Карен Фаулер - Ледяной город
Дядя Аддисон был человеком глубоко левых убеждений и терпеть не мог расистов. Все в некрологе Райкера должно было его отталкивать. Аддисон не могла представить, что ее дядя посылал деньги такому человеку. Пришлось потратить несколько дней на то, о чем любой читатель книг А. Б. Эрли догадался бы сразу. Конечно, тогда книг А. Б. Эрли еще не было.
— Мы не в курсе даже половины того, что родители делают для нас, — сказала Аддисон.
Рима решила, что так оно и есть, хотя и не знала, почему она так решила.
Из-за этих чеков Аддисон и исхитрилась оказаться на пресловутой вечеринке в Холи-Сити, рассчитанной на сильно пьющих полноставочных репортеров, а не на желторотых школьниц, подрабатывающих в газете. Так она и познакомилась с будущим Риминым отцом — как раз тогда, когда у нее был большой секрет и не было никого, с кем можно поделиться секретом. Как раз тогда, когда Аддисон поняла, чем именно человек, который не был ее отцом, жертвовал ради нее — месяц за месяцем, год за годом. Не только деньгами, не только будущей лодкой — но и своими принципами.
— Я страшно увлеклась Бимом, тогда, при первой встрече, — наконец призналась Аддисон. — Мне же было всего семнадцать. Увлекаешься напропалую. Еще мне нравился Крис Бейли из нашей школы — он вел дискуссионный клуб и носил свитера с разноцветными ромбиками. И парень, который расфасовывал товары у бакалейщика. Но Бим — больше всех. Потом он уехал, мы стали переписываться. О, эти его письма! Все это переросло во что-то большее. Во что-то лучшее. Он был моим «уважаемым читателем». Бим первым читал каждую мою книгу. Так продолжалось очень долго.
Риму одолевали сомнения. Непохоже, что вещи в коробке на чердаке собирались на память об «уважаемом читателе».
— А что случилось потом? — спросила она, глядя не на лицо Аддисон, а на его отражение в стекле: призрачное лицо, едва видное под ярким пятном от лампы.
— Я надеялась, что ты мне расскажешь, — сказала Аддисон.
(2)Однажды письмо, отправленное Аддисон, вернулось невскрытым. К нему прилагалась записка с просьбой не писать больше. Аддисон тут же написала еще одно, спрашивая, что она такого сделала. Письмо тоже вернулось, на этот раз без записки и с размашисто выведенными на конверте словами «Отказ в получении». Уже потом, узнав о смерти Риминой матери, Аддисон сделала третью попытку — с тем же результатом, правда, почерк на конверте был другим: одной из Риминых теток, что ли?
— Ты ведь, наверное, слышала хоть что-нибудь, — сказала Аддисон. — Может, у тебя есть догадки? Меня устроит даже догадка.
Риме снова представились ее тетки, Оливер под столом, тело матери, готовое к погребению. «Она не придет, — уверяла тетя Сью. — Она не посмеет прийти в такой день». Тетя Лиз ответила вопросом: «Так же, как она не пришла на свадьбу?» Хотела бы Аддисон и вправду услышать весь этот разговор?
— А вы не были на свадьбе родителей?
— Нет. Почему ты спрашиваешь?
— Вспомнила один разговор моих теток.
— Я сбежала накануне свадьбы. Поступила очень нехорошо. Но меня простили. Все обвинения сняты. Шутка.
— Когда же прекратилась ваша дружба?
Аддисон сделала еще глоток.
— Домик для «Ледяного города» не погиб в землетрясении. Это единственный дом, который я разломала сама. Наша дружба прекратилась после выхода «Ледяного города».
Рима так и думала.
— Наверное, из-за того, что Бим убивает свою жену. Мама часто заговаривала об этом.
Произнося эти слова, Рима знала, что они лишены смысла. Да, ее мать часто заговаривала об этом, но отец неизменно отвечал: «Бога ради, перестань, это всего лишь роман. Вымысел от начала и до конца». Нет, он не порвал бы из-за этого со старым другом. Отец много чего повидал в реальном мире и умел отличать реальность от вымысла.
— Но ведь та женщина совсем не напоминала твою мать. А тот Бим — твоего отца.
— А что касается «Ледяного города» — он тоже был его первым читателем? Он видел текст до публикации?
— Нет. Он куда-то уехал, а электронной почты тогда еще не было. Но я предупредила, что воспользуюсь его именем, и он не возражал. «Меня это только повеселит», — сказал он. Все это было такой дружеской игрой.
— Он не думал, что ему придется убивать жену.
Рима обрела неожиданную уверенность в этом, хотя и не ту, стопроцентную, что звучала в ее голосе. Мать вечно твердила про убийство жены, про то, с каким вкусом описана эта сцена, с каким жаром действовал убийца. «Давай без глупостей!» — резко отвечал отец. Резко. Эти споры всегда были резкими.
Аддисон допила свой виски.
— Единственный, кого я любила по-настоящему, — это мужчина, которого я сама сотворила, — проговорила она, и как было ей не верить? В конце концов, разве она не создала в своем воображении обоих Бимов — и настоящего, и выдуманного?
— Максвелл неплохо о вас заботится, — заметила Рима.
— Это все, что мне нужно.
(3)В машине Мартина по полу каталась пустая лимонадная банка — то в одну, то в другую сторону, сообразно изгибам дороги, пока Рима не смяла ее ногой. Они заезжали на парковку у склона холма. Светило солнце, хотя и не слишком настойчиво. Земля была влажной после недели дождей, дул прохладный ветер, временами переходя в холодный. Под его порывом в Римин рот попала прядь волос, и пришлось ее вынимать.
На вершине холма, под лучами солнца, стояла красивая старинная вилла. У ее подножия был выстроен винный бар — куда более простецкого вида и поменьше размером. На парковке стояли еще семь машин, три из них — экологичные «тойоты-приус».
Мартин потянул на себя ручку тяжелой двери, выполненную в виде завитка виноградной лозы, и пропустил вперед Риму. Они оказались в зале с мощными деревянными балками и стойкой, сверкающей листами меди. Сначала Рима решила, что в помещении полно народу, но, приглядевшись, обнаружила от силы два десятка человек. Слева от двери на столе лежала гигантская шахматная доска. Рима отметила про себя, что впервые видит в этих краях нечто увеличенное, а не уменьшенное. Женщина за пианино играла «Голубые небеса» — так, словно кто-то ее слушал сквозь гомон и звон бутылок и бокалов. На ней было черное облегающее платье без рукавов, в курчавых волосах — веточка с белыми цветами. «Голубые небеса» сменились «Голубой луной», за ней последовала «Пришла любовь». Рима, как правило, точно угадывала песни, даже те, что были хитами задолго до ее рождения. Но следующая мелодия поставила ее в тупик, хотя в других обстоятельствах она посчитала бы ее «Молочным коктейлем» Келис, эту песню часто напевали ей вслед в школьном дворе, Рима же делала вид, что не просекает сального намека.
К этому времени она уже пила «Блан де блан» и мило беседовала с парой средних лет из Кентукки — те сообщили, что приезжают сюда ежегодно и посылают вино домой под видом уксуса. Есть штаты, куда можно посылать вино, и штаты, куда его посылать нельзя, но уксус можно посылать куда угодно. Кентуккийцы считали это бессмыслицей, ведь любителей вина явно больше. Риме было все равно, но из вежливости она склонила голову, поражаясь.
Официантка была веселой, хипповского вида девицей с большими карими глазами, косой, спускавшейся по спине, и парными сережками: в одном ухе полная луна, в другом — полумесяц. Звали ее Фиона. Рима спросила, насколько велики шансы встретиться с привидением сегодня.
Никаких шансов, жизнерадостно ответила официантка, просто однажды здесь изобрели сорт вина «Призрак Пьера» — по имени того, кто заложил виноградник. Отсюда и путаница. Впрочем, она посоветовалась с другим официантом, круглощеким парнем в голубой гавайской рубашке, который выглядел слишком молодо для такой работы — но, видимо, только выглядел. Тот сказал, что вроде бы винодельня с призраками есть возле Ливермора: ступеньки скрипят, закрытые окна открываются сами, воздух в комнате внезапно холодеет и все такое. Но никаких видений, так, просто становится свежо. Будь там видения, он работал бы там, а не здесь.
Мартин хмыкнул и переменил тему. Казалось, его совершенно не волновало, что он соблазнял Риму обещанием показать привидения, а теперь не может сдержать слово. Очки его были сдвинуты на макушку. Он принюхался.
— Виноград? — спросил он у Фионы.
— Отлично! — восхитилась та.
За что он удостоился похвалы? За то, что догадался, из чего делают вино? Пианистка заиграла «Улицы Ларедо». Мартин взял Риму за руку.
Рима немедленно высвободила руку.
— Мартин, — начала она, но тот уже зашелся краской — ярко-розовые полосы на щеках, будто Рима дала ему пощечину, — я совершенно для этого не гожусь. Потом, мне это сейчас совсем не нужно. И кроме того, я не подхожу тебе по возрасту.
— О'кей, — сказал Мартин. — Одной причины достаточно. И не устраивай мне разнос.
Он вылил остаток своего пино нуар в бак для мусора, поставил бокал на стойку и поинтересовался у Фионы:
