Мартин Сутер - Идеальный друг
– Да?
– Какой этаж?
– Ах да. Второй, номер восемь.
Он вытряхнул пепельницу и убрал валявшуюся на кресле одежду.
Открылась дверь лифта. Он заглянул в ванную, провел пальцами по волосам и открыл входную дверь.
Свет в коридоре не горел. Фабио увидел только ее тонкий силуэт перед освещенным лифтом, а лифт уже снова двинулся вниз. Фабио повернул выключатель, ничего не произошло.
– Я уже пыталась. Наверное, сломался, – сказал ее голос.
Она приблизилась, попала в полосу света, пробивавшуюся из комнаты, и протянула ему руку. Она была в том же сером костюме, что и на похоронах.
– Хорошо, что я тебя застала. Пропуская ее в квартиру, он уловил запах сигарет и жареной картошки. Он забрал у нее мокрый зонт, поискал для него подходящее место и сунул в раковину.
Глаза у нее блестели, от нее пахло вином.
– Мне нужно поговорить с тобой о Лукасе.
– Выпьешь чего-нибудь?
– Что у тебя есть?
– Вода, кола, сок, безалкогольное пиво, красное вино.
Она кивнула.
– Красное.
Бароло – ее любимый сорт красного. Он купил его специально для этого невероятного случая. Он принес бутылку и стакан из кухонной ниши.
– А ты?
Фабио указал на свою голову и мужественно отказался.
– Мне нельзя.
– Ты рассказал мне об этом сюжете, который Лукас якобы у тебя украл. – Она машинально глотнула вина. – Я его об этом спросила.
– И что?
– Он не захотел об этом говорить. Сказал только одно: «Фабио ошибается».
– В каком смысле? Что был сюжет? Что он увел документы? Что держал их под сукном?
– Я и об этом спрашивала. Он не захотел сказать. Сказал, что не может.
– Факты говорят в пользу моей версии. А теперь еще убедительнее. Между прочим, полиция считает… Ладно, оставим это:
– Скажи.
– В тот день, когда меня доставили в больницу, нас с Лукасом видели в «Гурраме». За час до того, как меня в бессознательном состоянии подобрали на конечной остановке Визенхальде, Лукас вызвал «скорую помощь» и отослал ее назад.
Норина с недоумением взглянула на Фабио.
– Выходит, Лукас – причина моей травмы.
– Ты считаешь, что он тебя избил?
– Не я так считаю, а полиция.
– Ты шутишь. Лукас чуть не умер, так он боялся за тебя.
– Может быть, он нечаянно. Может, он меня толкнул, а я упал.
– Но он бы наверняка что-то сказал. Он не стал бы приходить к тебе в клинику, если не хотел ничего говорить.
– Может, и хотел. Но когда увидел, что я все позабыл, он промолчал.
Норина покачала головой:
– Лукас никогда бы так не поступил.
– Мало ли почему человек может вляпаться в какое-нибудь дерьмо. Не забывай, как велико было искушение. Этот сюжет – настоящая бомба. Прионы в шоколаде!
Норина осушила свой стакан. Фабио налил ей еще вина.
– Даже если так оно и было, – размышляла она, – он бы опубликовал это дело при первой возможности. С чего бы ему брать деньги за то, чтобы его не публиковать?
– Все дело в сумме. Могу себе представить, что на такие случаи у фирмы ЛЕМЬЕ имеется толстый кошелек.
Она решительно покачала головой:
– Для этого Лукас был слишком честен.
– Бесчестное обращение с чем-то, что приобретено бесчестным путем, – в этом есть логика.
Норина поднесла стакан к губам, но пить не стала.
– Думаешь, его убили?
Эта мысль уже посещала Фабио. Но он покачал головой:
– За что его убивать?
– Как раз за то, что он не продался.
– Я считаю, что судебная медицина может установить, прыгнул человек сам или его подтолкнули.
– Она и могла бы. Но следствие не ведется. Ведь полиция имеет мотив самоубийства. – Ее глаза наполнились слезами. – То есть меня.
Норина заплакала.
– У тебя есть носовой платок?
Фабио бросился к шкафу и не нашел платка. И в ванной не нашел. Наконец он вернулся с рулоном туалетной бумаги, сел на корточки перед креслом и принялся методически отрывать по кусочку от трехслойного рулона.
– Ты обязан рассказать эту историю полиции, – проговорила она сквозь слезы.
– Для этого мне нужны доказательства.
– Если они у него были, они в его бумагах.
– А где бумаги?
– У меня. Он собирался… собирался переехать ко мне, а я вдруг поняла, что ничего хорошего из этого не выйдет.
Сделав это признание, она как будто выдохлась, не смогла сказать больше ни слова. Фабио все сидел на корточках и рвал и рвал бумагу. Будь у него свободна рука, он бы погладил ее по волосам.
Так он и сидел, пока она не выплакалась. Он сгреб бумагу, швырнул в мусорное ведро и ушел в ванную. Когда он вернулся, Норина лежала на его кровати.
– Я на минуточку, – пробормотала она.
Фабио сидел на стуле у письменного стола и глядел на спящую Норину. Он закрыл окно и вздрагивал от каждого доносящегося с улицы шума, боясь, что она проснется.
Часа через два он тихо встал, снял с нее туфли и укрыл пледом. Свет он погасил, кроме настольной лампы.
Чуть позже он прошел в ванную, почистил зубы, включил там свет, оставил открытой дверь, а настольную лампу в комнате погасил. Потом снял ботинки и осторожно прилег к Норине.
Он прислушивался к ее спокойному дыханию, а сам едва решался перевести дух. Так он и лежал, мечтая о том, чтобы рассвет не наступил никогда.
Судя по тому, что машины на улице проезжали все реже, было уже поздно, когда он услышал, что ее дыхание изменилось. Наверное, она проснулась и теперь приходила в себя. Она тихо встала. Фабио притворился спящим. Он услышал, как она прошла в ванную. Потом снова появилась в освещенных дверях ванной, и он увидел, что она сняла костюм и осталась только в трусиках и рубашке на бретельках. И скользнула к нему в постель.
Фабио проснулся и почувствовал грудь Норины в своей левой руке. Он боялся пошевельнуться.
Миллиметр за милиметром он переместил руку с левой груди на правую. И почувствовал, как напряглись ее соски.
Только теперь он открыл глаза и, привыкнув к слабому свету, увидел, что она смотрит на него. Он склонился над ее лицом и поцеловал.
Она в отчаянии вернула ему поцелуй.
– Что мы делаем, так нельзя, – простонала она.
– Нельзя, – хрипло подтвердил он.
Фабио лежал на спине, Норина пристроилась у него под боком. Светало. Он слышал щебет воробьев и стук дождя по жести карниза.
– Ты знаешь, что вчера я впервые увидела, как ты плачешь? – прошептала Норина. Он еще крепче прижал ее к себе.
Около семи Фабио встал и заварил чай. Он собирался отнести его Норине в постель, но она уже встала.
– Съемка начинается в девять, а мне еще нужно заехать домой, переодеться.
– Я тебя немного провожу, мне нужно на тай-чи.
– Ты ходишь на тай-чи?
– Такая терапия. Нужно восстановить равновесие.
Когда он стоял под душем, ему послышался звонок в дверь. Выйдя из ванной, он увидел, что Норина как-то странно усмехается.
– Заходила чернокожая девушка. Просила сказать тебе до свиданья. Она уезжает на месяц в Мюнхен.
– Это танцовщица с Гваделупы.
– И что она танцует?
– То самое, что ты имеешь в виду.
– Она очень красива.
– Дело вкуса.
– И на ней была твоя коралловая нитка.
Когда им пора было расставаться, Фабио спросил:
– И что теперь?
Норина беспомощно пожала плечами.
– Если хочешь, я помогу тебе просмотреть вещи Лукаса. Я знаю, что мы ищем.
Норина колебалась.
– Я тебе позвоню.
Они не знали, следует ли им поцеловаться, и у них получилось нечто среднее между да и нет.
На этот раз на занятиях тай-чи Фабио показал превосходные результаты. Ему удалось сохранить равновесие почти во всех позах: «аист расправляет крылья», «схвати птицу за хвост», «сыграй на лютне», «обними тигра и поднимайся на гору», «облака слева», «облака справа» и «Нефритовая принцесса за прялкой».
Только «сложенный кнут» и «прорыв к семи звездам» немного вывели его из равновесия.
В конце занятия Хорст Нефф отвел его в сторону.
– Господин Росси, – торжественно произнес он, – я полагаю, вы на правильном пути и вскоре снова обретете вашу срединную сущность.
Фабио кивнул:
– Неужели?
Позже, стоя под горячим душем, при мысли о Норине он с наслаждением ощутил свою срединную сущность.
Дождь перестал. Сквозь разрыв в тучах, заливая сиянием мокрый город, проглянуло июльское солнце. Проходя мимо приемной доктора Фогеля, Фабио вывел из подвала свой велосипед. Проехав несколько сот метров, он снова почувствовал былую уверенность за рулем. Он лавировал в потоке транспорта с такой скоростью, словно никогда не имел проблем с вестибулярным аппаратом.
В пансионе «Флорида» не было подвала для хранения велосипедов. Он оставил свой велосипед в тесном подъезде рядом с лифтом и поднялся по лестнице. Ему хотелось четверть часа полежать в неприбранной кровати, вдыхая запах Норины.
Но госпожа Мичич уже успела побывать в комнате и постелить свежее белье. На кровати лежали его отглаженные вещи и записка: «34».
