Джонатан Кэрролл - Свадьба палочек
Пока бесчисленные вопросы мелькали в моей голове, шум стал затихать, постепенно сходить на нет. Наконец настала почти полная тишина. Тогда-то я и огляделась по сторонам — посмотреть, как другие отреагировали на эту зловещую тишину. И еще кое-что. Запах одеколона. Учуяв запах дорогого, роскошного мужского одеколона, я завертела головой. «Диптих». Я даже название вспомнила.
Посмотрев налево, я пережила двойное потрясение. Потому что все смотрели на меня. И потому что я увидела своего старого приятеля Клейтона Бланшара — человека, который познакомил меня с книготорговлей и Франсес Хэтч. Это был его одеколон. Он сидел не далее чем в трех футах от меня, одетый, как всегда, изысканно — великолепно сидевший на нем темный костюм, пестрый шелковый галстук, белая сорочка. Я произнесла его имя и безмолвно спросила: Клейтон? Здесь? Он улыбнулся.
Рядом с ним сидел мальчик, которого я сперва не узнала. Но потом сразу вспомнила. Как ныряльщик, всплывающий из водных глубин, воспоминание о нем поднялось на поверхность, и я поняла, кто это. Луджер Пут. Такое было у него странное имечко. Его семья жила по соседству с нашей на Мариахильферштрассе в Вене в 1922 году. Он и его друг Куно Зандхольцер однажды затащили меня на чердак нашего дома и заставили снять панталоны. Им казалось, что они заставили меня сделать что-то ужасное, но я не имела ничего против. Лишь бы они обращали на меня внимание. Луджер был в коричневой твидовой кепке для гольфа, которую он все время теребил за козырек. Я хорошо помнила этот жест.
Соседний стул занимал человек, которого я тоже узнала не сразу, но потом из глубин моей памяти появилось его имя: Виктор Петлючен. Первый мужчина в жизни Лолли Эдкок. Скользя взглядом по сотням, тысячам лиц, обращенных ко мне, я вскоре могла узнать их все. Имена. Я вспоминала все новые и новые имена, а вместе с ними и истории этих людей.
В моих прошлых жизнях я была знакома с каждым из них. Я начинала вспоминать эти жизни и эти лица. Как мы познакомились и расстались, что они значили для меня. Все они были на этом стадионе.
Сколько человек встречаем мы в течение жизни? Сколько из них оказывают на нас влияние и на сколько из них влияем мы сами? Представьте, что вы на минуту оказались в окружении всех людей, которых когда-либо знали — кого-то всего лишь мгновение, кого-то всю жизнь. Все они смотрят на вас, потому что вы — единственное, что их связывает. Нить, на которую все они нанизаны.
А теперь вообразите, что существует реинкарнация. Вообразите, что собрались все люди из всех ваших жизней…
Стало еще тише. Раздавались лишь покашливания, шорох подошв о каменный пол, торопливый шепот. Мы все ждали того, что должно было последовать. Я продолжала оглядываться, потому что каждое очередное лицо навевало новые воспоминания.
Эти люди были одеты в соответствии с модой своего времени, поэтому вокруг царило разнообразие костюмов и стилей. На мужчинах были комбинезоны, грубое льняное белье, тряпье, двубортные костюмы от Хантсмена с Сэвил-Роу. Пышные усы и бритые головы, меховые шапки, каракулевые воротники, бейсболки, сандалии, деревянные башмаки, тапки, высокие кожаные ботинки. Кто с оружием, кто с портфелями. На женщинах были высокие напудренные парики, чепцы, платья с облегающим лифом и пышной юбкой, длинные вечерние туалеты, розовый строгий костюм, футболка, рекламирующая рэп-группу «Черноглазые бобы». Имена, которые я произносила сотни раз и иногда сотни лет назад, всплывали в памяти как забытые факты: Виктор Петлючен, Генри Эллисон, Ясна и Фленда Сукало. Эльжбета Дудзинска. Моя подружка Десси Кимброу, дочь английского посла, которая упала с моста Райхсбрюке и утонула в Дунае в первый день нового 1918 года. 1949, 1971, 1827, 1799… Каждая из моих жизней, все прожитые годы, все живые и умершие люди, с которыми я была знакома, — все это вместил огромный стадион. Тысячи и тысячи.
Почувствовав, что теперь смогу это вынести, я повернулась лицом к полю, — и на меня устремились тысячи глаз, ожидая, что я стану делать теперь. Посреди поля стоял Хью, а рядом с ним — незнакомая молодая женщина. У Хью на руках уже не было нашего ребенка. Глядя на эту новую женщину, я тщетно пыталась вспомнить ее лицо.
— Это твоя дочь, когда вырастет.
В проходе передо мной возник сын Хью вместе с Шарлоттой, моей Немезидой.
Я бросила на него негодующий взгляд' не поверив ни одному слову. Он это почувствовал, и лицо его посуровело.
— Это правда. Не хочешь — не верь. Пойди и сама убедись.
Я обошла его и стала спускаться по ступеням. Внизу была небольшая открытая калитка. Через нее я прошла на поле. Хью и молодая женщина смотрели на меня, улыбаясь. Она взглянула на Хью, и он нетерпеливо кивнул. Она дотронулась до его руки и пошла мне навстречу. Я остановилась, и у меня перехватило дыхание.
Она была высокой, некрасивой, с большими ладонями, как у меня. Улыбка у нее была кривоватая, бесконечно трогательная. От своего отца она унаследовала карие глаза и брови, вздернутые по краям.
— Мама?
Я уже готова была ответить: «Да, да, да, это я. Я твоя мать», — но в эту самую секунду мир позади меня взорвался. Глаза наши на мгновение встретились, и я уверена, что и в ее, и в моих было одинаковое выражение ужаса. Толпа неистовствовала. Десятки тысяч людей, собравшихся на этом стадионе, обрушили на меня вопли ярости, возмущения, ненависти.
Потому что на том или ином этапе своих жизней я эгоистично использовала каждого из них. Пользовалась ими по крупному или по мелочам, не-помню-как или лучше-не-вспоминать-как, лишь бы заполучить то, что мне в тот момент было нужно. Я их любила или обманывала, ненавидела, забывала, не обращала на них внимания, была с ними почтительна, похищала их сердца или отказывалась, когда они предлагали мне их сами. Я вторгалась в их жизни полной невеждой; я уходила, зная все. Я брала их любовь, брала их надежду, я брала их время, ничуть их не уважая.
Некоторые просили взамен хоть чего-нибудь, другие хотели многого. Я отдавала только то, что считала нужным, то, что было у меня в избытке. Они давали мне то, что было им дорого, или то, от чего зависела их жизнь и существование, что питало их веру. То, что они получали от меня, немногого стоило, это были лишь пустые подарочные коробки, украшенные ленточками и бумажными цветами. Многие воруют, потому что знают: украденное так или иначе должно принадлежать им. То, что делала я, было не воровством, а бартером: я даю тебе то, что мне не нужно, а ты взамен дай мне то, чего я от тебя хочу. Это справедливо.
Они потрясали сжатыми кулаками, одни лица были пунцовыми, другие — мертвенно бледными. Какая-то женщина рыдала от злости. Какой-то мужчина, доведенный до безумия, что-то кидал в меня. В руке у него ничего не было, и тем не менее он пытался что-то в меня бросить. Он бесконечно повторял это движение. Их ненависть была испепеляющей, тяжелой, как камень, горячей, как огонь.
И во всем этом виновата была я.
В разгар всего этого неистовства на поле вышел сын Хью и остановился в нескольких футах от меня. Еще одна жертва. Ребенок, который не появился на свет из-за моего эгоизма. Он поднес сжатые кулаки к углам рта. Потом медленно вытянул вперед согнутые указательные пальцы. Как зубы. Как клыки.
— Ты вампир.
Я услышала это слово, несмотря на шум, так как поняла, что в этом-то и было все дело.
Я оглянулась — слышали это Хью с девушкой или нет, — но они исчезли. Я смотрела на идеальную зелень поля вокруг меня и всей душой желала, чтобы они вернулись и я могла сказать что-нибудь — что угодно, объяснить. Но никаких объяснений не было. Было только одно это ужасное слово, слово истины. Вампиры отнимают то, что людям нужно для жизни. Иногда это кровь, иногда надежда, любовь, честолюбие, вера. Все это я у них забирала.
Шум у меня за спиной прекратился. Даже шелеста ветра не было слышно. Когда я повернулась, там оставался только мальчик. Трибуны были пусты. Он стоял на прежнем месте, руки вытянуты вдоль тела.
Я сделала шаг к нему навстречу, но на этот раз попятился он, боясь, что я к нему прикоснусь.
Я попыталась заговорить, но в горле у меня пересохло, голос получился хриплый:
— Как тебя зовут?
— Деклан. — Он произнес это своим звонким мелодичным голоском так легко и свободно, как будто имя было самым заурядным. — Это имя одного святого.
Я улыбнулась, вспомнив Хью и его «коллекцию» святых.
— Я, пожалуй, пойду, Деклан. Я поняла, почему они хотели, чтобы я пришла, но больше мне здесь делать нечего. Я все поняла. Как ты думаешь, я могу уйти?
— Наверно. Не знаю.
Я прошла назад через поле, миновала ворота, поднялась по ступеням мимо трибун. Наверху я чуть было не оглянулась, чтобы посмотреть на все это в последний раз, но в последний момент передумала. Я знала, что это может меня убить, а ведь у меня остались еще кое-какие незавершенные дела.
История теней