Гийом Мюссо - Спаси меня
Жюльет выскочила из постели, вызвала такси и посмотрела расписание поездов. Еще можно успеть, но нужно торопиться. Жюльет собиралась в душ, когда увидела записку, которую оставил ей Сэм. Она прочитала ее. Потом перечитала еще раз и еще. Набросив на плечи одеяло, она вышла на пляж, навстречу океану, ветру, небу. Она с восторгом окунулась в совершенно новое ощущение счастья, прокручивая в голове события последних часов.
Воздух был ледяным, но она все равно несколько раз прошлась колесом по песку. Она чувствовала себя прекрасной и легкой. Жизнь была восхитительна.
* * *Грейс открыла глаза. Она сидела на заднем сиденье полицейской машины, ее рука была прикована наручниками к дверце.
— Эй, вы что?! Я тоже полицейский! — крикнула она.
Один из полицейских, сидевших впереди, повернулся и мрачно посмотрел на нее. Он прижимал к носу окровавленный платок.
— Парни, вы делаете большую глупость. Я детектив из тридцать шестого участка.
— Ага, — ответил тот, кто сидел за рулем. — А моя мамочка — Бритни Спирс.
— Посмотрите сами, документы во внутреннем кармане.
Для очистки совести полицейский с разбитым носом порылся в куртке Грейс и вытащил значок нью-йоркской полиции.
— Вот дерьмо! — выругался его напарник, тормозя. Он остановил машину на Лексингтон-авеню.
— Что это была за девушка? — спросил он.
— Мой осведомитель, — объяснила Грейс.
— Но она же украла у вас сумку!
— Это было разыграно, для отвода глаз.
— Разыграно?
— Слушайте, парни, даже не пытайтесь в это вникать. Хорошо?
— И зачем вам понадобилось так драться? Вы мне чуть нос не свернули!
Грейс пожала плечами.
— Нужно же было как-то исправить то, что вы натворили.
— Но мы выполняли свою работу! Согласитесь, вы вели себя неадекватно, — оправдывался один из полицейских, снимая с Грейс наручники.
— Ладно, ладно! Лучше помогите мне и подвезите.
— Куда?
— В больницу Святого Матфея, — ответила Грейс, растирая запястья.
* * *Центр здоровья имени Джона Кеннеди находился в башне из стекла и металла на углу Парк-авеню и Пятьдесят второй улицы. Жюльет вбежала в здание. Она уже опаздывала на пятнадцать минут, но надеялась, что ее за это не отправят обратно в тюрьму.
«Хотя на этот счет никогда нельзя быть уверенным».
Дожидаясь лифта, она восхищенно оглядела холл. Его высокий потолок был выложен золотой византийской мозаикой. Вот за что Жюльет любила Нью-Йорк: даже если ты давно живешь тут, не бывает дня, чтобы ты не увидел вдруг что-нибудь новое и прекрасное. Жюльет поднялась на тридцать третий этаж, обещая себе, что, когда покончит с делами, обязательно вернется, чтобы как следует рассмотреть потолок в холле.
Она подошла к администратору и сказала, что ей назначена встреча. Ее попросили подождать, потом провели по коридору. Вокруг пахло больницей. Жюльет все еще витала в облаках, и даже холодный строгий интерьер медицинского центра не смог испортить ей настроение. Хотя она, конечно, предпочла бы сейчас оказаться в другом месте.
«Если хочешь быть здоров, меньше слушай докторов», — говорила ее прабабушка, которая бодро пересекла девяностопятилетний рубеж, и до сих пор Жюльет всегда старалась следовать ее совету.
— Мадемуазель Бомон? — спросил человек в белом халате.
— Да.
— Я доктор Голдвин. Начнем, если вы не против.
Жюльет вошла вслед за ним в длинный неуютный кабинет. Начался быстрый медицинский осмотр. Жюльет сделали прививки, взяли кровь на анализ. Она ответила на несколько вопросов о перенесенных заболеваниях, о наследственности.
Затем врач начал прослушивать ее легкие. Чтобы разрядить обстановку, Жюльет пошутила:
— Доктор, никакого рака, пожалуйста! Мне некогда, я влюблена.
Но врач даже не улыбнулся. В медицинском центре пациенты идут непрерывным потоком, и если вам хочется участия и приветливости, обратитесь в другое место.
— Мадемуазель Бомон, мы закончили.
— Я могу идти?
— Да. Оставьте ваш адрес, мы пришлем результаты осмотра. Или вы можете сейчас подождать?
— Сколько времени это займет?
— Полчаса.
— Тогда я подожду, — ответила Жюльет.
Уж лучше разом покончить с этим. Ее проводили в зал ожидания. Она налила себе кофе из автомата и долго стояла у окна, глядя на блики в стеклах небоскребов на Парк-авеню. В них отражалось небо, и огромные здания казались Жюльет прекрасными и в то же время пугающими. Наверное, потому, что сама она чувствовала себя маленькой, хрупкой, смертной.
Кофе был отвратительным. Жюльет почувствовала, что ее тошнит. Она смяла пустой стаканчик. Ей вдруг стало не по себе. У нее возникло какое-то смутное предчувствие, что со здоровьем у нее не все в порядке. Что за ерунда! Она отлично себя чувствует. Если бы понадобилось, она смогла бы пробежать нью-йоркский марафон или пешком подняться на семь тысяч ступеней Эмпайр-стейт-билдинг.
Жюльет тряхнула головой и стала думать о приятном. Как только она выйдет отсюда, тут же бросится в объятия Сэма. Днем у него должен быть перерыв, и они смогут погулять в Брайант-парке.
Дверь в зал ожидания открылась, на пороге появилась медсестра.
— Мадемуазель Бомон, доктор Голдвин получил результаты вашего обследования. Пройдите за мной, пожалуйста.
* * *Джоди всю дорогу простояла, прижимаясь лбом к стеклу вагона. Мимо с бешеной скоростью проносились стены подземки.
Она была потрясена. Похоже, она окончательно чокнулась. А что еще думать, если она только что видела свою мать?
О нет, она не строила иллюзий. Ей было прекрасно известно, что Грейс умерла и уже десять лет лежит на кладбище. Все, что только что случилось, было побочным действием этих чертовых наркотиков. Галлюцинация, помрачение рассудка.
Но все это казалось таким реальным! Мать была именно такой, какой Джоди ее помнила: возраст, походка, уверенный голос, от которого сразу становилось спокойно. В ее голове проносились картины встречи с Грейс, но что-то отвлекало ее. Какой-то вопрос не давал покоя. Если это не ее мать, откуда эта женщина знает ее имя? Почему защитила от полицейских? Джоди понятия не имела. Она вообще не могла теперь точно сказать, что именно видела. С тех пор как наркотики вторглись в ее жизнь, она ни в чем не была уверена.
Джоди вышла на станции «Юнион-сквер» и пересела на северную линию. В вагоне, по дороге в Бронкс, кто-то уставился на наручники, которые болтались у нее на запястье. Она сунула руку в карман. По щекам у нее катились слезы, и она не могла их остановить. Никогда еще она не чувствовала себя такой разбитой и одинокой.
