Джоанна Троллоп - Второй медовый месяц
Роза посерьезнела.
— Знаешь, он и вправду прелесть.
Кейт разрыдалась, протянула руку и принялась на ощупь разыскивать на тумбочке салфетки.
— Держи. — Роза подала ей одну.
— Извини…
— За что ты извиняешься?
— За все эти слезы…
— Тебе сейчас положено.
Кейт высморкалась.
— Поговори со мной.
— О чем?
— Расскажи, что там, снаружи. О чем угодно, только не о ребенке, а то опять разревусь.
Роза перевела взгляд на малыша.
— А я думала, дети тем и хороши, что с ними весь мир уже не нужен.
Кейт снова высморкалась и толкнула Розу ногой под одеялом.
— Ну, рассказывай!
— Вивьен и Макс заигрались в «Свидание вслепую», — начала Роза, — кстати, она сделала мелирование, и теперь местами блондинка, отец обнаружил, что у него, оказывается, есть работа, а я… ой, Кейт, что со мной было! Обхохочешься!
Кейт склонилась к малышу.
— Что?
— Я спала в постели Ласло.
Кейт вскинула голову.
— Что-о?!
— В доме было пусто, а это, в конце концов, моя спальня. Я просто прилегла на секундочку, а когда проснулась, было уже три часа ночи, и Ласло спал рядом с кроватью, на полу.
Кейт рывком села и поморщилась.
— Ой! Ф-фу… А ты что?
— Встала, — объяснила Роза, — так, чтобы не шуметь. Он укрыл меня полотенцем…
— Как мило!
— Вот и я укрыла его и на цыпочках ушла.
— А что было утром?
Роза отвела глаза.
— С тех пор я его не видела.
— Матери говорила?
Роза взглянула на нее:
— Нет. Вообще никому не рассказывала. А зачем?
Кейт скомкала мокрую салфетку и кинула ее на тумбочку.
— И что ты скажешь Ласло, когда снова увидишь его?
— Скажу, что мне нечего сказать, — торжественно объявила Роза. — Что мне еще остается?
Ласло был в ванной. По подсчетам Мэтью, он занимал ванную уже двадцать восемь минут. Зачем мужчине может понадобиться битых полчаса торчать в ванной, Мэтью не знал. Особенно мужчине, который, похоже, сделал целью своей жизни никому не доставлять хлопот, чем почему-то страшно раздражал. Если у него прихватило живот, мог бы засесть в нижнем туалете. Если решил понежиться в ванне, у него в запасе еще весь день — после того как Мэтью уйдет на работу, а он, Ласло, займется… чем там обычно занимаются актеры целыми днями, перед работой.
Мэтью приложил ухо к двери ванной. Тишина. Он постучал в дверь кулаком.
— Эй, там!..
Последовала пауза, потом легкий шорох, и Ласло открыл дверь. Он был полностью одет, глаза казались словно заплаканными.
— Извини, — поспешно сказал он.
— Ты в порядке?
Ласло кивнул и посторонился, пропуская Мэтью. Похоже, он даже полотенца с собой не брал.
«Неужели плакал?» — мелькнула у Мэтью неуютная мысль.
— Мне на работу надо, — угрюмо пояснил он.
— Да, конечно, — закивал Ласло.
Он направился к лестнице.
Мэтью посмотрел ему вслед, потом сказал:
— Да ничего, успею!
Оглянувшись на ходу, Ласло слабо улыбнулся и начал подниматься по ступенькам. Мэтью закрылся в ванной, запер дверь. Кто-то — скорее всего Роза — оставил на полу полотенце, к раковине прилипли рыжие волосы, определенно Розины. И края раковины, и полка над ней были тесно заставлены флаконами и тюбиками — настолько тесно, что несколько штук скатилось в ванну и лежало в лужице воды, оставшейся после того, кто принимал душ последним. Пластиковая шторка для душа — сохранились ли еще хоть где-нибудь эти уродливые изобретения цивилизации? — изломанными складками прилипла к кафельной стене, а пробка от раковины, которую Мэтью с момента возвращения домой уже раз десять приделывал к цепочке, опять была оторвана и валялась в мыльнице.
Мэтью снял банный халат и попытался пристроить его на крючок за дверью. Крючок и так-то был невелик, а теперь на нем чудом держались халат отца, материнское ситцевое кимоно, которому было лет пятнадцать, а то и все двадцать, какая-то замысловатая восточная хламида Розы и вдобавок гигантское полотенце. В углу на стуле с пробковым сиденьем громоздилось чистое, но неглаженое белье, несколько газет и телефонный справочник. А сушилку для полотенец, которой никогда не хватало на семью из пятерых человек, занимало огромное сохнущее покрывало с кровати.
У Мэтью вырвался раздраженный вздох: «В этом чертовом доме некуда даже полотенце повесить».
Он бросил свой халат и полотенце на пол, дернул пластиковую шторку, отгораживая ею ванну. Шторку украшали изображения морских звезд. Она висела тут с незапамятных времен, и морские звезды на ней красовались всегда, но почему-то сегодня утром их вид был почти невыносим. Мэтью открутил оба крана и нажал хромированную кнопку, пуская воду в душевую насадку. Кнопка выскочила, и его обдало ледяной водой. Выругавшись, он предпринял еще одну попытку, и снова очутился под холодным ливнем.
В дверь заколотили.
— Отстаньте все! — крикнул Мэтью.
— Мне нужно в душ, — послышался голос Эди.
Мэтью закрыл краны и выбрался из ванны.
— Горячей воды нет…
— Не выдумывай.
Мэтью наклонился, подобрал свое полотенце, обмотал его вокруг талии и отпер дверь. Эди стояла у порога в ночной рубашке и длинной лиловой кофте.
— Горячей воды нет, — внятно повторил он.
Эди взглянула на его полотенце.
— Что еще за новости? К чему такая скромность? Я, между прочим, твоя мать. Все это я уже видела, еще до…
— Я не принимал душ, — объяснил Мэтью. — И ты не сможешь. Никто не сможет, разве что ледяной.
Эди засучила рукава кофты.
— Кто это израсходовал всю воду?
— Не знаю, — откликнулся Мэтью. — Отец, Роза, Ласло…
Эди прошла мимо него в ванную.
— Только посмотри, что здесь творится!..
— Да.
— Живем, как в студенческой квартире.
Мэтью промолчал. Ему вдруг стало стыдно стоять в одном полотенце перед матерью, одетой лишь в ночную рубашку.
— Ничего. Приму душ в тренажерном зале, — решил он.
— С какой стати? — вскинулась Эди.
— Потому что мне нужно помыться, а здесь нет горячей воды, вот и все.
— И ты намерен уйти и оставить ванную в таком виде? — повысила голос Эди.
Мэтью смутился и совсем по-детски попытался оправдаться:
— Этот беспорядок не я развел.
— Да ну?
— Свои вещи я держу в комнате…
— Но ты же пользуешься этой ванной.
— Конечно.
— Все вы ею пользуетесь. Но никто не готов даже носок с пола поднять.
Мэтью задумался, слышит ли их Ласло.
— Я убираю свои носки, мама. Уверен, и Ласло тоже.
— Я в переносном смысле! Оставь свой идиотский буквализм! — взвилась Эди.
— А ты перестань обвинять тех, кто ни в чем не виноват.
— Ни в чем?
— Да, — подтвердил Мэтью.
Эди плотно запахнулась в кофту и шагнула к нему.
— Мэтью, не знаю, заметил ты или нет, но я, между прочим, работаю, — сообщила она. — Играю шесть вечерних и два дневных спектакля в неделю. А если нам предоставят другую сцену, так мне придется работать месяцами. И почему-то все ждут, что я же буду и ходить по магазинам, и готовить, и убирать за пятью взрослыми людьми, не говоря уже о стирке. Как у тебя только язык повернулся сказать, что помогать по дому — не твоя обязанность?
— Раньше здесь все было иначе, — напомнил Мэтью.
— Что именно?
— Мы жили здесь как семья.
— Ну конечно, теперь многое изменилось, — согласилась Эди. — Ты теперь вдвое старше и платишь налоги.
— Вот именно.
— Ты о чем?
— Мама, мы платим за возможность жить здесь, — терпеливо растолковал Мэтью.
Оба помолчали.
Потом Эди недоверчиво переспросила:
— Хочешь сказать, это избавляет тебя от необходимости любого вклада, кроме денежного?
— Нет.
— Тогда в чем дело?
Мэтью в отчаянии выпалил:
— Просто найми помощницу полому. Заплати кому-нибудь, чтобы нам гладили белье. Пусть придет мастер и починит горячую воду. Только прекрати, слышишь? Прекрати разыгрывать мученицу!
Минуту Эди смотрела на него молча. Потом резко сказала:
— Катись в свой тренажерный зал.
— Всем трудно, — добавил Мэтью. — Всем и каждому. Мы уже слишком взрослые для такой жизни.
— Конечно, и теперь тебе подавай пятизвездочный отель.
Мэтью обернулся к ванной. Его халат по-прежнему валялся на полу. В его душе взметнулась волна ярости и отчаяния.
— Если бы! — с горечью воскликнул он.
Рут выбрала для малыша Кейт французскую пижамку — единственную подходящую по цвету для ребенка и без мультяшных уродцев ядовитых оттенков. Пижамка была белой, с маленьким серым медвежонком на месте нагрудного кармашка и пятью изысканными звездочками над ним. Покупка отняла немало времени — пришлось долго рыться в крошечных носочках и других одежках под табличкой «0–3 месяца».
