Александр Кулешов - povest o sport kapitane
То были самые счастливые минуты в напряженной мчащейся с космической скоростью, полной радостей и огорчений, побед и поражений жизни Святослава Ильи ча Монастырского, жизни, которую он ни за что не по менял бы ни на какую другую.
Однажды, когда в семье обсуждали вопрос о пенсии («поиграем в пенсию» — шутила в таких случаях Елена Ивановна), Сергей неожиданно спросил:
— Отец, а почему спортсменам не дают пенсии? Или дают?
— Потому что пенсию у нас дают за то, что человек честно проработал много лет в своей профессии. А спорт, как тебе известно, не профессия, во всяком случае в нашей стране.
— Это я понимаю. Но ведь спортсмен столько сил и времени тратит на тренировки и соревнования, делает для страны очень много! Славу добывает, пример подает, — ну все такое. Вот артисты цирка — гимнасты, силачи, жонглеры, даже артисты балета на льду в сорок лет уже пенсию получают. Нет?
— Получают, но там гимнастика, фигурное катание на коньках их профессия.
— Да им в сто раз легче, чем любому чемпиону, отец! Не знаю, я бы спортсменам (не всем, конечно, — чемпионам, рекордсменам мира, например) давал бы пенсию…
— Вот станешь министром финансов и вноси предложение.
Сергей замолчал. Молчал и Святослав Ильич. Про себя он думал, что сына не убедил. А не убедил потому, что сам не очень-то был убежден своими доводами… В один из дней к Монастырскому в кабинет прямо-таки ворвался его первый заместитель Ковалев.
— Святослав Ильич, что же это делается? Федоренко забирают от нас! Столько на него сил положили, а тут раз — и забирают готовенького! Растили бы своих!
— Тихо, не петушись, Степан, все правильно.
— Да как же правильно? — остывая, продолжал ворчать Ковалев. — Я понимаю, на высокий пост — зампредом России, — но что ж, так и дальше будет? Мы подготовили, а они раз — и себе?
Федоренко был очень серьезный, деятельный, умный работник. Окончив институт физической культуры, он заочно получил еще и высшее юридическое образование.
Работал на многих постах в «Эстафете» и всюду прекрасно себя показал. Два года назад его назначили председателем городского совета «Эстафеты» столицы. Теперь же забирали на должность заместителя председателя Спорткомитета РСФСР.
Монастырский радовался этому. У него была своеобразная манера воспитания и выдвижения людей. «Искусственный отбор», как он любил шутить. Заполучив работника, он начинал к нему присматриваться, поручать как бы невзначай самые различные задания, выявляя его склонности, стиль работы, способности. Бывали люди, отлично работавшие в какой-то области и никудышные в другой. Бывали и универсалы. Таких он выдвигал в руководители. При этом перебрасывал периодически из одного отдела в другой. Таким образом они приобретали разносторонний опыт, знакомились со всеми участками работы.
Обычно через несколько лет из такого человека вырастал высококвалифицированный, прекрасно знающий дело руководитель. Иногда, разумеется, Монастырский ошибался, но редко. У него был верный глаз и удивительное чутье на людей.,
В конце концов «наверху» приметили эту особенность «Эстафеты» и стали черпать из нее работников для назначения на руководящие посты в области' физкультурно-спортивной работы.
Монастырский не жаловался. Как государственно мыслящий человек, он понимал пользу этого для страны. Ему приятно было, что его ученики, его «выдвиженцы» уходили в жизнь по широкой, идущей вверх дороге. В этом проявлялось его честолюбие.
Поэтому он с удовлетворением узнал о новом назначении Федоренко, хотя, когда с ним советовались, конечно, поворчал для приличия.
— Дорогой Степан, — утешал он своего первого зама, — чем переживать из-за Федоренко, подумай лучше, на какой пост тебя не сегодня-завтра выдвинут!
— Да бросьте, Святослав Ильич! — уже улыбался отходчивый Ковалев. — Никуда я от вас не уйду! Вы же знаете…
— Да ну? Так и состаришься со мной?
— Так и состарюсь. Вот уйдете на пенсию, я на ваше место. Вся моя мечта. А будет это, я прикинул, лет через двадцать.
— Так быстро? — ужаснулся Монастырский.
Оба засмеялись. Пенсия, уход на покой, отдых казались одинаково невозможными, бесконечно далекими и тридцатипятилетнему Ковалеву и пятидесятипятилетнему Монастырскому.
…После того как документ за подписью председателя Центрального совета «Эстафеты» приобрел законную силу, последовало множество неравноценных, но взаимосвязанных событий. Ковров, не теряя ни секунды, приступил к реализации своих, а теперь уже и руководящих, планов. Комсомольцы Каспийского с чисто юношеским задором взялись за свою часть работы. Помог и город. Трое крупных специалистов, которым удалось предоставить квартиры и для которых были получены по указанию Монастырского взятые у других советов ставки, перебрались в Каспийск и уже вели занятия, не дожидаясь будущих великолепий. На стадионе готовились к установлению нового покрытия.
В Каспийске царили восторг и ликование.
Иное дело в Москве.
Заместитель председателя Громадин сокрушенно вздыхал и при каждом удобном случае говорил Монастырскому: «Ох, Святослав Ильич, что-то будет, зря мы это…» Или вспоминал разные зловещие поговорки, вроде «цыплят по осени считают», «в чужом пиру похмелье», «…посчитали прослезились» и т. д.
Главный бухгалтер скрупулезно выполнял приказы председателя, но при этом сообщал о них в финансовые органы, а Монастырскому передавал, с каким возмущением встречают изъятие средств в том или ином совете. Председателя «Эстафеты» то и дело вызывали к руководству, обвиняли во многих грехах, начиная от неоправданной поспешности и кончая самоуправством.
Председатель Российского совета Крутов не только написал жалобу, что у него отнимают возможность строить бассейн, но присоединил к ней в поддержку письмо юных пловцов с двумя листами подписей.
В кабинете товарища Лосева состоялась «очная ставка». Крутов возмущенно доказывал, что уж в этом-то году все будет в порядке, средства освоены и в ближайшие годы можно ждать отличных результатов в плавании.
— Знаешь, Крутов, — иронически улыбаясь, сказал Монастырский, — ты напоминаешь мне старый анекдот. Построили бассейн в одном городе, рапортуют о победах пловцов и добавляют: «А уж когда воду в бассейн пустят, еще не такие результаты покажем!» К чему ты ребят-то заставил липу подписывать?
— Это же анекдот про сумасшедших! — вскричал Крутов. — Это просто оскорбление! Товарищ Монастырский, вы позволяете себе недозволенное.
Лосев не вмешивался в спор.
— Брось Крутов, — Монастырский устало махнул рукой. — Морочат тебе голову горьковчане, а ты и уши развесил. Ты когда последний раз был в Горьком?
— Какое это имеет значение?
— Не помнишь. Так я тебе напомню: полтора года назад. Ты небось забыл, как город, выглядит.
— Если мне по всем российским городам мотаться, некому будет руководить.
— И так руководство не богатое, — жестко сказал Монастырский, и глаза его стали холодными и злыми. — Думаю, надо поставить отчет о твоей работе на следующем президиуме.
— Не запугивайте меня! — истерически воскликнул Крутов. — Товарищ Лосев, вы видите…
— Вижу, — хмуро проворчал Лосев. — Не знаю, как вы срабатываетесь.
— Мы и не срабатываемся, — весело сказал Монастырский, — замы у него толковые. Хорошо бы им и председателя такого же.
— Ну вы уж слишком, — поморщился Лосев.
— Почему слишком? — Монастырский пожал плечами. — Хотя верно, слишком долго терпим. Товарищ Лосев, бассейн — это ведь мелочь, так сказать, повод. Есть много других вопросов, куда важней. Нам действительно с Крутовым не сработаться. Моя вина: долго тянул, не говорил — все думал, наладится. Оказывается, нет. Так что ждите моей записки. Придется руководству решать…
— Святослав Ильич, — сухо прервал его Лосев, — мы не для этого сейчас собрались, а для решения конкретного вопроса. Вы настаиваете на передаче средств, предусмотренных для бассейна, в Касписк?
— Категорически — подтвердил Монастырский. — Я уже отдал соответствующее распоряжение.
Я буду жаловаться! — прошептал Крутов.
— Можно быть свободным? — Монастырский встал.
Лосев лишь кивнул головой и демонстративно углубился в бумаги.
…Монастырский осунулся. Чаще «жевал» валидол, при этом упрямо занимался гантелями и «двойниками», подчас продолжал сосать таблетку.
Он успел за это время слетать в командировку в Кишинев и в Белоруссию.
В Кишиневе он еще раз лично убедился в том, что положение с легкой атлетикой там довольно плачевное, и отнюдь не потому, что отсутствует спортан. Собрал актив, выдал кому положено по первое число, но и разъяснил, почему передает покрытие в Каспийск. Закончил свое выступление так:
— Если сумеете воспитать хоть десять, хоть пять перспективных ребят, устрою им сборы в Каспийске — пусть там готовятся. А если действительно дело наладится, даю слово с этой трибуны, что будет и у вас все на высшем уровне оборудовано. Только не нойте и не путайте причины и следствия.
