Алексей Слаповский - Заколдованный участок
– Тогда не могу. Только с согласия больного.
– Будет согласие! – пообещала Наталья. – Я ему всю рожу расцарапаю и на развод подам, если не согласится!
– Это насилие получится. Нет, Наталья, нельзя так.
– Тогда это... Ну, в газете я читала: без ведома больного. Вливают ему там чего-то, он сам не знает, а лечится. Вот и вы его как-нибудь закодируйте, он знать не будет, а...
– Да ерунда это! Не могу, даже не уговаривайте. Главное – толку все равно не будет.
Помолчав, Наталья спросила упавшим голосом:
– Что же мне, пропадать теперь? А? Сейчас не дам ему – начнется скандал, а то и драка. Убьет меня до смерти, вы виноваты будете!
– Да я-то при чем? Выдумали тоже – на расстоянии! Не бывает такого! Невозможно!
– Но он-то не знает, что не бывает! – сказала Наталья. И, сказав это, вдруг о чем-то подумала. И пошла обратно к дому, крикнув: – Ладно. Без экстрасенсов обойдемся!
12Без экстрасенсов обойдемся, думала Наталья, спеша к дому, осененная идеей, о которой мы вскоре узнаем. По пути она свернула в магазин и тут же вышла оттуда со свертком.
Суриков лежал и стонал, когда она вошла в дом.
– За смертью тебя посылать! – взвыл он. – Принесла?
– Принесла, принесла, – сказала Наталья, ставя на стол бутылку. – Только тебе не впрок пойдет.
– Это почему? – не поверил Суриков, медленно вставая и приближаясь к столу на полусогнутых.
– А потому. Зашла к Нестерову сейчас, упросила его, закодировал тебя, как Савичева. Савичев вон второй день не пьет. Не может.
– Врать-то. Как он может меня издали закодировать?
– А по фотографии. Очень даже просто.
– Если ты меня этим хочешь отговорить, чтобы я не пил...
– Да на здоровье! – напутствовала Наталья. – Травись!
Суриков недоверчиво посмотрел на бутылку. Сел возле стола. Открыл пробку. Трясущейся рукой налил в стакан.
А Наталья села на диване и спросила со странной деловитостью:
– Тебя где похоронить-то? На старом кладбище за рекой, с отцом твоим? Или на новом хочешь?
Суриков, приподнявший уже стакан, поставил его обратно.
– Ты чего говоришь, дура?
– Да ничего. В Полынске Мурзина сестры сват тоже закодировался, а не утерпел. Но даже полстакана не выпил: захрипел и тут же упал.
– Ничего, я не захриплю!
Суриков опять взял стакан. Но рука на этот раз тряслась еще больше. Он поставил его. Наклонился, вытянул губы. Уже готов был отхлебнуть и вдруг отшатнулся и схватился руками за горло, давя тошноту. Справился. Закричал:
– Вы что со мной сделали?! Живо беги к нему, пусть раскодирует!
– Ничего подобного! – с холодным отчаяньем сказала Наталья.
– Я же хочу! Хочу же я!
– Пей!
– Не могу! Зараза, психиатр гадский... Наталья, добром прошу, иди к нему сейчас же! Я ведь и стукнуть могу!
– Не можешь!
– Почему это?
– А на это он тебя тоже закодировал!
– Да? А вот посмотрим!
Суриков вскочил и бросился к Наталье, занося руку. Ей, конечно, было страшно, но она терпела, смотрела ему прямо в глаза, не шелохнувшись. Потому что, быть может, решался вопрос жизни и смерти.
А Суриков застыл с поднятой рукой, удивленно глядя на нее. Ему показалось, что он действительно не может ударить.
Он уронил руку и тихо спросил:
– Наташ, за что ты меня так? Господи, тяжело-то как! Помру ведь!
– А теперь выбора нет, Вася: или помрешь – или человеком будешь. А я мучиться больше не согласна! Ну, чего ты? Ляжь иди, ляжь!
Она встала, взяла обессилевшего Сурикова за плечи и стала укладывать его.
Вот такая это удивительная штука – психология!
13
Удивительная штука психология, но мы сейчас с вами узнаем кое-что не менее удивительное о том, как с нею бороться.
Куропатов пришел к Мурзину – не насчет выпить, заметьте себе, а насчет работы.
Не увидев его в привычном месте, в саду, окликнул:
– Саша, ты где? Александр Семенович! Дело есть, на заводе с проводкой что-то, работа стоит!
Из окна выглянула Вера.
– Не кричи, нет его.
– А где он?
– Шут его знает, сама искала. В город вроде не собирался.
Куропатов, оглядевшись, хотел уйти. И вдруг услышал громкий шепот:
– Миша! Михаил!
Он пошел на голос и увидел приоткрытую дверцу погреба. Оттуда глядели глаза Мурзина, который манил друга к себе.
Куропатов спустился.
Мурзин торопливо закрыл за ним дверь.
При свете тусклой лампочки Куропатов увидел, что погреб обустроен странным образом: обложен мешками, как дзот, везде прикреплены какие-то решетчатые пластинки.
– Это от аккумуляторов, – объяснил Мурзин. – Свинцовые. Свинец даже от радиации защищает, между прочим.
– Ты что, к ядерной войне готовишься?
– Очень смешно! – обиделся Мурзин. – Не знаешь, что происходит? Савичева зомбировали, Суриков тоже лежит, насквозь закодированный. Взялся за дело психотерапевт чертов! Ходит и посылает импульсы! Ты еще ничего не чувствуешь?
– Вообще-то есть что-то, – тут же почувствовал Куропатов, хотя до этого был в норме.
– Выпивать сегодня не пробовал?
– Как-то не тянет. Я же не каждый день пью.
– Вот! Уже действует!
– Ты думаешь? А как он это – без спроса?
– Ха! А когда нас о чем спрашивали? Ну-ка, попробуй! – Мурзин налил Куропатову вина на донышко стакана. – Я понемногу, а то как бы чего не было. Пробуй.
Куропатов осторожно взял стакан.
– Вот ё... Даже боязно...
Он понюхал, чуть-чуть отпил. Еще чуть-чуть. Допил до конца.
– Ну? – пытливо спросил Мурзин.
– Что?
– Не тошнит?
– Да вроде нет...
– Значит, еще не облучился. Или небольшую дозу поймал. Ничего, меня живым не возьмут! Тут у меня и продукты, и всё остальное. Продержусь!
– Раз такое дело, я с тобой останусь, – решил Куропатов. – Наливай!
И два друга принялись отражать невидимую психологическую атаку.
14
Они отражали невидимую атаку, а психологическая жизнь закодированного Савичева становилась все сложнее.
Вот жена принесла ему курицу: зарубить для супа.
Дело обычное, Савичев взял топор, положил куриную голову на колоду, взмахнул топором – и задумался. Надолго.
– Ты чего? – спросила Татьяна.
– Она же живая.
– Ясное дело. И свинья вон живая в хлеву, а тоже к осени зарежем, как и раньше резали. Сало будет, Ольге пошлем.
– Свинья? – Савичев посмотрел в сторону хлева, где слышалось похрюкивание. И выпустил курицу из рук, та побежала по двору, хлопотливо кудахча и маша крыльями.
А Савичев молча пошел со двора.
– Ты куда?
Он не ответил.
Через некоторое время он навестил Сурикова. Тот полулежал на постели, глядя телевизор. Ему стало получше, хоть еще и не совсем хорошо. Как всегда в таких случаях, он цедил одну за другой сигареты.
– Привет, – вошел Савичев. – Куришь?
– Противно, а курю, – отозвался Суриков. – Нарочно курю! Меня голыми руками не возьмешь! Вот оклемаюсь, пойду к этому психиатру, он мне ответит! Несанкционированные действия, вот как это называется! Да лучше я сдохну, чем кому-то подчинюсь!
– Сдохнуть не проблема. Зачем жить, вот вопрос, – Савичев сел у окна, помахивая рукой и отгоняя дым от лица.
– Это ты к чему? – насторожился Суриков.
– Да всё к тому же. К тому, что вот рубим мы деревья, что-то строим, заводим скотину, потом ее режем, жрем... Для обеспечения жизнедеятельности. А зачем нам сама эта жизнедеятельность? Что мы такого сделали – для души?
– Для чьей?
– Да хотя бы для своей. Ну, проживем мы с тобой еще десять лет или двадцать. Что изменится? Ни-че-го! Понял меня? Нам даже вокруг поглядеть некогда. Осмыслить. Почувствовать. Я вот в городе шурину хвастал: у нас, говорю, Кукушкин омут, говорю, место страшной красоты, там, говорю, молиться можно, храм природы! А сам в этом храме лет десять уже не был.
Суриков затушил окурок и пригляделся к Савичеву.
– Слушай, Савичев, ты знаешь, ты, пока не поздно, езжай в город к серьезному специалисту. Пусть он тебя перекодирует. Ты же заговариваться начал!
– А я думаю, Нестеров меня не закодировал, – продолжал умствовать Савичев. – Он меня раскодировал. А вот жил я до этого точно как закодированный. Родился, бегал по улицам, в армии служил, вернулся, женился, Ольгу мы с Татьяной родили, замуж выдали. И все как на автомате, понимаешь? И я ни разу себя не спросил: зачем?
– Все люди так живут! – объяснил Суриков.
– Согласен. А зачем?
Суриков подумал. Выключил долдонящий телевизор. И сказал:
– Вообще-то я тебя понимаю. Я вот помню: в армии тоже. Стою на посту у складов. Один. Стою час, второй. И вползает мне в голову мысль, вот как у тебя сейчас: а зачем я тут стою? Кому это надо? Какой в этом человеческий смысл? Никакого! Тем более что никому в те склады лезть было не надо, оттуда начальство среди дня легально всё воровало. Но поставили – стою. Начал дальше думать. И понял, что так оно и будет: куда меня жизнь поставит, там и буду стоять. И такая взяла тоска! Хорошо, что скоро сменили. Думаешь, почему в армии солдаты именно на посту стреляются? Потому что они в одиночку стоят. А человека одного с самим собой оставлять нельзя. Он начинает про себя думать и черт знает до чего додуматься может. Эх, под такой разговор – да выпить бы! Может, попробуем?
