Дмитрий Правдин - Записки из арабской тюрьмы
Но нет худа без добра, даже мои заклятые враги, с которыми я когда-либо конфликтовал и бил по мордасам, и те, похоже, зауважали. В общем, стали считать, что я один из них.
Я слышал, что в других камерах сидят европейцы, французы и англичане, но о них молва шла недобрая, так как пост они не держали. А жрали и пили в свое удовольствие, за что их всячески унижали и третировали.
За три дня до окончания Рамадана молиться стали интенсивней, ваххабиты, по-моему, и вообще круглые сутки в позе одного известного членистоногого проводили, отбивая бесчисленные поклоны и распевая Коран. Мозоли на лбах значительно увеличились, но это их ничуть не смущало, а, наоборот, было предметом особой гордости.
Рамадан закончился так же, как и начался, в последнюю ночь мудир обошел камеры, поздравил с окончанием священного месяца и раздал белый кус-кус. Опять помолились всей камерой и по новой начали сквернословить, драться, пить разную бурду, курить в камере и притеснять слабых. Жизнь вернулась в свое русло. Правда, мне сообщили, что через 70 дней после окончания Рамадана будет еще один большой религиозный праздник.
В том, 2008 году он выпадал на 8 декабря. В Тунисе имя ему Аид Мабрук, на классическом арабском звучит как Аид Альдаха, у нас в стране больше известен как Куйрам-Байрам, праздник жертвоприношения.
По словам арабов, предыстория его такова. Аллах решил испытать пророка Ибрахима на верность себе и велел принести в жертву собственного сына Ицхака. Ибрахим не смел отказать господу, наточил нож и повел сына на заклание. Всевышний оценил это и через ангела Джабраила заменил сына Ибрахима бараном, которого тот и принес в жертву. Сын в итоге остался жив, ну а на свет родился новый праздник, который сводится к массовому закланию животных, в большинстве своем баранов.
«Ну что ж, — подумал тогда я, — если не освобожусь к этому времени, то хоть посмотрю, как баранов в жертву приносят, да еще в тюремных условиях, а там и голодовку, поди, объявлять надо будет». С такими мыслями я встретил октябрь, пошел пятый месяц моего пребывания в «гостеприимной» Республике Тунис.
Глава 19
В середине октября по ночам стало заметно прохладней, ночью уже выключали вентиляторы под потолком, правда, днем солнце по-прежнему обжигало своими лучами. К этому времени я уже мало-мальски объяснялся на чужом языке и весомо прибавил в словарном запасе. Я решил действовать. Голодовка, конечно, отличный метод, но для нее еще не сезон, по-прежнему литрами хлебаю воду и днем страдаю от жажды, правда, заметил, что по ночам почти перестал пить из-за понижения температуры воздуха.
В том же месяце стал очевидцем расправы уголовников над педофилом. В соседнюю камеру доставили рыхлого, невзрачного мужичонку с большой залысиной на лобастом черепе. По виду напоминал испуганную крысу, его маленькие глазки постоянно бегали, и при разговоре он никогда не смотрел в глаза собеседнику. В тюрьме ничего нельзя утаить, и все тайное когда-нибудь да всплывает на поверхность. Этот тип, когда зашел в камеру, заявил, что его схватили за драку. Ему отвели угол, дали пайку, даже приглашали к столу.
Видел его, когда брился. Я стоял возле своей стены, а он у противоположной. Пока хажими скоблил мою щетину, я от нечего делать разглядывал эту мразь. Я еще не знал его истинного преступления, а просто из любопытства смотрел на новый тюремный персонаж. Этот крыс буквально горел под моим взглядом, хотел вжаться в стенку и раствориться в ней. Прямо скажу, очень он мне не понравился.
Через день пришла информация, что он педофил, работал педагогом в каком-то учреждении для умственно отсталых детей и там с ними развлекался. Кто-то его застукал за этим занятием, сдал в полицию, в итоге попал в хабс. В ту же ночь его избили и загнали под кровать, а на следующий день изнасиловали.
Я давно не стригся, оброс, а в тюрьме прекрасные парикмахеры, одними ножницами творят чудеса (машинки почему-то не выдают). Стригся я аля Котовский, чтоб избежать заселения своей шевелюры нежелательными насекомыми. Импровизированная парикмахерская располагалась прямо в боковом коридоре. Кстати, очень удобно.
Народу в день человек 50 стрижется, волос по колено, чтоб не растаскивать их потом по всей тюрьме всех стригут в одном месте и тут же заметают. Это удобней, чем в камере.
После того как последние волосы упали с моей головы на цементный пол, решил зайти за угол в душ и ополоснуться. Но тут заметил, как четверо дюжих уголовников тащат, зажимая рот, педофила прямиком в душ. Я подошел поближе и прислушался: характерные пыхтящие звуки не оставляли сомнения в том, что там внутри происходит.
Бандюги не стали дожидаться трибунала, а сами приговорили его к тому, чего он заслуживал. В тот же вечер его перевели в 11-ю камеру, к «лошадям». Это был тот случай, когда ваххабиты промолчали и не возникали, они категорически против изнасилований в тюрьме, но у них, как и у многих зэков, есть дети.
Моршед тоже не особо старался докопаться до истины, Тони потом рассказал, что крыс сам попросился в 11-ю. Ну, и как обычно, спустили все на тормозах. Больше этого негодяя я не видел, но, по слухам, ему там понравилось, видно, нашел свою нишу.
Заканчивался октябрь, нервы были на пределе. Пять месяцев не имел никакой информации, и я решил напомнить о себе. Для начала решил записаться на прием к начальнику тюрьмы.
На утреннем разводе говоришь дежурному дубаку свои пожелания, тот записывает в специальный журнал, и в нужное время тебя вызывают.
Процедура сложная, не вдаваясь в подробности, скажу, что попал с четвертой попытки. Но мудир в тот период был в отпуске, попал к его заму «прапору». Я заявил, что хочу видеть следователя, что не виновен, что пять месяцев не получаю писем (написал 10 и ни одного ответа), что хочу, чтоб кто-нибудь мне объяснил, почему здесь сижу. «Прапор» выслушал и сказал, что это не в его компетенции, он поставлен меня охранять, чтоб не сбежал, а за что и почему — это его не колышет, и отправил к моршеду.
С пятой попытки попал на прием к моршеду, продублировал требования, тот объяснил, что все это надо изложить в письменном виде и на каждый вопрос по заявлению. Нет писем — одна бумага, не вызывают на допрос — еще одна, консул забыл ко мне дорогу — это уже третья. И ласково улыбаясь, протянул три листа формата А-4.
— На каком языке писать? — поинтересовался я.
— На арабском либо на французском, — последовал ответ.
— А на русском можно? — «включил» я дурака.
— Нет, нельзя, — понял мой сарказм моршед и широко улыбнулся, обнажив все 32 зуба.
Пришлось просить пахана, чтоб написал за меня заявление, тому, конечно, было неохота, но за два дня все же осилил. Опять записался на прием, на четвертый день попал, отдал бумаги. Моршед прочитал, открыл коробочку, где хранилась специальная красная краска, сунул в нее мой первый палец и оттиснул на каждом экземпляре. Так тут расписываются.
