Чарльз Мартин - Между нами горы
– Ничего, вспомните. Несколько недель – и вы будете как новенькая.
– Ваша жена – хорошая бегунья?
– Когда я впервые увидел ее в школе, то решил, что это текущая вода, а не человек. Представьте, как ходит водяной человек… Она буквально текла по беговой дорожке, почти не касаясь земли.
Когда я принялся за ее лодыжку, она поморщилась.
– Когда мы вернемся, вы обязательно должны обучить этому Винса. – Она запрокинула голову, затаила дыхание. Придя в себя, Эшли спросила: – Серьезно, где вы этому научились?
– Мы с Рейчел продолжали бегать, пока учились на медицинском факультете. Я был ее тренером, она моим. Ей это было необходимо, потому что она унаследовала у матери особенность строения ног.
– Какую именно?
Я потрогал ее ногу рядом с большим пальцем.
– Бурсит.
– Вы массируете женщинам стопы, чтобы избавить их от бурсита?
Я нажал ей на свод стопы, заставив поджать пальцы.
– Вам трудно в это поверить?
Она покачала головой.
– Вот это, я понимаю, любовь!
– Винс не массирует вам ноги?
– Нет, даже если я выдам ему резиновые перчатки.
– Надо будет с ним потолковать.
Она щелкнула пальцами.
– Отличная мысль! Раз вы составляете список тем, не упустите свой фокус с добыванием огня.
– Нет уж, – сказал я с улыбкой.
– Почему?
Я надел ей на ногу носок и засунул ногу в спальный мешок.
– Потому что я бы начал с другого.
– С чего?
– С приобретения спутникового телефона.
Не знаю, что было лучше: свет костра или ее смех.
Глава 26
Согревшись у костра, я лежал без сна, провожая насмешливым взглядом очередной авиалайнер, пролетавший над нами на высоте 30 тысяч футов. Эшли спала, негромко посапывая. Легкий ветерок шевелил ветви нашего шалаша и заставлял подмигивать бессчетные звезды в небесах. Мне не давало покоя решение, которое предстояло принять завтра. Действительно ли я что-то разглядел или после двух недель мучений начал принимать желаемое за действительное?
Неожиданный звук заставил меня прислушаться. Мне почудился хруст снега. Я уже представлял двоих людей, остановившихся под нашим деревом: они вздыхали и кряхтели. Гости, видимо, были довольно грузными, иначе откуда взялся этот хруст? Я потянулся к Эшли, но она перехватила мою руку.
Я вылез из спального мешка, схватил лук и стрелу и засел между Эшли и «дверью». Рука Эшли лежала у меня на затылке, из моего рта вырывались облачка пара. Снова подморозило, и я весь покрылся мурашками. Менее чем в пяти футах от нас расхаживало, фыркая, неведомое существо. Потом я услышал стук.
Оленьи рога!
Поняв, что олень чешет рога о дерево, я облегченно перевел дух. Эшли поняла, что опасность миновала, и убрала руку. Существо еще пофыркало, издало звук, похожий на тяжелый вздох, и ускакало.
Я положил лук и залез в спальный мешок.
– Бен? – нарушила тишину Эшли.
– Что?
– Вы сможете уснуть?
– Легко.
Я придвинулся поближе к ней. Из ее мешка виднелись только глаза и губы. Она уже спала. Я долго бодрствовал, наблюдая за паром, поднимавшимся из моего рта, и вспоминая почему-то песенку «Что делает рыжего рыжим» из диснеевского «Питера Пэна». Кажется, я даже спел ее шепотом. Вот что делает с человеком высота в сочетании с голодом!
Через некоторое время я опять проснулся. На моем лице лежали волосы. Человеческие волосы, пахнувшие женщиной и щекотавшие мне нос. К щекам они прикасались как нежнейший шелк. Первым моим побуждением было отодвинуться, чтобы не нарушать личное пространство Эшли.
Но я не шелохнулся.
Я остался лежать, жадно вдыхая ее аромат. Медленные вдохи, длинные тихие выдохи. Я вспоминал, как пахнет женщина.
Мне понравилось!
Эшли повернула голову и прижалась лбом к моему лбу, дыша мне в лицо. Я медленно вдохнул, потом, стараясь ее не будить, еще. И еще. Так продолжалось довольно долго.
Постепенно я уснул, полный чувства своей вины – и вожделения.
Когда я проснулся, было темно. Луна забралась высоко и сияла изо всех сил, ее свет проникал сквозь ветки над моей головой и отбрасывал на снег игольчатую тень. Костер прогорел, но угли еще не потухли. Я подул на них, заставив заалеть, добавил хвороста, и через считаные секунды огонь заполыхал снова.
Эшли зашевелилась. От огня на ее лицо ложились длинные узкие тени. Она сильно исхудала, сбросила все двадцать фунтов, вокруг запавших глаз залегли черные круги, белки глаз были в красных прожилках, изо рта плохо пахло – организм пожирал себя изнутри.
Мой вел себя не лучше.
Я оделся, помог одеться ей, закутал и потащил к выходу. Тянуть сани можно было только ярдов сто, потом начинался крутой подъем, и там мне пришлось поставить ее на ноги. Она обхватила меня за шею. Я переставил ее вправо, чтобы сломанная нога была между нами.
Она случайно оперлась на сломанную ногу и застонала.
– Неприятное ощущение…
– Хотите присесть или вернуться?
Она покачала головой.
– Нет, идем дальше.
Мы никуда не торопились: шажок за шажком, как я и обещал. Увязавшийся за нами Наполеон прыгал по нашим следам, радуясь прогулке.
Эшли держалась правой рукой за мою шею и крепко переплела свои пальцы с моими. Мы двигались шаг в шаг. Расстояние, которое я преодолел накануне за двадцать минут, теперь мы осилили только лишь за час. Зато мы добрались до места без происшествий. Я усадил ее на обрыве, предложив обозревать окрестности площадью в 60–70 квадратных миль.
– При иных обстоятельствах я оценила бы эту красоту, – заявила она.
Я положил компас себе на колено, подождал, пока остановится стрелка, и указал поверх зеленого пространства на горную гряду вдали.
– Видите бурый штрих? Такой плоский, горизонтальный, выше кончиков елей? Вон там, слева от заснеженного хребта?
Наполеон запрыгнул мне на руки и тоже уставился на долину.
Эшли напрягла зрение.
– Тут все заснеженное…
Я подождал, пока она обведет взглядом весь горизонт. Мы оба пытались разглядеть какую-то соринку на расстоянии 8 – 10 миль – чем не иголка в стоге сена?
– Теперь видите?
– Да… – Она немного помолчала. – Как вы вообще умудрились это разглядеть?
– Сам не пойму.
– Настоящий подвиг!
– На этот подвиг у меня ушло десять минут. На солнце эта штука должна засиять. Если это сделано людьми, то оно отразит солнечный свет и тем самым докажет свое неестественное происхождение.
Мы стали ждать, стараясь не смотреть в ту сторону, чтобы наша затея не лишилась смысла. Если много раз повторить одно и то же слово, то останется только звук, утративший смысл. Вот и здесь было то же самое.
Солнечный свет скользнул по горному склону, гоня перед собой тень, и заглянул в долину. Наконец-то мы увидели, что она собой представляет: пространство, ограниченное с трех сторон крутыми зубчатыми горами, посередине которого разлилось хвойное море, исчерченное ручьями и усеянное замерзшими озерцами. Многие деревья высохли, тысячи, лишившись коры и выбеленные солнцем, высились как одинокие часовые. Упавшие великаны лежали под самыми разными углами, создавая первозданный хаос библейских пропорций.
