Том Роббинс - Сонные глазки и пижама в лягушечку
Так или иначе, необходимо перебрать все потенциальные источники денег. Янтарная устрица шампуня садится на голову, и к тому времени, как намылена половина черных волос и треть седых, список источников готов.
1) Можно с убытком обналичить все оставшиеся инструменты на личном счету, что даст максимум десять тысяч. Ерунда. Мелочь. Карликовая сумма, по плотности не сравнимая с Сириусом-В.
2) Белфорд. Несмотря на глупое пристрастие к филантропии, любимый наверняка заначил кое-что под матрасом. Это очевидно. Он ведь собирается учиться на дурацкого социального работника, а пока учишься, надо на что-то жить. Тысяч сто – сто пятьдесят уж точно лежат у него на счету где-нибудь в тихом маленьком банке. Проблема в том, что Белфорд охотно согласится уступить часть этих денег оборванному лютеранскому миссионеру с дикими глазами, монотонно несущему слово Божие каким-нибудь равнодушным дикарям, скажем, в Тимбукту, а вот вам – дудки, не допросишься, хотя вы в отличие от миссионера гарантированно вернули бы ему всю сумму с процентами буквально через несколько месяцев.
3) Даймонд. Денежный рулон, которым он вчера размахивал, выглядел весьма внушительно. Правда, есть одна загвоздка. Даймонд, конечно, не склонен к показухе, однако толстый рулон вполне мог быть демонстрационным. Возможно, это все его сбережения до последнего цента. От таких отвязных типов чего угодно можно ожидать. Подобно Миликену и прочим сорванцам-восьмидесятникам, талантливым брокерам, которых капитализм наказал за то, что они были слишком хорошими капиталистами, Даймонд, наверное, припрятал в обеденной корзинке пригоршню-другую приличных камешков, перед тем как его вышибли с изумрудной шахты. Конечно, он почти десять лет не работал, разъезжает на ржавом мотороллере, одевается как пожилой рокер и живет в подвале под боулингом, но это еще не значит, что у него в жестянке от леденцов не хранится аппетитная пачка пятисотенных купюр. Вопрос только в том, согласится ли он иметь с вами дело? Трудно представить, чтобы старый пожарный конь не отозвался на последний удар набата. Правда, сейчас он с головой ушел в другие интересы, его волнуют странные вещи, свидетельствующие об утрате практической сметки, о метаниях нетвердого ума. Кто знает, вдруг он даже опасен? Он ведь такой… такой сексуально озабоченный! Причем отнюдь не в здравом и ответственном смысле. К тому же он либо притворяется, либо и вправду серьезно болен. Еще одно осложнение.
Надо признать: Белфорд – самый надежный вариант. Вы никогда еще не говорили с ним о ссуде, поэтому не уверены в отказе. К тому же есть способы смягчить его сердце. Например, беседа о будущем совместном житье, пусть даже без конкретных обещаний. Но чтобы наверняка открыть все шлюзы в бурлящей Белфордовой душе, надо доставить ему на блюдечке, живой и невредимой, драгоценную беглую макаку. Остановившись на этой мысли (и вымыв мочалкой из пупка комок свалявшихся ниток – неизбежный результат ночи, проведенной в одежде), вы принимаете решение: немедля отправиться в магазин и щедро инвестировать в эскимо банановых сортов.
Да, вы так и сделаете: до отказа набьете банановой вкуснятиной свою морозилку и морозилку своей подруги. А затем откроете в обеих квартирах фрамуги, запертые вчера после несанкционированных вторжений, и на каждом подоконнике разложите эскимо в качестве приманки. Вы также поместите желтые брикетики снаружи на карнизах, чтобы они блестели, как зубы заядлого курильщика; вы привяжете их к перилам балконов, чтобы они светили, как антикомариные фонарики на южном крыльце. Плавясь на солнце, эскимо пропитает банановым духом всю округу, как отрыжка исполинского Гарри Белафонте, и пресловутый маленький негодник, будучи не в силах противиться зовущей музыке запаха, неуклюжей вальсирующей походкой прибежит прямиком в вашу ловушку, причмокивая желтыми губами и встряхивая липким мехом.
Последним взмахом губки вы запечатываете адресованный самой себе промежный конверт. Затем, вытершись, попудрившись и помазавшись кремом, натягиваете золотистые трусики от «Кристиан Диор», а поверх надеваете средней длины шерстяную юбку от «Перри Эллис», белую шелковую блузку и темно-синий свитер от «Ральф Лорен». Вперед, за банановым эскимо! Вы бодро сбегаете по ступенькам – и в дверях сталкиваетесь с двумя очень серьезно настроенными офицерами полиции.
6:30
Первое, что приходит в голову: они пришли из-за Кью-Джо. Бедняжка попала в больницу, в морг, в тюрьму… Ладно, хватит прикидываться! Скажите правду, Гвендолин! Первое, что приходит в голову, – это что на «дискотеке» провели ревизию, и Познер сделал поспешные выводы: не дожидаясь ваших объяснений, он сообщил в комиссию по ценным бумагам и вызвал полицию. И лишь потом, когда страх отступил, вдоволь наигравшись с сердцем в веревочку, вы подумали о Кью-Джо. Справедливости ради заметим: вы не стали втихаря молиться, чтобы полиция пришла из-за нее.
Как выясняется, они пришли из-за Осторожного Насильника.
Осторожный Насильник, названый так из-за обыкновения пользоваться презервативом, за последние тридцать дней совершил двадцать нападений. Его темперамент столь горяч, что некоторые сиэтлцы склонны подозревать целую банду насильников (забыв, очевидно, собственную молодость). Пресловутые мажоры также находятся под подозрением, хотя круг жертв не ограничивается бездомными или нищими; тем не менее мажоров подозревают буквально все, за исключением мэра, членов муниципального совета и редакторов газет, словом, тех, кто играет в гольф с мажорскими отцами. Так или иначе, полицейские сообщают, что сегодня ночью Осторожный Насильник нанес новый удар. Это случилось уже под утро; жертвой стала работавшая в ночную смену медсестра. Она возвращалась домой на автобусе, а злодей подстерег ее на остановке. Насилию помешал случайный таксист, который бросился на своей машине в погоню; к нему присоединилась полиция, и преступника загнали в угол. Теперь он, судя по всему, прячется где-то в вашем районе.
– Мы советуем всем, кто здесь живет, особенно женщинам, не выходить на улицу и не отпирать дверей, пока мы не выкурим зверя, – говорит один из полицейских.
– Но сейчас белый день! – протестуете вы. – Я просто иду в магазин. Собираюсь заехать в супермаркет.
– И не думайте, – отвечает полицейский. – Преступник прячется где-то поблизости и очень опасен.
– Поверьте, мадам, это для вашего же блага, – добавляет его напарник. – К тому же он бросил свой мотороллер как раз на парковке у супермаркета!
6:33
Сердце спотыкается о веревочку, падает на асфальт и обдирает коленки.
– О боже… только не это! – шепчете вы.
– Что-то не так?
– В общем, да. Я знаю, кто это.
– Что, простите?
– Ну, насильник. Я знаю, кто он такой.
– Вы уверены? Откуда вы его знаете? Он здесь живет?
– Долго рассказывать. Но это скорее всего он, больше некому. Я смогу сказать наверняка, если увижу мотороллер.
– Сесил, – говорит старший полицейский, – вызови-ка Смоки, пусть отвезет вас к мотороллеру. А я пока найду коменданта, попрошу его предупредить остальных квартиросъемщиков.
– Владельцев, – поправляете вы.
– Что?
– Это наши собственные квартиры, мы их не снимаем.
– Хорошо, хорошо, – говорит Сесил. – Следуйте со мной.
6:39
Брошенный мотороллер, уже погруженный в полицейский фургон, оказывается новой сверкающей «хондой» шафранного цвета, к которому цвет вашего румянца подходит идеально, несмотря на отсутствие металлических блесток.
– Извините, ради бога, – говорите вы полицейским.
Не надо быть следователем, чтобы увидеть: вы скорее обрадованы, чем разочарованы; скорее смущены, чем обрадованы.
– Ничего страшного, мы все иногда ошибаемся. – Смоки достает ручку и блокнот. – Сообщите имя и адрес подозреваемого.
– Какого еще подозреваемого?
– Того парня, про кого вы думали, что он насильник.
– Но это же не он!
– Почему вы так уверены? А если он сменил мотороллер?
Рация в патрульной машине просыпается и в промежутке между трескучими разрядами кричит:
– Сорок седьмой, ответьте!
– Сорок седьмой слушает.
– Сорок седьмой, у нас сигнал: дикая обезьяна на свободе, мешает утренней службе в парке Киннеар. Принимаете вызов?
– Нет, конечно! – отвечает Смоки. – Вы что, смеетесь? Мы работаем, у нас сто шестидесятый, вы же знаете! Позвоните в общество защиты животных.
– Понял, сорок седьмой.
– Они там совсем рехнулись! Снимать людей со сто шестидесятого из-за дурацкой обезьяны!
– Я знаю, кто это! – встреваете вы.
– Кто, насильник?
– Нет, обезьяна. Я знаю эту обезьяну!
Полицейские переглядываются и закатывают глаза.
– Подождите, вы не понимаете! Это мой друг. В смысле, хозяин обезьяны…
– Мадам, – говорит Сесил, – прошу вас выйти из машины.
