Дмитрий Правдин - Записки из арабской тюрьмы
— На арабском либо на французском, — последовал ответ.
— А на русском можно? — «включил» я дурака.
— Нет, нельзя, — понял мой сарказм моршед и широко улыбнулся, обнажив все 32 зуба.
Пришлось просить пахана, чтоб написал за меня заявление, тому, конечно, было неохота, но за два дня все же осилил. Опять записался на прием, на четвертый день попал, отдал бумаги. Моршед прочитал, открыл коробочку, где хранилась специальная красная краска, сунул в нее мой первый палец и оттиснул на каждом экземпляре. Так тут расписываются.
— Ну, теперь отправим в столицу и в течение месяца жди ответ, — радостно сообщил моршед и снова широко улыбнулся.
Заканчивался октябрь, сегодня 30-е, значит где-то в первых числах декабря ответа ждать, мелькнуло в моей голове.
По дороге в камеру меня перехватил дежурный дубак и пригласил в канцелярию. Сердце участило удары, неужто отпустить решились? Но судьба готовила мне новое испытание.
В канцелярии сидел тот самый громила в потешной фуражке, что принимал у меня вещи в самом начале моего заключения, Потрошитель Чемоданов. В руках у него было две бандероли в пластиковых пакетах из России, по почерку определил, что от мамы. Этот гад не спеша вскрыл их и выложил на стол содержимое — майки, трусы, носки, зубная щетка и паста, кроссворды, ручки, тетрадки, конверты без марок, носовые платки, но главное, главное там лежали два толстых ПИСЬМА, исписанных маминым почерком.
Я думал, сердце выпрыгнет из груди, пять месяцев, пять месяцев я ждал этих писем, и наконец они пришли! Потрошитель Чемоданов деловито переписал все содержимое в тетрадь и отдал мне все, кроме зубной пасты, кроссвордов и писем.
— Как же так? — чуть не плача спросил я этого мудака. — А письма почему не отдал?
— Мемнуа (нельзя, не положено)!
— Какой на хрен «мемнуа»! — по-русски заорал я.
— Мемнуа! Отправим в столицу письмо цензору, а пасту на экспертизу, вдруг там наркотики?
— Да засунь ты себе пасту в одно место, ты письма отдай! — снова перешел я на родной язык.
— Менарафишь (не понимаю).
— Письма, говорю, дай прочту! Здесь прочту, я ж их пять месяцев жду! — попросил я полицая. — Пять месяцев не знаю, что дома творится! Будь человеком! Дай прочту, а потом отправляй к своему цензору!
— Мемнуа!
Тут я не выдержал и вырвал письма из его лап. Но не успел прочитать и строчки, как вдруг голова раскололась на тысячу маленьких солнц, все куда-то поплыло, и я очнулся на полу. Успел меня все же шандарахнуть по голове белой пластиковой палкой.
«Вот и я испытал ее действие, а то все больше со стороны видел, — пронеслось в голове. — А ничего, эффектно работает».
— Мушбеги (нехорошо)! — сердито сказал араб и спрятал письма в стол. — Эмчи барра (давай отсюда)!
— Ну, ты и козел! — снова перейдя на русский, произнес я, подымаясь с пола и потирая шишку на голове. — Козел, говорю, ты!
Потрошитель Чемоданов вывел меня из канцелярии и подтолкнул в сторону жилого помещения: «Эмчи гади (давай туда)!»
— Хадеш стана варка (сколько ждать писем)? — спросил напоследок по-арабски.
— Жоматин, момкунь тляса жомат (две, может, три недели), — зевнул громила, закрыл канцелярию и пошел по своим делам.
Я вернулся в камеру и рассказал обо всем пахану.
— Тони, давай вскроем канцелярию! — стал я уговаривать Тамила. — Ты ж говорил, у тебя знакомые дубаки есть, я только письмо прочитаю и назад положим, брать с собой не будем.
— Нет! — решительно отказал капран.
— Ты что, испугался? Если что, вали все на меня!
— Нет! Нет! И нет! — повторил Тони.
— Послушай, я 5 месяцев ждал этих писем, а эти мудаки мне не отдают, какому-то цензору собрались отправлять, я чувствую, что с концами.
— Ты пять месяцев, а я семь лет ждал, — хмыкнул капран. — Ты забыл, что завтра первое ноября, я вот-вот должен на свободу выйти. А ты со своими письмами все можешь испортить. Я не хочу рисковать!
— Ладно, может, ты и прав. Подожду, пока цензору свозят. И больше ждал.
Забегая вперед, скажу, что ни через две, ни через три недели, ни через месяц, ни через шесть я писем так и не увидел.
Наступило первое ноября, до «Дня новой эры», так официально называется день 7 ноября, день пришествия на престол Бен Али, оставалось шесть суток.
Я все думал, он специально подгадал по аналогии с нами или само так вышло, что именно 7-го ноября власть к рукам прибрал? Но никто мне на этот вопрос так и не ответил. Хотя символично: мы временное правительство скинули, а он Бургибу, учителя и благодетеля своего задвинул. Вот ведь превратности истории.
В этот день второй пожизненный президент Туниса Зин Абедин Бен Али был особенно щедрым на амнистию. Тысячам снижали срок, сотни отпускали на свободу.
Процедура амнистии весьма своеобразная. В течение недели, начиная с первого числа, он подписывает предоставленные списки. После подписания их факсом передают по тюрьмам и вечером, после восьми часов наиболее горластые зэки ходят вдоль камер и выкрикивают фамилии амнистированных. К примеру: Вася Петров — уменьшение срока на пять лет, Петя Васин — уменьшение срока на три года, Миша Бармалеев — конец срока, и далее в таком духе. Ходят долго, часа два, в это время в тюрьме гробовая тишина, все сидят не шелохнувшись, боясь пропустить свою фамилию. Прошли, зачитали, потом начинаются крики радости, кричат в основном те, кого вчистую отпускают, но кому сроки поснижали, тоже улыбаются, амнистий-то впереди еще много.
Те, кому свобода выпала, начинают раздавать свое имущество сокамерникам, себе ничего не оставляют, только одежду. Традиция такая, мол, заберешь чего с собой домой, снова в хабс вернешься. Некоторые записочки пытаются передать, но это опасно, так как обыскивают при выходе и накостылять на дорожку могут. Но некоторые соглашаются и пытаются пронести. Кому как повезет.
Первого, второго и третьего кричали часто, четвертого ноября уже меньше, пятого вообще человек десять назвали. На пахана было страшно смотреть, ходил сам не свой, ни с кем не разговаривал, лежал на кровати и курил одну сигарету за другой, отрешенный от всего. Оставалось всего два дня, когда амнистируют. Следующая микроамнистия только в феврале, на день рождения Бен Али-младшего.
Но утром шестого ноября, около десяти утра Тамил внезапно оживился. Подошел ко мне и шепотом сказал:
— Руси, пиши быстро письмо домой, только чтоб никто не видел, я переправлю.
— Как ты переправишь? Бежать, что ли, собрался? Возьми и меня тогда с собой!
— Нет, не бежать, факс пришел, мне только сказали! Все, Руси, через девять-десять часов буду на свободе!
