Мария Свешникова - М7
Ближе к одиннадцати Кати вернулась домой. Она побоялась устраивать фуршет в субботу, уверенная, что у всех провинциалов этот день расписан для дней рождений, юбилеев и свадеб, поэтому остановилась на воскресенье. А одиннадцать вечера для кануна рабочей недели ― временной предел. Кати все так же задыхалась от едкого дыма, который в этот вечер достиг своего апогея ― люди на улицах стали похожи на рыб. Они открывали рты ― пытались вдохнуть, но молочная гарь не давала им воздуха. Люди мочили маски и носили в сумках кислородные баллоны. В машинах с кондиционерами можно было хоть как-то дышать... Попеременно. Из глаз струились слезы, и казалось, что этот кошмар никогда не закончится. В тот день в утренних новостях на «Яндексе» Кати прочитала, что в ста километрах от Балашихи ― около станции «Петушки», когда-то прославившейся благодаря писателю Венедикту Ерофееву, огонь перебирался сквозь трассу М7... Горел и Ногинский район ― это было совсем близко, горели железнодорожные пути... Самолеты летали через раз. И люди бежали кто куда ― в Питер, иногда даже в Караганду. Там было прохладно, ветрено, дождливо. И +6. Кати забыла, как выглядит небо. И солнце теперь для нее стало рыжей зловещей точкой посреди мутного месива над головой.
Но Кати все же вышла из дома. Она больше не могла находиться в замкнутом пространстве ― одна, тем более в день, когда она должна была стать счастливой ― открылись ее первые студии, именно ее, а не чьи-то, не с кем-то. Да и дом, где она жила последние две недели, был для нее чужим. И выпить хотелось. Одной. Просто несколько бокалов красного вина. До дна. Она же целый вечер была такой красивой: черное платье в пол, высокие каблуки, красная помада на губах. Серьги с бриллиантами, что когда-то подарил муж.
Сказать, что она не собиралась ничего прояснять с В.? Или что она не догадывалась, что именно сегодня ― в воскресенье вечером, ближе к двенадцати он отправляется в «Перекресток» за продуктами? Она знала, что, подождав час или два в соседнем ресторане, она его увидит ― сначала машину, подъезжающую к парковке... точнее, к тем парковочным местам, которые были недоступны для простых смертных вроде Кати и прочих жителей... Потом он возьмет все свои два или три телефона, по одному из них позвонит женщине и будет складывать упаковки в корзину. Неужели у него не было людей для покупок? Неужели его жена не может сама?
Кати с В. встретились в зоне холода и отчуждения. Там, где на открытом льду лежали рыбы... Там, где все вокруг ― холодильники, аквариумы, стекло... Мясо... Чье-то сердце... Чей-то язык...
В. стоял с полиэтиленовым пакетом в руке. Там без воздуха и воды билась рыба... Одна. Крупная... Еще живая...
В. увидел Кати не сразу. И еще не сразу узнал. Она была другой ― с ярко-алыми губами и ногтями, в длинном платье в пол, с бутылкой вина в руках. В. сразу отслонил телефон от уха и сказал, что перезвонит.
― Здравствуй! Ты меня прости ― я как раз собирался на днях тебе позвонить... Просто столько работы... Еще этот дым... Но я хотел с тобой встретиться и по-человечески объясниться. Я тебя не обманываю.
― Не надо. Не оправдывайся. Это лишнее.
― Ты очень красивая.
― Спасибо. ― Кати стояла и с улыбкой разглядывала В. Она смывала с него образ того романтичного добродетеля, который время и ее воспоминания так плотно к нему прикрепили.
― Ты стала совсем другой. Но все равно такая родная. ― В. посмотрел на Кати с чувством практически отцовского сострадания.
― Знаешь, у меня уже никогда не будет серых глаз. Они с годами начали темнеть и мутнеть, ― почему-то ответила Кати ему в ответ.
― Глаза ― зеркало души.
― Иногда мне начинает казаться, что у меня больше нет души.
― Продала ее дьяволу? ― В. догадывался, откуда у Кати сейчас такой взгляд. Такой вид. И такое отрешенное восприятие мира.
― Я не сомневалась ― что ты именно это сейчас скажешь... Нет... Когда-то оставила в том доме, где ты теперь не живешь. В ту ночь... Я все думала, что ты меня остановишь... Сейчас, оборачиваясь туда, в прошлое, я понимаю, что больше всего на свете я ждала, что ты меня остановишь... Но ты этого так и не сделал... Ты жалеешь?
― Какое-то время я жалел. Но сейчас я понимаю, что все было правильно... Наверное, ты должна была пройти через свои ошибки... Набить свои шишки, познать свои раны и горечь... Ты бы все равно не смогла остаться навечно той наивной девчонкой, уверенной, что невозможное возможно...
― Возможно... ― Кати провела пальцем по холодному стеклу витрины...
― Невозможное возможно? ― начал отшучиваться В.
― Нет, возможно, ты прав... Все равно нельзя уже вернуться назад и что-либо переиграть.
― Да, действительно у жизни нет сослагательного наклонения. ― Рыба в полиэтиленовом пакете В. все еще билась в предсмертной агонии. Казалось, она заглядывала в глаза Кати.
― Я много лет жила сослагательным наклонением. Каждую ночь, когда ложилась спать, думала, что могло бы быть, если бы... И сейчас я так благодарна тебе, что ты дал мне понять... Что нет «если бы»... «Если бы» надо вычеркнуть из справочников и учебников, этих слов не существует. Этой альтернативной реальности «если бы», не может существовать. Ее нет. Она придумана. Она фантазия. Она мечта, которая никогда не сбудется. Потому что «если бы» ― это прошлое. А прошлого не существует. Есть только сейчас. И в этом сейчас ― ты не мой, я не твоя... И люди не принадлежат друг другу... И жизнь ― не в ком-то... Жизнь ― внутри меня... А внутри тебя ― твоя жизнь... И это моя параллельная реальность. Мы с тобой существуем в параллельных аквариумах ― смотрим сквозь стекло друг на друга и понять не можем, где жизнь ― за моим стеклом или за твоим... ― Кати пальцем провела по аквариуму, что стоял справа от нее.
― Я скучаю по твоим глазам.
― Я тоже скучаю по тебе. Но ты не существуешь. Того тебя ― о котором я думала ― нет. Береги себя. ― Кати уже начала разворачиваться в сторону касс, как В. поймал ее за руку.
― Мы не можем расстаться вот так... Какая-то незаконченная сцена получается.
― Но мы уже расстались. Я тебе больше скажу ― мы никогда и не были вместе.
― Давай представим, что ничего не было ― и просто проведем сутки друг с другом. Настоящими... Хотя бы на прощание... ― В. поставил корзину на пол, а сам двумя руками взял голову Кати, большими пальцами касаясь щек. Холодная рыба в пакете легла на плечо Кати. И перестала шевелиться.
― Зачем прощаться с тем, кого ты еще не знаешь? ― Кати опустила глаза на глянцевый кафельный пол.
― Ты не хочешь узнать меня настоящего?
― Нет, не хочу.
― Но в нашей истории было настоящее... ― В. говорил сентиментальные вещи, потому что, трудно признаться, его ранил холод Кати. То, насколько спокойно она с ним разговаривала.
― Да, твои рыбы были настоящими. Я по ним же все и поняла. По тому, как тихо и жестоко они пожирали друг друга. Как и все, что ты любишь ― все твое пожирает друг друга.
― Даже ты?
― Даже я. Когда-то... Но больше не буду. Я не рыба в аквариуме. Там за стеклом есть жизнь. Я прожила эти пять лет за стеклом от своей жизни... Я жила мечтами... Как рыба в аквариуме, думая, что этой водой ограничивается жизнь. Но только что... ― Кати выхватила из рук В. пакет с дохлой рыбой, разорвала его в клочья и бросила ее в аквариум. Та сначала покатилась ко дну по зеленоватой жиже, похожей на воду, а потом поднялась вверх ― брюхом к небу... ― Но только что я поняла, что я сама себя посадила в этот аквариум... Не ты... Ты тут не при чем...
― Ты все такой же романтик, ― улыбнулся В.
― Да. Я все еще во что-то верю... Просто уже не в тебя.
― Ты просто так сейчас уйдешь?
Кати не ответила ничего и пошла к выходу...
В. облокотился всем своим весом на плотное стекло аквариума ― почувствовал, насколько шаткая конструкция ― этот аквариум с человеческим кормом... Он несколько раз пошатал его... И тот упал на кафельный пол... Это был не спонтанный романтический жест ― не злость, не истерика ― он просто отпустил Кати на волю... Окатив свои брюки и рубашку грязной зеленоватой водой, убив пару десятков рыб... Он ее отпустил... Он думал, что Кати хотя бы обернется и посмотрит своими серо-голубыми глазами... Она же вздрогнула и даже испугалась резких звуков разбивающегося стекла, почувствовала на своих ногах брызги воды... А несколько рыбешек покатились по яркому и блестящему полу к ее каблукам.
Но Кати перешагнула через несчастных рыб, очередных жертв человеческой беспечности, открывающих рот в поисках жизни. И пошла дальше. Своей собственной дорогой. Она пересилила себя и не посмотрела назад. Но она его простила, видя в разливающихся кругах воды его отражение... Его настоящего. Такого, каким он был на самом деле.
В. стоял мокрый, немного обескураженный, привлекший к себе массу постороннего внимания, чьих-то возгласов и всеобщего недоумения, но ему было плевать, он за все это заплатит... Одним аквариумом больше... Одним меньше ― в мире ничего не изменится. Но вот мир Кати изменился.
