Сэмюел Беккет - Мерфи
После бури, как это обычно и бывает, наступило затишье. Ниери сидел на кровати и наслаждался созерцанием Кунихэн; Кунихэн напряженно обдумывала, как ей следует вести себя дальше, а Вайли по другую сторону двери уже намеревался потихоньку, на цыпочках уйти. Горничная, никогда не прибегавшая по первому же зову, ожидала в своей темной, похожей на пещеру каморке повторного звонка, и когда он громко и настойчиво зазвонил, сообщая ей о том, что вызов отнюдь не случаен и что она и ранее не ослышалась, горничная без дальнейших промедлений и совсем не рассердившись отправилась туда, куда ее призывали. Подойдя к двери Ниери, она постучала.
– Тот человек, – тут же отозвался Ниери, – который стоит у двери, очень хочет войти, но, как видите, не может, потому что дверь заперта, и заперта изнутри. Отоприте, сделайте любезность, ее своим ключом и впустите его ко мне.
Вайли с напускной самоуверенностью шагнул в комнату, а Кунихэн мгновенно поднялась на ноги.
– Какая вы умница, – похвалил Ниери горничную за расторопность. – А теперь, будьте добры, оставьте нас и заприте дверь извне снова.
Вайли и Кунихэн предстали друг перед другом, лицом к лицу. То было тяжкое испытания для них обоих.
– Ты… ты… ты жлоб! – вскричала Кунихэн, нанося удар первой.
– А ты сука! – выпалил Вайли.
Напомним, что они относились к группе людей, весьма обширной, обладающих некими общими умственно-психологическими чертами.
– Ладно, смягчите если не выражения, то хотя бы тон, – призвал Ниери сражающиеся стороны.
– Жлобина! – взвизгнула Кунихэн, и во втором залпе решив использовать словечко из совсем не свойственной ей лексики.
– Послушайте, прежде чем вы продолжите свою перепалку… – начал Ниери и сам себя оборвал.
Итак, первый раунд остался за Кунихэн, и силы ее при этом оказались почти неистраченными. Она горделиво уселась на кровать, а Вайли несмело двинулся по направлению к ней. Надо сказать, что он обладал врожденной способностью хорошо оценивать те жизненные ситуации, в которых ему приходилось оказываться, и вести себя соответствующим образом, причем приноравливался к складывающимся обстоятельствам быстрее, чем Кунихэн, однако в тот момент у нее имелось некоторое преимущество, достигнутое за счет того, что она успела поразмыслить над планом действий и изловчилась нанести первый удар.
– Имейте в виду, – обратился Ниери к Вайли и Кунихэн, – то, что дверь заперта на ключ, ровным счетом ничего не значит. Пусть это обстоятельство вас не смущает, чем бы вы ни собирались заняться.
– А я о тебе был значительно более высокого мнения! – воскликнул Вайли.
– А ятебе благодарен за такое мнение обо мне, – ответил Ниери тоном кондуктора в лондонском автобусе, которому передают мелочь на сумму, точно соответствующую стоимости билета.
В этот момент Кунихэн поразила мысль о том, что перед нею двое мужчин, над которыми ей никогда не одержать верх, даже если бы дело ее было правым.
– Могу побиться об заклад, что ты принес ту же самую великую новость, что и твоя подружка, – сказал Ниери, – и новость эта такова: Купер обнаружил женщину, в компании которой был однажды замечен Мерфи. Я угадал? – уточняю: женщину видели входящей в тот дом, в котором, как было выяснено раньше, на тот момент проживал Мерфи, – внес свою поправку Вайли. – Мерфи с ней рядом не видели.
– В таком случае, можно ли это называть обнаружением Мерфи? – вскричал Ниери.
– Купер нутром чует, – отстаивал свое Вайли, – что эта женщина – весьма, кстати, красивая – приведет нас к Мерфи. И я в этом уверен так же, как и Купер.
– Все это глупости, – фыркнул Ниери.
– Однако если и Кунихэн так считает, – наставительно изрек Вайли, – какое право мы имеем сомневаться?
Кунихэн закусила губу, расстроенная тем, что высказать такую мысль пришло в голову не ей, а Вайли, а Ниери, услышав этот выпад, несколько раз открыл и закрыл рот. Сильно сказано, решил он, и ему тут же захотелось подняться с постели. Он обратился к Вайли и Кунихэн с небольшой речью:
– Если ты, Вайли, сделаешь мне небольшое одолжение и подашь мне мою пижаму, и если вы, госпожа Кунихэн, будете столь любезны, что не обратите пристального внимания на мою особу в тот момент, когда я появлюсь из-под простыни более обнаженный, чем тогда, когда я впервые являлся в этот мир, тогда я воздвигнусь с ложа.
Вайли поспешно подал просимую пижаму, а Кунихэн закрыла глаза.
– Не пугайся, Вайли, – успокоил Иглу Ниери, – почти все, что ты видишь на моем теле и что, судя по выражению твоего лица, тебя так напугало, – это пролежни.
Ниери, надев пижаму, уселся на краю кровати.
– Ноги не держат, – сообщил он. – Долгое пребывание в постели, да будет вам известно, самое утомительное дело на свете. А вы, госпожа Кунихэн, можете теперь открыть глаза, если хотите, конечно.
Кунихэн приподняла веки и стрельнула глазами в сторону Ниери. То, что она увидела, так впечатлило ее, что она воскликнула:
– Может быть, вам что-нибудь нужно? Мы могли бы…
Обратите внимание на это «мы» – Кунихэн протягивала Вайли если не руку, то, по крайней мере, пальчик примирения. Без этого «мы» сказанное прозвучало бы простой вежливостью или в лучшем случае как изъявление добрых чувств. «Мы» не ускользнуло от Вайли, который всем своим видом стал показывать, как жаждет он помочь.
Начиная с того момента, когда Ниери, «воздвигаясь с ложа», признал, что Мерфи действительно найден, а точнее, с того момента, когда было достигнуто согласие не вести вокруг этого сообщения споры, атмосфера встречи улучшилась, причем до такой степени, что можно было бы вести речь чуть ли не о взаимной терпимости.
– Теперь меня ничто не удивит, – заявил Ниери.
Кунихэн и Вайли, словно сговорясь, бросились к Ниери и совместными усилиями подняли его на ноги, довели, поддерживая с обеих сторон, до окна, осторожно усадили на стул.
– Виски под кроватью, – сообщил Ниери.
Именно тогда, оглядываясь по сторонам, они одновременно увидели тоненькие струйки какой-то жидкости, расползавшиеся по полу, однако, благодаря своему хорошему воспитанию тактично воздержались от вопросов, откуда эта жидкость взялась.
Кунихэн пить виски отказалась. Вайли поднял свой стаканчик и провозгласил:
– За отсутствующего здесь физически, но присутствующего духовно!
Надо думать, он имел в виду Мерфи, опять-таки тактично не называя того по имени, но давая такое удачное его описание, что становилось вполне ясно, о ком идет речь. Кунихэн присоединилась к этому тосту громким и обильным вздохом.
– Садитесь, не стойте так предо мною, садитесь прямо напротив меня, – попросил Ниери, – и не впадайте в отчаянье. Напоминаю вам, что не существует треугольника, даже самого тупоугольного, вокруг которого нельзя было бы описать окружность таким образом, чтобы она касалась всех его гаденьких вершин. И помните – один из разбойников спасся.[193]
– Наши медианы, – поддержал Вайли геометрическую метафору, – или как там эти линии называются, пересекаются в точке, называемой Мерфи.
– Да, пересекаются, но не в нас, – уточнил Ниери, – за пределами нас.
– Во внешнем свете,[194] – высказала свое видение Кунихэн.
Теперь пришла очередь Вайли высказаться, но он не нашелся, что сказать. И едва Вайли осознал, что он не в состоянии быстро собраться с мыслями и высказать что-нибудь достойное, как тут же у него сделался вид человека, который не то чтобы старается найти мудрое слово, нет, а который просто ждет своей очереди высказаться. А Ниери безжалостно призвал Вайли внести свою лепту:
– Ну, что ж ты молчишь, Вайли, давай, валяй, участвуй!
– Что, и лишить даму возможности сказать свое последнее слово? – вскричал Вайли. – Заставить ее ломать голову в поисках чего-нибудь весомого и значительного? Нет, Ниери, я от тебя такого не ожидал!
– Мне не нужно ломать голову, я всегда готова с ответом, – бросила Кунихэн.
Так и получилось, что говорить мог теперь любой из них.
– Ну что ж, прекрасно, – проговорил Ниери. – Собственно, я подводил вас к тому, чтобы… корче, я хотел сказать вот что. Давайте сделаем нашу беседу чем-то таким, чему не было прецедента ни в реальной жизни, ни в литературе, пусть каждый покажет все свои способности, пусть прозвучит наиправдивейшая правда, наиглубочайшая истина. Вот что я имел в виду, когда говорил, чтобы вы заимствовали из моих уст тон беседы, а не слова… Да… кстати, нам давно пора разойтись и расстаться.
– Но мне показалось, что в тоне вашего голоса звучала горечь, – высказался наконец Вайли. – По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление.
– Я вел речь не столько о тоне голоса, сколько о тоне разума, – сказал Ниери, – меня интересует прежде всего духовный подход… однако продолжай, Вайли, продолжай. Можно ли не произречь, а прорычать истину?
