Владимир Сотников - Пролитая вода
Руки согрелись, слабое тепло медленно переходило по ним внутрь застывшего тела.
Метров за двести от лодки на берегу лежало выброшенное волной бревно. Тенишев перетащил туда по воде лодку, разжег по-новому костер с подветренной стороны. Пламя лизало гладкий бок бревна, обещая в скором времени превратить его в жаркую нишу с горящими квадратиками углей. Сверху бревна, над огнем, Тенишев положил крупную рыбину – через минуту уже слышалось влажное шипение.
Он лежал на спине и смотрел в небо. Безоблачное, почти бесцветное, оно было совсем близко.
Здесь оно никому не нужно, подумал Тенишев.
– Ни покоя в душе, ни звезд над головой, – произнес он вслух, и эти слова пробежали дрожью по всему телу.
Он повернул голову к солнцу.
– На севере горит только одна звезда. Но именем своим не называясь, она глядит, как вечная вода вся пролита, лишь в небе отражаясь, – прошептал Тенишев странные в своей неправильности слова и улыбнулся.
И вдруг ему показалось, что на мгновение он увидел свою улыбку, свое лицо, берег с улетающим по ветру дымом от костра, и он подумал, что все, совсем недавно происшедшее с ним, он будет вспоминать не таким, как было на самом деле. Эта мысль даже не требовала пояснения, уточнения, она вспыхнула внутренне понятной самой себе и человеку, который только так и может понимать, не запутываясь в словах с их вечной способностью изменить все, что живет в молчаливом, покойном мире.
Я ведь ничего не чувствовал, ни о чем не думал, когда меня несло сюда, и время это для меня исчезло, зачем я тогда себя обманываю, в полудреме еще думал Тенишев.
Он просыпался, ел несоленую рыбу, пил, не чувствуя вкуса, воду из лужи, в которой дрожало солнце, опять засыпал. И видел не сны, а то, что частью своей было на самом деле в прошлой жизни.
Особенно ясно он видел, как они с Даней лазили по стенам Соловецкого монастыря, надолго задерживаясь на открытых площадках, откуда далеко было видно море, и если оглянуться, взгляд скользил по плавным лесистым холмам, соединенным у подножий озерами.
Утром они плавали на лодке, то оказываясь посреди ровного чистого озера с прозрачной до самого дна водой, то пробираясь каналами, отталкиваясь веслами от узких берегов. Лодок было несколько, студенты шутили, кричали, тишина озер, висевшая здесь до этого в воздухе, уходила вниз, под воду – и Тенишев чувствовал ее, застывшую на неподвижных донных корягах, на водорослях, присыпанных рыжеватым илом. И сами названия озер – Белое, Красное, Черное – тоже скрылись от людей, ничем не подтверждая своего значения.
Тенишев с Даней старались отстать ото всех, чтобы остаться в полной тишине. Они молчали, глядя, как последние капли собираются на веслах, не находя силы сорваться вниз. Тенишеву казалось, что если бы он положил весла на воду, то они должны были бы утонуть, без всплеска опуститься на дно.
Вдруг Тенишев увидел на дне озера кусок какой-то тряпки, похожей на телогрейку, укрывающую останки человека. Стало страшно, он ничего не сказал Дане и начал осторожно, но быстро грести по направлению к ближайшему каналу. Даня вопросительно посмотрел на него, а Тенишев оглядывался назад, стараясь попасть в узкое устьице канала, не коснувшись обозначенных ветхими бревнами берегов.
Вспоминая занесенную илом телогрейку, которую увидел на дне озера, Тенишев стоял наверху, на угловой монастырской башне, над которой когда-то была крыша, а теперь ветер свистел в голых стропилах. Над головой было чистое далекое небо, к которому они не приблизились, даже поднявшись так высоко. Ветер, пролетая и разгоняясь, издавал звук беспрерывного прощания. Тенишев отошел к самому краю башни, ухватился руками за покатую крышу, сохранившуюся над монастырской стеной, и взобрался на нее. Было страшно стоять во весь рост, и Тенишев сел на старые рассохшиеся доски. Не понимая, что он ищет, пошарил по карманам. Блокнот был во внутреннем кармане куртки. Тенишев машинально вынул его и стал листать исписанные страницы. Ветер помогал ему – мелькали неразличимые слова. Взглянув вниз, на Даню, он увидел у того в руках изломанную пополам тетрадку. Тенишев подумал: «Похоже, что мы собрались писать друг другу». Даня отошел, насколько позволяла площадка, и тоже сел, отвернувшись.
«На высоте одного падения ветер чист, как поцелуй ребенка», – написал Тенишев. И стало стыдно, он зачеркнул последние слова, оставив только: «На высоте одного падения…»
«Мы живем между небом и водой, не зная земли. Ветер уносит наши чувства. Мы смотрим вверх и вниз, и слева направо, не понимая, что это – крест. Взгляд всю жизнь собирает последний наш символ». Что-то похожее писал Тенишев, он забудет потом свои слова.
Они замерзли на ветру. Спускались молча, Тенишев не знал, куда девать вырванный из блокнота исписанный лист. Невесомый, лист улетел бы с ветром и распластался бы где-нибудь на далекой воде. Но Тенишев держал его крепко и уже внизу протянул Дане, и так же молча забрал себе сложенный много раз квадратик бумаги. Он почувствовал, как слова замерли в его руке.
Вертолет сделал круг над островом, погасив скорость, и начал снижаться. Тенишев сидел на земле и смотрел вверх – ветер от винта уже долетал до него. Через фонарь кабины было видно, что летчики смеются, один из них что-то говорил другому и показывал на Тенишева.
Летчики выпрыгнули из вертолета, старший крикнул внутрь радисту, чтобы связался с лагерем.
– Ну что, испугался? – спросил тот, что был помоложе. – Два года назад мы одного прямо с воды снимали, трап сбрасывали, как в кино. А тебе повезло.
Летчики не спешили. Они решили запечь на костре рыбу, и Тенишев наблюдал за ними, словно оказался на пикнике среди незнакомых людей, где свое присутствие кажется лишним. Не хотелось ничего говорить – поначалу он просто боялся заплакать, но обыденность этой встречи удивила его и успокоила.
«Как просто и правильно они ведут себя», – думал Тенишев, слушая и не слыша какую-то историю о тумане и аварии вертолета.
– А ты как на курорт попал, жалко забирать, – усмехнулся старший и, внимательно посмотрев Тенишеву в глаза, кивнул молодому: – Леш, сбегай в машину!
Выпили спирта.
– Хорошо, что растирать не надо, добро переводить, – сказал радист.
Старший спросил:
– А как ты сюда попал?
Тенишев удивился: неужели они решили, что он обезумел от страха? Он посмотрел на море.
Летчик засмеялся:
– Да я не об этом. Как в экспедицию попал? Тут все по многу лет ездят, а ты, смотрю, новенький. Лицо еще свежее.
– Случайно попал. Знакомый дворник работал здесь сезонником. А я хотел уехать куда подальше.
Последние слова Тенишев сказал, будто обращался к самому себе.
– Да, уехал бы. Далеко.
Выпили еще. Тенишев поперхнулся и вылил остатки спирта в костер. Пламя вздрогнуло.
Появились и застыли неотвязчиво внутри всплывшие откуда-то слова: «Возвращение Чорба». Это имя становилось похожим на лежащее неподвижно бревно с обгоревшим боком, готовое вот-вот перевернуться и встать во весь рост. И когда старший сказал: «Ну что, поехали» – и они пошли к вертолету, неся лодку, Тенишев старался обернуться на ходу, чтобы увидеть, как они кого-то забыли.
Когда взлетели, сверху остров открылся весь – похоже было, что он хочет повернуться и поплыть по морю за ними. Казалось, бесконечная вода вот-вот поглотит этот остров, как время – прежнюю жизнь.
«Зачем-то я нужен этой жизни, раз она послала за мной вертолет, – думал Тенишев. – Зачем-то нужен».
