Владимир Романовский - Русский боевик
— Не у меня, но у моих соотечественников, — возразил Стенька. — И нечего на меня орать!
— Я не ору.
— Вы в меньшей степени на шее сидите, согласен. Хотя, если подумать, черт его знает, чем вы там занимаетесь, в своих научно-исследовательских институтах. Степени получают, умные разговоры ведут — и все. Почему мы должны вас содержать? Все вы — ученые, коммерсанты, шоубизнес — жиды, блядь, все сидите на шее у народа, да еще и измываетесь над ним!
— Ты меня не относишь ли к шоу-бизнесу? — спросила Аделина. — И к жидам, заодно?
— Тебя? Э… при чем тут ты?
— Это ты потому такой возмущенный вдруг оказался, что тебя в игру не приняли? Отказали тебе в астренском гражданстве? Сказали — иди отсюда, славянская харя? Маргиналом себя почувствовал, проповедник? Мразь ты, Стенька.
— Лин, он не мразь, — вступился за Стеньку Эдуард. — Не горячись.
— И пусть, — согласился Стенька. — Целый год она мне голову морочит. Я для нее сословием не вышел. И правильно! На мне печати Зверя нет! Она желает иметь дело только с теми, кто с печатью.
— Что ты привязался к этому Зверю, — Эдуард пожал плечами.
— Подонок, — сказала Аделина.
— Ребята, не шумите так, подрастающее поколение спит, — заметил Некрасов. — Оно должно вырасти здоровым и сильным, чтоб можно было ему на шею сесть.
Все обернулись и посмотрели на Федьку.
Аделина порывисто поднялась с места.
— Эдька, пойдем, поговорить надо. — Она обернулась. — И вы, Седрик, тоже.
— Я? — удивился Милн.
— Да, вы. Пойдем. В вестибюль.
— Куда это ты с ними? — спросил Стенька, наконец-то испугавшись, что она действительно больше никогда не захочет иметь с ним дела — до него дошло, что со стороны это именно так и выглядит — устроил сцену из-за того, что его не приняли в белохолмённое шоу с фокусами. — Подожди!
— А ну-ка, орел, помоги мне подняться, что-то ноги ослабли, — сказал ему отец Михаил.
— Потом…
— Не потом, сейчас.
Отец Михаил положил руку Стеньке на плечо. Хватка у него оказалась стальная.
— Я…
— Помоги подняться. И отойдем. К роялю. Пойдем, пойдем.
Стенька помог отцу Михаилу дойти до рояля.
— Ты, дружок, не устраивай мне здесь борьбу с жидами, — распорядился отец Михаил. — Не до того сейчас. Понял? Не заводи разговоры на отвлекающие темы. Не о том им всем сейчас думать надо.
— Кому? — спросил Стенька, потирая плечо.
— Им всем. Не до того. Ты, в конце концов, в некотором роде представитель Русской Православной Церкви. Представляй ее достойно, а то я тебе дам по жопе как следует, так ты месяц на жопу сесть не сможешь. Заладил — жиды, жиды, а всего-то ничего — девушка с тобой спать не желает.
Стенька широко открыл глаза — от возмущения.
— Да какого…
Но отец Михаил снова взял его за плечо.
— Девушка хороша, согласен. Но не следует дискредитировать благородное дело научного антисионизма, смешивая понятия. Дорогу тебе перекрыли двое — один явный русский, другой явный негр. Не следует в этом видеть еврейский заговор. Также, не следует порочить Россию, не подумав. Уж если взялся порочить, делай это с толком. А у тебя получается — Россия выбрала себе правительство, которое легло под евреев за деньги. Кто при данном раскладе выглядит менее презентабельно — тот, кто лег, или тот, под кого легли — неизвестно. И Пушкина этого не заводи, малыш. Не надо. Во-первых, он, вроде бы, неплохой парень. Во-вторых, не знаю, насколько он хороший биохимик, но то, что он профессиональный клоун, душа общества, и так далее — видно сразу. Будешь цепляться — будешь выглядеть дураком. Понял?
— Я…
— Я спрашиваю, понял?
— Да.
— Иди на место, и больше не пей. Сцены ревности устраивай в номере, а не здесь. Понял, Отелло?
— Да ведь….
— Понял?
— Понял.
— Вот и хорошо. А теперь нам всем нужно в баню.
— А?
— В баню. Здесь есть парная. Не сауна, а настоящая парная, с вениками. Русская. Или астренская. Все туда пойдем, попаримся, и станем добрее. Это совершенно необходимо. А то мне все время хочется кому-нибудь дать в морду, и это невыносимо, брат. Ребра у меня, оказывается, целы.
— У вас швы разойдутся, — сказал неуверенно Стенька. — С такими ранами да синяками в баню…
— Не волнуйся за меня, брат. Я мужик крепкий.
* * *В вестибюле выспавшаяся Нинка с начищенными зубами желала читать женский детектив, но ей мешала одна из матрон, недовольная тем, что видела крысу.
— Они от дождя сюда набежали, — объясняла Нинка, сама боявшаяся крыс. — Они потом обратно убегут. Пошныряют и убегут.
— Я буду жаловаться, — грозилась матрона.
— Значит так, мальчики, — сказала Аделина, отведя покорного Эдуарда и удивленного Милна в угол. — Положение, как я понимаю, совершенно пиковое. И пора с этим заканчивать. Вы оба чего-то ждете, а может, просто не знаете, что нужно делать.
— Линка, ты… — начал было Эдуард, а Милн скосил глаза и криво улыбнулся.
— Значит, не знаете. Я так и думала. Но есть варианты, не так ли? Вижу, что есть. Назовите вариант.
Эдуард хмыкнул и отвернулся.
— Нужно выйти на связь, — неожиданно сказал Милн.
— На связь?
— Да.
— Телефонную?
— Э… да.
Эдуард с удивлением посмотрел на него.
— Что нам это даст? — спросила Аделина. — Вы получите приказ? Или отдадите отчет? Что дает связь?
Милн поколебался.
— Связь нам нужна, чтобы узнать, что здесь происходит на самом деле. Чтобы действовать. Это звучит странно, но у нас с Эдуардом совпали цели.
— А связи нет. Связь в студии, в студию вам не попасть, — развила мысль Аделина. — За гостиницей следят, никому выйти не дадут.
— Выйти дадут, — сказал Эдуард. — Пройти больше пяти кварталов — вряд ли.
— Но вы же люди особые.
— В одиночку мы бы ушли, — сказал Эдуард. — Но — ушли бы совсем. Чтобы не возвращаться, разве что с отрядом. Я этого сделать не могу, поскольку я тебя сюда привез, и я за тебя в ответе, и оставить тебя здесь не имею права.
— За меня не беспокойся.
— Он не уйдет, — сказал Милн.
— А почему не уходит Милн, я, честно говоря, не понимаю, — сообщил Эдуард.
— У меня есть на то причины, — сказал Милн.
— Вечером команда отправится снова на студию, — предположила Аделина.
— Да, но присоединиться к ним нельзя. — Эдуард внимательно смотрел на Аделину.
— А если я попробую? — спросила она.
— Под каким предлогом?
— Придумаем. С кем нужно связываться?
Милн и Эдуард переглянулись.
— Решительная вы, — заметил Милн.
— Не то слово, — сказал Эдуард. — Нашла время, Линка. Сидела тихо, ворчала — и вдруг на тебе.
— Не треплись. С кем?
— На студию я тебя не пущу, даже не думай, — сказал Эдуард. — Ладно. Есть возможность связи из гостиницы. Очевидно, Демичев поддерживает… с Новгородом.
— О! — сказал Милн.
— Я тут бегал по лестнице…
— Для разминки?
— Седрик, не мешайте, — строго сказала Аделина.
— На девятом этаже, — Эдуард помялся. — В общем, у меня засветился мобильник. Четыре деления — это серьезный сигнал, мощный. Но и охрана там, скорее всего, серьезная. Поэтому одному туда не попасть. Нужно, чтобы дверь добровольно открыли изнутри.
— А, — сказал Милн.
— Да.
— Я вам помогу, — сказала Аделина.
— Э, нет, — возразил Милн. — Аделина…
— Она сделает, — Эдуард кивнул. — Она может. Нужно дождаться, когда эти мудаки уедут в студию.
— Что нужно делать?
— Сперва отрепетировать, — сказала Аделина. — А потом…
* * *Идея с парной оказалась совершенно замечательной. Компания не встретила по дороге ни Вадима, ни Демичева — и это было хорошо. Как все помещения, примыкающие к спортзалу, парная оказалась освещена электричеством. В последний момент Некрасову пришло в голову, что может не быть газа — но газ был, и восемь горелок, обнаруженные Милном в подсобке за печью, раскалили камни за двадцать минут. Душевые тоже оказались освещены, и горячей воды было вдоволь.
Притихший Стенька некоторое время таращился на серебряный крестик, болтающийся на шнурке на груди у Пушкина. И все-таки не выдержал.
— Почему у вас крест? Вы же еврей, — сказал он тихо, чтобы не слышал отец Михаил.
— Ну так что же, если я еврей, то мне и приличным человеком быть нельзя? — возмутился Пушкин. — Право выбирать себе веру тоже отняли у евреев? Свиньи, антисемиты…
Плавок ни у кого не оказалось, равно как и купальников, но даже Марианна не стала возражать и кривляться — и, приняв душ, все ввалились в парную в нижнем белье. Стенька, интересовавшийся всем на свете, долго смотрел на Аделину в лифчике и трусиках, потом глянул также на Марианну, болтавшую с Пушкиным, но в конце концов не выдержал и приклеился глазами к Милну. У Милна, несмотря на долговязость, была неплохая фигура, но Стеньку интересовал именно член — согласно легендам, у негров огромные члены. Трусы у Милна были длинные, и Стенька ничего не мог толком определить. Заметив его взгляд и сразу поняв, что к чему, Милн благосклонно улыбнулся. Стенька сделал вид, что вовсе не член Милна его интересует.
