Алекс Тарн - В поисках утраченного героя
— Я, может, и не знаю, кто ты и откуда… — он грустно усмехнулся. — Но зато знаю, что ты задумала. Всё это кончится, когда ты закончишь свою чертову корректуру. Всё — и я, и ты, и Эйяль, и Гинот Керен, и это вади, и эта ночь, и завтрашний день, и сам Арье Йосеф, которого ты якобы ищешь. Для тебя ведь имеет значение лишь текст, не так ли? А текст рано или поздно завершится. Вернее, корректор решит, что текст завершен. И в тот же момент ты оборвешь всё — даже не на точке, даже не слове — на полуслове…
— Поехали, Боря, — попросила я.
— Подожди минутку. Не лишай меня как назначенного к ликвидации элементарного права полюбопытствовать: что ты обычно делаешь потом? Хоть это можешь сказать? Сразу переходишь к новому тексту? К новому арье йосефу, к другому борису шохату? Как это у тебя происходит?
— Не знаю, — честно ответила я. — У меня еще ни разу не получалось действительно закончить текст. Надеюсь, что этот будет первым. Поехали, ну пожалуйста.
Он вздохнул и повернул ключ в замке зажигания.
Дом Арье Йосефа ничем не отличался от соседских: та же типовая калитка, те же непременные лимон и пальма в палисаднике. Нам открыл ольгин муж — дородный лысеющий мужчина в шортах и майке.
— Здравствуйте. Мы договаривались по телефо… — начал было Борис, но хозяин перебил его с той сердечной готовностью, которая обычно свойственна тем, кто рад любым гостям, всегда и без каких-либо предварительных договоренностей:
— Заходите, ребята, заходите!
В следующее мгновение он уже затаскивал нас в дом, фамильярно прихватывая под локти, обнимая за плечи и только что не похлопывая пониже спины. Я пожалела, что мы пришли без торта и без бутылки вина. В гостиной было тепло, шумел баскетболом телевизор, на низком столике перед диваном стояли бутылки с пивом и вазочки с солеными орешками, аккуратной горкой высилась шелуха семечек.
— Садитесь, гости дорогие! Какая игра, какая игра! — мужчина подтолкнул нас к дивану и вдруг спохватился. — Хех, святой Элиягу, мы ж еще не познакомились… Меир! Меир!
Он сначала протянул руку Боре и только потом снизошел до меня.
— Очень приятно, — сказал Борис. — А Ольга…
— Укладывает, спать укладывает… Бросай! Бросай!.. — Меир огорченно хлопнул себя по коленям. — Ах ты! А ведь раньше как бросал! Как бросал! Угощайтесь, угощайтесь…
Похоже, он принадлежал к тому типу людей, которые каждую фразу произносят как минимум дважды. Вежливый Борис послушно взял предложенный орешек.
— Так мы подождем здесь?
— Рибаунд, рибаунд! — завопил хозяин. — Наш! Наш! Не было! Не было!.. Ну что за судьи? Свистки тупые, тупые свистки… Что ты спросил? Конечно, ждите, конечно! Ты, Алекс, садись, вот пиво, вот семечки, вот пиво… А госпожа может прямо пройтись вон туда, по лестнице, в коридорчик, там увидите, увидите там, Ольга будет рада, Ольга… Ну, ну, ну… Есть! Есть! Ан-дер-сон! Ан-дер-сон!
Меир вскочил и, потрясая воздетыми кулаками, сделал победный круг по комнате.
— Бери пиво, Алекс! Пиво! Нет-нет, ты обязан, обязан! Только вы пришли, он попал сразу, сразу попал. Алекс, душа моя, сядь, душа моя, и возьми пиво, пиво возьми! Алекс!
Боря вздохнул, сел и взял бутылку, а я двинулась по указанному маршруту «вон туда, по лестнице, в коридорчик». Честно говоря, зять Арье Йосефа рисовался мне несколько иначе. Дверь в детскую была приоткрыта. Я прислушалась: Ольга читала малышке сказку. Мешать не хотелось, возвращаться к баскетболу и стрельбе словесными дуплетами — тем более. Присев прямо на пол, я прислонилась спиной к стене и закрыла глаза. Тепло у них тут, не характерно для здешних домов. Ребенок маленький, вот и приходится топить…
Ольга читала нараспев, время от времени замолкая, и тогда звонкий детский голос восполнял недостающее слово. Кто действительно понимает текст, так это дети. Когда-то мама читала мне так же. Правда, на другом языке, но интонации, интонации… Господи, как я, оказывается, устала… От маминого… от какого такого «маминого», ты что?.. — от ольгиного чтения клонило в сон. Маленький зайчик раз за разом забывал поплотнее прикрыть дверь, и оттого постоянно простужался. Моего зайку бросали под дождем на скамейке. На скамейке, с которой он не мог слезть. Есть разница…
В усталой моей голове вдруг сверкнула догадка — острая, как ящерица, и такая же шустрая, так что я не успела рассмотреть даже кончик ее хвоста. Что-то очень-очень важное… жалко-то как… — может, вернется? Я напряглась, процеживая обрывки мыслей и куски образов, торопясь вернуть, воссоздать… — тщетно! Попробуй-ка догнать ускользнувшую ящерицу.
— Что ж вы тут так сидите?! Как можно?
Ольга уже стояла в дверях, смотрела испуганно и изумленно. Смутившись, я поднялась на ноги.
— Извините. Вы укладывали ребенка. Дело слишком важное, чтобы вмешиваться. А тут тепло, хорошо, сказки читают. Видите — задремала.
Она улыбнулась.
— У нас всегда тепло. Это все папа. Он сам отопление сделал. Паровое, представляете? Трубы под полом и в стенах. Руки золотые… Но пойдемте, что же мы тут стоим. Да вот хоть в его комнату, там удобно.
Комната Арье Йосефа выглядела именно так, как должна была выглядеть. Дешевая, с бору по сосенке подобранная мебель не создавала, тем не менее, впечатления безликой разнокалиберности. Узкая кровать, платяной шкаф, частью своей превращенный в книжный, стул-вертушка, небольшой, но аккуратно устроенный письменный стол. Компьютер, телефон. На стенах — полки, старые черно-белые снимки и цветные репродукции.
— Ну вот… — усадив меня на стул, Ольга примостилась на кровати. — А то что ж на полу-то. Вас Борис привез?
— Он внизу. А я баскетбол не люблю. Как и футбол. Зато ваш муж, похоже, болельщик?
Она усмехнулась. Умная дочь у Арье Йосефа.
— Меир — очень хороший человек. Лучшего мужа трудно пожелать, поверьте. Хотя он, видимо, не вписывается в некоторые стереотипы. Папе это в нем особенно нравится. Что он не такой.
— Не такой, как кто?
Она снова усмехнулась.
— Не такой, как мы. Не такой, как сам папа.
— Ну это просто смертельный удар по ученым психологам-социологам, — шутливо сказала я. — Принято считать, что девочки, напротив, ищут в муже схожесть с отцом.
— Схожесть? — Ольга пожала плечами. — Не уверена, что папа одобрил бы кого-либо похожего на него. Он себя не больно-то любит.
— Зато для вас, я вижу, очень важно его одобрение.
— Это так, — кивнула она. — Видите ли, мы с ним очень близки. Очень. Так уж сложилось. Он растил меня один. Если не считать домработниц.
— А ваша мама…
— Почему вы об этом спрашиваете? — перебила Ольга.
— Ольга, — мягко сказала я. — Вы вправе не отвечать на те вопросы, которые кажутся вам излишними. Но учтите, что чем полнее будет воссоздана картина, связанная с вашим отцом, тем легче будет понять, что произошло. Никогда не знаешь, какая деталь окажется существенной. Бывает, что и самые глупые мелочи помогают. Вам решать.
Она вздохнула и быстрым заячьим движением смахнула слезу.
— Да-да, вы правы, извините. Я готова. Все, что может помочь. Конечно. Видите ли, там вышла такая история… Папа с юности крутился в очень высоколобых компаниях. Необычно высоколобых для курсанта политического училища. По-моему, это связано с родственниками. Дед его был в свое время очень крупной шишкой в Генштабе, в Москве. В Питере тоже родственники не простые — профессура и так далее. Там он с моей будущей мамой и познакомился. Она училась на филфаке университета. Специалистка по языку урду. Слыхали о таком?
— Честно говоря, нет.
— Вот видите, — Ольга грустно покачала головой. — А ведь сейчас на нем говорит едва ли не больше народу, чем на русском… — Пакистан, Индия. Но в общем, вы правы — для советского лингвиста в начале восьмидесятых годов урду — специализация не слишком широкая… Насколько я себе представляю, сначала думали, что папу распределят в Москву. Дедовы связи и так далее. Наверное, они действительно поженились по любви. Но мама, скорее всего, не вышла бы за него замуж, если бы заранее знала, что получится.
— Да, я в курсе. Дед умер, и Москва отменилась.
— Вот-вот. Отца заслали в Среднюю Азию, в стройбат. Сначала мама поехала с ним. Как декабристка, — Ольга усмехнулась. — Думаю, так она себя и ощущала. Но кому нужен язык урду в узбекском стройбате?
— Она уехала?
— Не сразу. Они долго пытались… — Ольга развела руками. — Самую серьезную из этих попыток вы видите перед собой. Но, видимо, мама совсем не могла. Она стала все чаще уезжать под разными предлогами — например, чтобы сохранить питерскую прописку. Или чтобы найти переводческую работу, которую можно было бы делать по переписке. Или — на редкую и потому чрезвычайно важную конференцию по урду в Москве. Или еще что-нибудь такое. Уезжала и возвращалась. Она была как… как…
