Хоть я и не занимаюсь уголовным правом, упустить возможность понаблюдать, как это делают такие профессионалы, как Джон и Барри, было бы непростительно. Они ведь одни из лучших в Нью-Йорке.
