Елена Сафронова - Жители ноосферы
И тут меня поразила загадочная слепоглухонемота. Видно, в эйфории потрясающего прошлого я решила самонадеянно: «Куда ты денешься!». Чакры, которые раньше улавливали любой твой сигнал, пропустили тревожные импульсы — а они ведь исходили от тебя сплошным потоком с того самого дня, как ты лишился регистрации. Не надо было включать тонкий уровень, чтобы ощутить твою нервозность, даже болезненность. Я снимала ее «домашними» средствами — новая рубашка, ужин повкуснее, «Илюша, пойдем в кино!». Ты все принимал вроде бы с благодарностью, однако под голубизной твоих глаз заклубилась уже донная муть и прикрыла от меня кусочек твоих дум…
Ты сказал, что пока не решится вопрос с регистрацией, работа под угрозой, и я позволила себе надавить. Ты сказал, что хочешь съездить и посоветоваться с мамой… Что бы мне не лечь поперек комнаты, не спрятать твои ботинки, не выпить демонстративно пол-литра столового уксуса? Я ограничилась замечанием, что вряд ли твоя мама «в теме» здешних дел, но если тебе так хочется… Ты уехал в Зосимов, а мне и в голову не пришло, что ты уже подал рапорт на перевод на работу в Зосимовский РОВД… Ты ведь не собирал при мне вещей, не прощался надолго, ты обещал привезти мне поздних летних цветов и спелых зосимовских яблок…
И вот теперь я стою у телефона, во рту у меня кляп, а на шее петля…
— Инненька! Постарайся, пожалуйста, меня понять, как это всегда у тебя получалось!.. — говоришь ты. — Инна, я не могу жить за твоей спиной и пользоваться твоим общественным положением! Инна, я уже был однажды в тени женщины — поверь, это неприятное ощущение. Это не жизнь, это существование. Гибель для мужчины. Инна, я уезжал в Москву не ради Москвы, даже — прости! — не ради тебя, я ведь не знал, что ты на меня налетишь на льду… Я уезжал оттого, что начал чувствовать себя последним ничтожеством в доме, где заправляла жена. И сейчас есть такая же угроза. Не возражай, Инна, я выслушал все твои аргументы. Они справедливы, но не до конца. Какая бы ты ни была умная женщина, ты все-таки женщина. Ты не встанешь на мою доску. Мне потерять работу — это смерть. Молчи, я знаю, что ты скажешь — я не потеряю работу, если пропишусь… ну, черт, зарегистрируюсь к твоей тетке… Инна, у меня в Зосимове дом, где мне надо быть хозяином, и старая мать. Я у нее — единственная надежда и опора. А у тебя я кто?.. Муж, любовник, друг, товарищ и брат — но я тебе не опора. Ты же это понимаешь. Ты настолько сильная, что мое плечо тебе нужно раз в год. Было нужно. Пока мы хоть в глобальном вопросе были независимы друг от друга. А теперь, получается, ты мне плечо подставишь с этой чертовой пропиской! Мне, мужику сорокалетнему! Выручишь меня!.. Да что ж я — содержанец, жиголо, что ли? То одна меня из грязи вытащила, в органы устроила — в сорок лет я на воротах стою, скажите, какая радость! То другая меня в Москве пристроит работать… Инна, обижайся или нет, но это не дело, так не пойдет, и жить в таком идиотском положении я не могу!..
Ты говоришь теперь без остановок, боясь моих ответных реплик — но их не будет, Илюша, не потому, что во рту у меня кляп, а на шее петля, а потому, что я снова, как та школьница в куцем платьице, понимаю тебя, просвечивая рентгеном. Мой рентгеновский аппарат сломался неделю назад… Черт, а вдруг он сломался пять лет назад, иначе бы ты не поминал нынче с такой злобой свою первую жену и не сравнивал бы меня с ней? Ты, стало быть, все время нашего совместного блаженства (полно, было ли оно для тебя блаженством?!) страдал от не-само-реализованности, вот как оценили бы твое состояние психологи. Тебя мучило то, что ты ко мне — как бесплатное приложение… Что не я при тебе, а ты при мне… Вот странно, а отчего же мне казалось, что мы друг при друге на паритетных началах?..
— Не могу, хотя ты знаешь, что я тебя… я тебя… я тебя…
Помехи связи?
— Илья, слушаю…
— Я тебя люблю, Инна, двадцать лет, но жить прихлебателем не буду даже с тобой. Особенно с тобой. Жить прихлебателем с женщиной, которую любишь так, как я тебя, — аморально. Я так решил. Я хоть раз в жизни должен что-то решить сам…
— А что же ты… сам… за меня-то решаешь?
— Что? Плохо слышу, Инна!
— Ничего, проехали…
Он решил за двоих, такое право ему дали пять лет наших в образе двуглавого орла… Он решил, а ты сама виновата. Теперь уж без вариантов, теперь нет дилеммы — порешать на досуге… Ты очень виновата, Инна Аркадьевна, что единственный мужчина, с кем ты хотела бы лечь в одну могилу, сбежал от тебя на край света.
— Илья! А хочешь, я приеду к тебе в Зосимов?
— Что?!
— Хочешь, я приеду к тебе в Зосимов?
— Инна, ты спятила! Ты — и в районном центре? Тут газета одна, купленная главой администрации на корню, и телевидения нет. Куда ты здесь пристроишься?..
— Никуда. К тебе. Выучусь готовить, разводить помидоры, а ты станешь меня обеспечивать и самореализовываться таким образом…
— Инна, это бред. Ты не сможешь здесь прожить и недели. Ты сбежишь, как я… Ты же не мыслишь себя помимо своей работы…
Да, ты прав. И я права. Ты не от Москвы устал — ты от меня устал. Ты, наверное, устал и делить свое сокровенное на двоих. Ты волк-одиночка, тебе нужна только твоя территория, где ты будешь полным хозяином… а не владельцем на паритетных началах…
— Илюша… Но почему же ты все это говоришь мне по телефону? Разве трудно было — честно, глядя в глаза?..
— Инна, ну что ты говоришь, глупая… Если бы я смотрел тебе в глаза, разве бы я смог от тебя уехать? Я же от тебя отойти был не в силах на полшага…
Получила, Инна? Получила. Последнее признание в любви. Илья, ты лучше не скажешь.
— Илья… а что с вещами делать?
— Пока еще тепло. У матери кое-что мое осталось. Прохожу, здесь форс не нужен, не столица… Собери в мою сумку. Как-нибудь приеду и заберу.
— Хочешь, контейнер отправлю?
— Ради бога, не напрягайся из-за меня! Я сам приеду и заберу… Но не очень скоро. Когда почувствую…
Пи-ип! — это не перебои на линии. Это Илья бросил трубку, поняв, что едва не проболтался. «Когда почувствую, что смогу посмотреть в твои глаза и не остаться около тебя навек» — вот какую фразу ты начал. Ты не хочешь возвращаться. Никогда. И оттого у меня во рту кляп, а на шее петля, и когда они рассосутся, неизвестно, и для того, чтобы рассосались, надо как-то дальше жить… Я уже не умру без тебя, ты угадал, — но во рту у меня кляп, на шее петля, и мне холодно на свете, почти так же, как в воротах скандинавского ада.
Вместо эпилога
Я выметнулась на улицу и иду по лужам, под занудным сентябрьским дождем, без зонта и не разбирая дороги, в классической манере всех брошенных женщин. Не так давно мы с Ильей повесили трубки. Теперь я должна успокоить себя хоть насильно — завтра на работу, и послезавтра, и послепослезавтра тоже, и вообще надо как-то дальше жить, несмотря на сегодняшний крах… Но я не знаю, что с собой сотворить (о нет, не в том смысле!) — чтобы «устаканиться». Вот и иду энергичной походкой, на износ, как будто опаздываю куда-то, по Садовому кольцу. Это не лучшее место для прогулок — обилие машин, разбрызгивающих лужи вдоль тротуара, какофония гудков, прохожие, иной раз буквально врезающиеся в меня… Можно было выбрать Бульварное кольцо — там обстановка лиричнее и суматохи меньше. Но у Садового то преимущество, что оно непрерывное. Если кончится круг, а я не устану и не успокоюсь, пойду на второй, на третий… Такая медитация на ходу.
Я шагаю, попадая в какой-то шаманский ритм, и вот уже глаза мои видят не серую теснину задымленного, загазованного, затуманенного моросью Садового и даже не кровавые промельки светофоров, двоящиеся на свет и его размазанное отражение. Со мной происходит то же самое, что на пустыре в Волжанске или на кладбище в Новгороде — и еще в разных случаях и точках земного шара со мной происходило такое, просто не всегда стоит выкладывать все, что у тебя за душой. Но сейчас мне не хочется оставлять за душой ничего — пусть ее продует и выстудит, только тогда у меня появится шанс жить дальше!.. Как я уже много раз жила, как буду жить после воплощения в журналистку Инну…
Будто бы я впадаю в транс… или возношусь в ноосферу… Меня уже нет на Садовом кольце, это не я перехожу Кудринскую площадь размеренно-торопливым шагом и уворачиваюсь от «Бентли», и не меня его лощеный водитель, не хуже шоферюги мусоровоза, кроет матом… Я обретаюсь не в сером тумане Москвы, а в небывалом, неизвестном на Земле оттенке — наверное, так выглядит вселенский Хаос изнутри. Не знаю, кто я, пророчица или демиург, дано ли мне лишь видеть то, что я сейчас вижу, или я могу творить из этого Ничто свою новую судьбу — пока я только наблюдаю… Передо мной сменяется ряд картин, и все они мне знакомы, точно родные воспоминания.
Я вижу существо, скорее всего, мужского пола, судя по крепости, коренастости тела — оно мечется вокруг костра, горящего посреди высокой пещеры, и ритмично колотит о чадный воздух огромной погремушкой. Это маракас, я знаю — древний шумово-музыкальный инструмент, шаманы индейского племени таино, жившего на Антильских островах, использовали маракас для своих обрядов. Его гулкие басовитые удары отлично вводили в транс. Мое первое воплощение — из тех, что я помню! — являлось верховным жрецом таино, а жрец был не простым мошенником, дурившим соплеменников россказнями о загробном мире — он действительно умел «проваливаться» туда и «выныривать» обратно, и жил невероятно долго — почти как библейский Моисей, да, может, Моисея с него и списали?..
