Сергей Солоух - Самая мерзкая часть тела
Но прагматичная Елена Сергеевна не слишком и расстроилась. Могло быть хуже. Совсем никуда. А тут нормально. Жених оказался разумным. Неболтливый, скромный. Во всех смыслах положительный молодой человек. Можно взять на довольствие. Тем более, что юноша готов. Под ее крылышко. С вещами. Хоть сейчас.
— Ладно, сдавай сессию, а я с кем надо тут поговорю.
Благословила. Действительно. Сходила в универ и уехала. До скорого.
А вот другая мама прощаться не собиралась. Тем более прощать.
Однажды утречком пришла на кафедру. Взяла журнал преподавателя, а из него выпадает на пол листок. Не приглашение на профсоюзное собрание, не уведомление о смене аудитории. Фото. Черное-белое. Сын Леша целуется с девицей на фоне вывески "Дворец бракосочетаний". Хорошее качество. Даже надпись мелкими буквами можно разобрать "Советского района города Томска".
Но не расклеилась. Сейчас же собралась. И к сестре. Четыре часа пути, и вот уже стоит перед ней. В пальто и черных сапогах. Требует. Немедленно свести ее с военным комиссаром, а еще лучше с председателем областного комитета госбезопасности. Он родственник Петра Романовича?
— Ну и что из этого? — отвечает сестра Надежда. С кресла не встает. Халатик не снимает. Кожаной пяткой шлепанца стучит по своей собственной. Твердокаменной:
— Не стоит беспокоиться.
— Да как ты смеешь? Ты же обещала.
— И что с того, что обещала? Речь-то тогда о девке уличной шла, так ведь? А с профессорской шушерой никто на ровном месте, без повода не станет связываться. У одного, Андрея Николаевича, дочь сейчас на истфаке, а у Антона два племянника на разных курсах. Нет, нет. Исключено. Тем более, что все это дело яйца выеденного не стоит… Ну, эка невидаль, женился, тебя не спросив…
— Меня не спросив?
— Тебя.
Ответного слова не последовало. Галина Александровна лишилась дара речи. И била молча. Наотмашь. Царапала лицо сестры и тут же плевала в расчесы и глаза. Напоследок каблуком заехала в голую надкостницу сестры и выбежала. Но вовсе не биться головой. Горячим лбом — о стену или дверь. Как всегда в такие вот минуты ее жизни, мозг функционировал отдельно от неуправляемого тела. Галина Александровна спешила в комитет. Молоточки в висках. Иголочки в кончиках пальцев подсказывали. Сдать. Самой все сделать. Выгрести из шкафа мужа все его дурацкие папочки. Папиросную и фотобумагу с буквами. Связать и снести в зеленый дом на площади.
— Была у сына в Томске, он сумку передал с вещами, уезжает, а я дома открыла, взглянула, что же там, и ужаснулась… внизу лежало. Помогите.
Отличный план. Пусть объяснит, для чего ему море. В Турцию бежать или в Норвегию. Только автобус, подлый, медленно ехал. Злые пульсы в ушах быстрее считали километры, чем полосатые столбы. Накатывали и откатывали сто раз по сто. Стучались, бились, и сосудик лопнул. Фонтанчик завелся в голове доцента. Сразу за постом ГАИ города Юрга. Инсульт. Это уже в Южносибирске установили. Врачи первой областной. Очень редкий для женщины диагноз.
Сломались часики. Пружинка, механизм. Вовсе не сердце. Откуда оно у Галины Александровны? Это уже люди напридумывали, насочиняли. Добрый у нас народ. Сибиряки.
А Леша и не знал, что путь свободен. Не догадывался. Томский житель. Боялся. Считал дни. На факультете тоже считали.
— Ермаков, зайдите в деканат.
— А что такое?
— Там скажут.
Предпоследнее слово. Стаканчик касторки на посошок. Клок шерсти с хитрой овечки.
— Так, отъезжающий, пока мы тут твои бумажки подпишем да заверим, свези-ка эти материалы в оргкомитет Южносибирской региональной конференции. Ты все равно, я думаю, поедешь прощаться со своими, ну, вот и совместишь приятное с полезным.
Сбросили парашютиста на вражескую территорию с пакетом документов. Граната — ком в собственном горле. Днем и ночью палец на курке. Вертит кастет телефонного диска:
— Алло… простите, не приехал Аким Семенович… а? Извините.
Сутки сидел на Радуге у Сашки Ушакова. Один на один со средством связи. Аппарат, снабженный трубкой. И удержался. Набирал только один-единственный номер. Контрольный. Прохладным утром поймал тачку на проспекте Шахтеров. И в универ. Обменял три коленкоровые папочки на одну картонную с тесемками. Снова схватил мотор и на вокзал. Две точки и тире. Миссия окончена. Не засекли. Осталось только дождаться электрички. И тут… проклятье… Сам выдал свое местоположение…
— Так будет лучше.
— Кому?
— Тебе! Тебе, Валерочка, ты даже представить себе не можешь…
"Почему не могу? Могу? А тебе, мое солнышко, и этого делать не надо. Просто поверни голову, дурашка. Поверни ко мне и посмотри внимательно. Ну, скажи, ну, сознайся, что глупо делать вид, будто ты здесь случайно. Проездом. Ты просто вернулся. Приехал, и все."
— Лёха-лепёха.
— Валера, это глупо, перестань.
— Нет, буду. Буду, буду, буду.
Она стояла перед ним. Загородила. Руками. Пузом. Заслонила мерзкую мазню сырыми красками по влажной штукатурке. Живая. К плоскому космосу задом, а к бледному милому всем прочим. Совсем близко. Только не дотянешься. Стояла и манила. Помахивала его собственной, тощей и грязной дорожной сумкой. Зубная щетка и папочка. Папочка внутри. Золото Франции, Англии и Федеративной Республики Германии. Жизнь и смерть. Ее всеобщий бумажный эквивалент.
— Уж вы, пожалуйста, Алексею Константиновичу лично, в руки…
— Валера, — Алеша встал, догнал, взял за руку. Ресницы вздрагивали.
— Что, будешь отбирать?
— Нет, нет, но ты… ты шутишь… ты сама отдашь…
— Конечно, завтра, послезавтра, обязательно.
"Преступница, преступница. Мать-тварь права. Валерка — ведьма. Бессовестное исчадье ада. Колдунья. Не должен ведь, не должен, нет… но ты идешь за ней, тащишься и даже счастлив, по-идиотски улыбаешься при этом, скалишься… безумие".
— Вот так бы сразу, — сказала Лерка. Одобрила решенье. С любовью и гордостью. Молодец. Порвал невидимые нити. Путы. Успел. Стоял, стоял перед открытой дверью сто первого. Отчаянно смотрел на Лерку. И все-таки запрыгнул. Сделал выбор. От желтых ступенек оттолкнулся и даже в клещи не попал. Двери сомкнулись. А глупости остались за спиной.
— На, — Лера, подушечками пальцев тронула ямочку. Чистое. Красивое. Лешкино лицо. Уголок губ и ухо полумесяцем соединила. Словно улыбочку нарисовала:
— Держи багаж, транзитный пассажир, конечная. Таскай уж сам свои сокровища.
И только ландыши. Ромашки, астры. Белое. Лешкин запах и цвет. Даже в вонючем и пыльном автобусе. В толпе дачников. Замещавших своими телами воздух и свет. Опасная порция у завода Электромотор. Смертельная — на остановке «Трансагентство». И у каждого ведро и тяпка. А запах лилий и акации не заглушить. Он здесь, он рядом.
Мой милый, мой смешной.
И даже на Кирова. Протискиваясь, прорываясь к выходу, ощущала. Дыханье. Его дыханье. Справа. Сзади. Рядом.
Лерку толкнули. Какой-то верзила зацепил. Ткнул черенком лопаты. Бабенка налегла. Спина закрыла белый свет. Но кто-то. Леха? Ну конечно, он. Плечом? Ногой? Двумя руками? Не важно. Уперся. Пересилил притяженье потных тел. Переборол. И вышли. Вывалились. Уф, слава Богу.
— Ну что, больше не сердишься? Не злишься? — Валерка обернулась. Но вместо синих и родных увидела черные. Уперлась взглядом в серый ком. Блин. Абсолютно незнакомая рожа.
Не может быть, не может быть.
Может. Желтые створки. Гармошка прихватила тетку в косынке. Вмяла. Утрамбовала людское месиво. Автобус отвалил. Поплыл. Медленно, медленно. И в сизых окнах отразилась улица.
— Следующий через двадцать минут, — сказал тощий мужик. Поставил вязанку тонких реек на асфальт. Глянул на Леру. И не стесняясь. Громко. Зло. Облегчил душу одним безличным предложением.
Любовь
Все было сладким. Даже коньячок.
Уже по стольнику вкатили. Выпили наркомовского «Юбилейного». Равными порциями. Дернули. За дружбу и за удачу. Колчак занюхал и ушел. Распорядиться насчет зеленки. Утреннего бассейна. И Толик убежал. Порядок. Надо. Тимоха знает. Посты проверить. Готовность. Чтобы путем. Всё от и до. Закусочка, напитки и, главное, музон. Шепнуть курчавенькому пару слов. Настроить. Подбодрить дискжокея.
— Три, четыре… три, четыре…
Cидит за пультом, разогревает микрофон, работает. Нормально. Будет звук.
— Ну, тезка, поздравляю. Хозяин зовет тебя после всего к себе. Там намечается междусобойчик. Только для своих. Ты понял? Закрытое мероприятие… комната номер пятьсот двенадцать… Да, да… О городском клубе, о новом аппарате… о чем хочешь сможешь потолковать… Хозяин сегодня в духе.
Конечно. Еще бы. Болтай. Проси, но, главное, подхватывай. Закидывай рюмахи. Пей, дупель. Пусть отмокают, увлажняются все твои губки. Входы и выходы. Десерт. Сметанка, сахарок. Под утро умолкнешь, утомишься, уронишь ручки, пустишь слюнку, тут и приступим. Штанишки на ковер, а водолазочку на шейку. Два пряничка кофейных разложим на подушечке и будем по небу летать. Сливки сбивать. Крем. Заварной и масляный.
