Василий Швецов - Горькая новь
Время шло, перемен к лучшему не было, наоборот ежедневно отправлял ревком людей с подводами в разные стороны. Член сельревкома, председатель хлебной комиссии, Савелий Сафронович Привалов был человек твёрдый и упрямый, как терентьевский будучий бык. Спорить с ним было бесполезно, он чёрное будет называть белым и наоборот. Хозяйство у него среднее - три запряжных лошадёнки да три дойных коровёнки, был и молодняк, да сведённых с другой женой ребятишек - косая дюжина. На плече носил кожаную сумку, размером в развёрнутый тетрадный лист, в которой всегда лежала библия, а в ней экземпляр списков по хлебосдаче. Библию он читал даже на ходу. Любил порисоваться и побеседовать на атеистическую тему. Утверждал, что бога нет, чем восстанавливал против себя верующих. Ходил вместе с другими членами комиссии и продинспекторами по дворам, проверяли наличие зерна и если находили, то тут же заставляли вывозить.
- Вы опять окаянные на мою душу пришли, - загундел старик Медведев. Сыночка Пронюшку убили казаки за эту власть - то, а она у меня последнее выгребает.
- А, поди, спрятал куда - ни будь, смотри Дмитрий Иванович, - погрозил Привалов.
В открытом амбаре лежали азатки, на расчищенном гумне в ограде стоял не большой прикладок, не обмолоченных овсяных снопов.
Обошли десятка два домов, просмотрели в амбарах, завознях, овинах. К Егору Ерутину и Павлу Ванькову нарядили за хлебом несколько подвод. Уставшие комиссары сельревкома вечером собирались с докладами о своей работе и только поздно по ночам расходились домой.
- Константин Иванович, уберите вы от меня этого дармоеда. - Слёзно просила Елизавета Сафроновна, у которой стоял на квартире Дёмин. Каждый день требоваит на завтрак блины со сметаной да яишницу с салом. В обед чтоб был суп с курятиной или бараниной и в ужин, чтоб всё было горячее да жирное. Молоко дует за трёх телков. Орёт, что вы в Сибири тут обжираетесь, вот подравняем вас со всей рассей.
Председатель отмахгулся и повернулся к своему заму:
- Сколько подвод надо, чтоб нагрузить хлеб у Фёдора Михайловича.
- Не меньше двадцати.
- Поезжай Иван Родионович и мобилизуй весь транспорт в Язёвке и Плотниковом, о выполнении доложишь.
В это время в нардоме Пётр Этко собрал мужиков и разговаривал с каждым по одному, разговаривал как надзиратель с заключёнными.
- Имя фамилия.
- Зуев Иван.
- Почему план не сдаёшь? Ты саботажник, будем тебя судить ревтребуналом.
- Да ты, похоже, белогвардеец, - зло ответил Зуев - да знаешь ли ты, что два года тому назад на меня вот также орал начальник карательного отряда, я был приговорён к расстрелу и из - под ареста сбежал. Да знаешь ли ты, что тогда всё наше хозяйство сожгли казаки, а я ушёл в партизаны. До каких пор будешь тут издеваться над мужиками?
- Ну, ладно, ладно Иван, не сердись. Я не знал, что ты такой заслуженный. Иди домой, больше вызывать не буду. Следующий! Вошёл Пётр Ульянович Бурыкин.
- Рассказывай, сколько земли сеял, почему продразвёрстку не сдаёшь?
Бурыкин был шутник и балагур, за словом в карман не лез. Рос у вдовы матери, до службы в армии, батрачил, пришёл с войны, сразу ушёл в партизаны. В этом году он первый раз в жизни посеял для себя гектар пшеницы, но убирать не довелось, по Плотникову логу полосой прошёл град, и там всё выбило. Ему не только развёрстку, самому есть нечего было. Пётр, не спеша, взял в углу табуретку, внимательно глядя на Этко, подошёл к столу и сел против, а тот отодвинулся в сторону.
- Ну, давай поговорим начальник, ты приехал хлеб у нас отбирать и даже не знаешь, как он растёт. Кто же тебя послал? Разве землю сеют? Ведь сеют - то зерно. Ещё в губернии служишь! Да тебя пастухом ставить нельзя.
Этко зло прищурился:
- Вот как раз тебя и судить будем, как главного саботажника.
- Попробуй, посуди. - Бурыкин встал и вышел из комнаты.
К сельревкому на рысях подкатила пара закуржавелых лошадей, которыми правил такой же кучер. Из кошевы вылез пассажир в чёрной собачей дохе, с потрепанным коричневым портфелем и пошел в сборню, здесь, как всегда было полно народу.
- Ба, да это Афонька дегтярёнок, футы - нуты, ни как в волости служит? Да что же он там делает? Он же не грамотный!
- Правильно, кто был ни кем - тот станет всем.
- Афонасий Иванович, здравствуйте, проходите, - приветствуя его, заговорил председатель.- Вот и прекрасно, что приехал, поможешь нам с развёрсткой разобраться, а заодно и с другими делами.
- Нет уж, извини Иваныч, я что - то притомился, пойду до Митрия, отдохну. У меня, брат, своих волостных дел уйма. Управляйся тута сам, у тебя орава, вот и гоняй её.
Протиснулся к председателю Привалов, и держа в руках бумаги, начал докладывать сколько нагребли у Лариона Колесникова.
- У них остался не обмолочен только не большой прикладок. Сам злой, а его жена нас отлаяла, надо бы их ещё как - то поприжать.
- Сколько всего зерна за эту неделю отправили - спросил председатель. Привалов полистал бумаги.
- Сто двадцать подвод - две тысячи четыреста пятьдесят пудов. Ещё должны увезти Черноталовы, Загайновы, Тарунины и Неустроевы.
- Сегодня будет партсобрание, займись и посчитай всё. Меня вызывают в волость.
Вошёл Бельков, и за плечи резко развернул к себе Привалова.
- Ты, евангелист сухозадый, совсем оскудоумел, ты почему у меня выгреб последний овёс. Ведь эти двадцать пудов оставлены были комиссией на семена. Да ещё деда настращали, его и без вас скоро кондратий хватит. Вот где выгреб, туда обратно и свези!
В половине марта состоялось самое шумное партсобрание. Оно было долгим. После всех условностей избрали президиум. Председатель Сергей Захарович Поспелов объявил собрание продолженным, попросил встать и спеть интернационал. Пели громко, но бестолково, каждый по - своему, да и слова наполовину путали. А некоторые специально базланили: "лишь мы разбойники всемирной". Это позднее за такие вольности можно было получить по десять лет без права переписки. А пока люди говорили то, что думали, начальства не боялись, свободу представляли в истинном её значении.
Повестка собрания одна - развёрстка. О её ходе и выполнении доложил председатель Бронников. Затем секретарь долго читал, кто сколько уже вывез и кому сколько еще вывозить. Список был длинным - около четырёхсот хозяйств, послабления не было ни кому. Люди сидели почерневшие, обозлённые, каждому хотелось высказать своё, наболевшее. Со скамеек вскакивали, друг на друга кричали, хоть в узде держи. Слово взял представитель волпарткома.
- Товарищи! - засыкая рукава и подходя к краю сцены, - начал он свою речь.
- Товарищи! В России разруха, фабрики и заводы не работают, рабочие голодают, в Поволжье засуха, народ мрёт, надо спасать людей, немедленно отправлять все запасы, все излишки. Коммунисты не должны хныкать, должны первыми сдать все виды развёрстки... О многом и долго он говорил, что во всём виновато царское правительство и развязанная им война, буржуазия, генералы и Колчак, что сейчас эпоха военного коммунизма. Стращал суровыми законами за срыв, за саботаж, за невыполнение. Выступал и Этко. Он говорил о том же самом. Потом слово дали Ивану Борисову, бывшему командиру первого партизанского отряда, раненому в бою под Бащелаком. Стараясь быть спокойным, он заговорил о том, что здесь собрались люди, добровольно вступившие в партию, чтобы помогать проводить мероприятия Советской власти, нашей власти, завоёванной кровью. Многие из нас добровольно отвезли весь лишний хлеб. И мы понимаем, что наше святое дело спасать таких же людей от голодной смерти. Коммунисты выполнят свой долг, но надо разобраться. Как бы не сотворить новое Поволжье здесь у нас. Ведь надо оставить что - то и на семена. Слова о том, что Советская власть весной позаботится о севе, могут так и остаться словами. И не надо стращать народ ревтребуналом. За что же судить людей, да ещё и с конфискацией имущества. Это за своё же собственное, хорош закон - нечего сказать. Не зря люди эпоху военного коммунизма стали называть эпохой венного бандитизма. Разве мы за такую власть боролись? Ломают через колено, да ещё и стращают. И не надо всю эту беду валить на царя и Колчака, сами поболе их виноваты. Выступали многие, были и взаимные укоры, временами доходило до драки, объявлялись перерывы и снова продолжались выступления. Уже поздно ночью Бронников призвал не жалеть личного труда и ради спасения завоеваний революции усилить хлебосдачу. На том и порешили.
На следующий день из волости пришла очередная бумага: Сельревкому. Объявите населению, что взамен зерна принимает упродком мясом в живом и битом виде, согласно прилагаемого коэффициента. Живой скот, а так же и мясо принимает в Бийске бойня и склад. И снова собрание на этот раз уже сельский сход. Начал его Бронников с неприятных новостей. На днях, в село прибудет какой - то продовольственный вооруженный отряд, при нем создан трибунал, который за не сдачу или упорство и саботаж будет судить и садить в тюрьму, а имущество осуждённых будет всё отбираться в казну, семьи осуждённых из дома будут выселять. В Солонешном мужики злые, даже знакомые не здороваются, а некоторые совсем отворачиваются. Потом он зачитал положение о замене зерна живым скотом или битым мясом. Объяснил условия замены. Ещё раз обмозговали инструкцию с правилами. Этот обмен был более выгоден, так как скот был почти у каждого. Да и гнать его можно было на своих ногах, а главное, можно будет выкроить какое - то количество хлеба. Замена разрешалась не всем, это опять же решала комиссия, снова всё перепроверяла и объявляла плательщику. Опять же всплыли трудности по оплате. Ежедневно курс денег падал, ни кто и ни что на них не продавал. Овца под весну стоила сто тысяч, корова на базаре в городе стоила уже пять миллионов и более. Не хотели брать мужики эти белохвостые тысячи, они годились только на то, чтобы оклеивать крышки сундуков, да двери в сортирах. Тут же на собрании нашлись и посредники. Братья Горбуновы, Константин и Клементий, а с ними в компанию Протас Петухов да Василий Хомутов. Они попросили обчество разрешить им набирать живой скот в гурты и перегонять в город, нанимать погонщиков, вести все расчёты с конторой упродкома и со сдатчиками. Собрание установило им и плату за труд.
