Айрис Мердок - О приятных и праведных
— Вы проведете меня в спальню? Пожалуйста, — я не знакома с расположением комнат в доме.
Она достала из кармана и предъявила ему стальную рулетку.
— Да, разумеется, сейчас…
Мужчина повел ее вверх по лестнице в комнату, расположенную над гостиной, в передней части дома. Джессика, которая в прежние дни ни разу не заглядывала в спальню своего возлюбленного, тем не менее вбила себе в голову, что здесь-то оно все и происходит, но на всякий случай хотела в этом убедиться.
— Вам понадобится что-нибудь, — стремянка, там, я не знаю?
— Нет-нет, все нормально, теперь я справлюсь сама, спасибо. Займет что-нибудь минут десять. Мне еще надо обмерить и в ванной кое-что. Не буду больше вас задерживать.
Мужчина снова издал какие-то невнятные звуки и ушел, закрыв за собой дверь спальни.
У Джессики, которая заранее тщательно и в деталях продумала план своих действий, от наплыва чувств так закружилась голова, что она вынуждена была сесть на первый попавшийся стул. Она не ждала, что на нее так сильно подействует ее присутствие в спальне Дьюкейна. Эта тишина, эти брюки, аккуратно сложенные на кровати, его щетки и запонки на туалетном столике, простота и строгость холостяцкой обстановки, горькое и сладостное чувство узнавания и потери захлестнули ее внезапно приливом тоски по нему. Эта спальня, в отличие от гостиной внизу, могла быть комнатой любого одинокого мужчины, и вместе с тем в ней обитал дух Дьюкейна, мужская субстанция в столь чистом виде, с какой близкой к обмороку Джессике сталкиваться еще не приводилось.
Ее блуждающий взгляд упал на кровать, и приступ ревности, как хороший глоток коньяка, привел ее в себя. Кровать была не узкая. Не двуспальная в полном смысле слова, но из тех довольно широких односпальных, где места с лихвой хватает на двоих. Джессика вскочила на ноги и приступила к поискам.
Она считала, что женщине практически невозможно находиться в комнате, пусть даже короткое время, и не оставить по себе следов. Если в постели у Дьюкейна побывала женщина, после нее наверняка остался какой-то знак, памятная примета недосягаемо прекрасной области, в которой протекает любовная жизнь Дьюкейна, сверкающая частица запретного для Джессики сверхмира, без устали создаваемого ее воображением. Что она будет делать с этим талисманом — истязать ли себя, истязать его, — она пока не придумала. Главное было заполучить вожделенный предмет.
Джессика осторожно отвернула покрывало на кровати, откинула простыни. Приблизила лицо к подушке и принюхалась. Она позаботилась не пользоваться в тот день духами. Светлые с темными прядями волосы ее легли на подушку. Как некстати была сегодня эта сенная лихорадка! Джессика втянула носом воздух, проверяя свое чувство обоняния. Уловила слабый косметический душок, — впрочем, это вполне мог быть крем для бритья или даже дезинфецирующая жидкость. Неубедительно.
От кровати Джессика перешла к мусорной корзинке. В ней обнаружились: обертка от косметических салфеток, картонный футлярчик от тюбика зубной пасты, пустая пачка из-под сигарет, обломок расчески и довольно много волос. Джессика вытащила клубок волос и принялась выпрямлять их и обнюхивать. Все волоски были темно-каштановые и, похоже, принадлежали Дьюкейну. Помедлив минутку, Джессика сунула клубок волос к себе в карман. Потом открыла платяной шкаф. Чинная вереница строгих Дьюкейновых костюмов предстала перед ней, подобно собранию выпотрошенных мужских оболочек. Пахло в шкафу деревом и мужчиной. Шкаф походил то ли на волшебный домик, то ли на раку с мощами неведомых святых. Секунду Джессика уважительно постояла перед ним, затем набралась храбрости и, решительно сдвинув брови, принялась проворно обследовать карманы костюмов. Карманы у Дьюкейна были набиты всякой всячиной: разнообразные бумажки, извещения о штрафе за неправильную парковку, номерки из гардероба, опять-таки волосы, мелочь, несколько расчесок и — в изобилии — обкатанные морем камушки. Были и два письма, но одно — от телефонной компании, а другое — от водопроводчика.
Джессика оставила в покое шкаф и переключила свое внимание на комод. Здесь, при том что было и от чего перехватить дыхание, и над чем вздохнуть — галстуки, свидетели более счастливых дней, запонки, подаренные ею самой, — не нашлось абсолютно ничего, что могло бы послужить уликой. Ни противозачаточных средств. Ни принадлежностей женского туалета. Джессика, уже в смятении оттого, что время на исходе, скользнула в ванную. Тут слегка попахивало экстрактом для ванны. В карманах черного с красными звездочками шелкового халата, висящего на двери, были мужские носовые платки, и пахло от халата табаком. В мусорной корзинке лежал детективный роман.
Джессика кинулась обратно в спальню. Что-нибудь да обязательно должно быть, думала она, и я обязательно должна это что-нибудь найти. Определенность в тысячу раз лучше, чем сомнение; определенность вооружает тебя властью, возможностью ранить и ошеломлять, возможностью воссоздать, пусть даже с извращенным содержанием, узы живого чувства. Джессика начала заглядывать в углы, осматривать паркет. Не затаился ли какой-нибудь крошечный предмет — бусинка, пуговица, шпилька для волос — в ворсинках ковра? Она приподняла оборку покрывала и забралась под кровать. Вытянулась там во весь рост, лихорадочно шаря по ковру, и в какой-то момент заметила, что в комнате стало темно. Совсем близко обозначилась пара мужских ботинок и отвороты брюк. Джессика вылезла из-под кровати.
— Вы знаете, в том, что вы сейчас мне говорили, не все сходится.
Оказалось, что эти слова сказаны, несколько виновато, тем маленьким седым мужчиной, который впустил ее в дом.
От облегчения, что это не Дьюкейн, Джессика невольно опустилась на кровать и несколько мгновений могла лишь молча хлопать глазами. Затем все-таки выговорила:
— Я только проверяла электровводы.
— Во-первых, — продолжал мужчина, — я посмотрел по телефонной книге, и выяснилось, что такой фирмы как «Пейн и Стивенс» не существует, а во-вторых, мистер Дьюкейн как раз недавно сменил в этой комнате занавески. И в третьих — для чего вам понадобилось учинять такой разгром на кровати? Пожалуй, хватит вопросов для начала.
Мужчина взял стул, поставил его перед закрытой дверью и с выжидательным видом уселся на него. Джессика оглянулась на постель с откинутыми простынями и сдвинутыми с места подушками. Перевела взгляд на комод с выдвинутыми ящиками, из которых в беспорядке свешивались галстуки и рубашки. Что ей было сказать? Она не боялась, что ее могут отправить в тюрьму, — боялась, как бы ее не застиг здесь Дьюкейн, как бы ее не вздумали удерживать здесь силой до его прихода. Вот-вот расплачусь, мелькнуло у нее в голове.
— Судите сами, — прибавил мужчина мягким голосом с легким иностранным акцентом, — не могу же я оставить это просто так, верно? А вдруг вы пришли сюда грабить? И потом, должен я, как друг, оберегать чужое имущество, с которым вы, прямо скажем, обращаетесь несколько вольно?
К Джессике вернулся дар речи.
— Так вы не слуга, то есть не шофер?
— Нет. Слуга, он же шофер, сегодня выходной. Я здесь по другой причине. Но это неважно. Я до сих пор не услышал от вас объяснения, голубушка.
— Я пришла не грабить, — сказала Джессика слабым голосом.
— Да, верю, — я, откровенно говоря, всерьез так и не думал. Немного поразмыслил о вас там, внизу, когда проверил, существует ли «Пейн и Стивенс», и сказал себе: нет, эта молодая особа не похожа на воровку. Однако кем-то вы все же быть должны, и я по-прежнему жду, что вы скажете на это…
Джессика сидела на кровати ссутулясь, испуганная, виноватая, несчастная. Что, если этот человек и вправду решит держать ее здесь, пока не вернется Дьюкейн, — еще и запрет, чего доброго? Почему такая огромная любовь не принесла ей ничего, кроме страданий и страха? На глаза Джессики навернулись слезы. Она сунула руку в карман и вынула ее вместе с клубком Дьюкейновых волос, который покатился на пол.
— Ну, будет, будет. — Мужчина подошел к кровати, сел рядом с Джессикой и протянул ей большой чистый носовой платок, в который она зарылась лицом. — Я же не чудовище какое-то. Я не хочу вас пугать. И не сделаю вам ничего плохого. Но поставьте себя на мое место! Я обязан задать вам кой-какие вопросы! Ну и, естественно, мне к тому же любопытно. Хоть убейте, не представляю себе, как объяснить ваше поведение. Все это выглядит по меньшей мере необычно, вы не находите? Ну тихо, не надо плакать! Лучше поговорите со мной немножко, хорошо?
Джессика перестала плакать и вытерла свое мокрое лицо. Посмотрела в мужское темное нутро платяного шкафа. Ожесточение и горе переполняли ее. Неожиданное — это уже кое-что. Значит, надо действовать очертя голову. Она сказала жестко:
— Вы спрашиваете, кто я такая. Я — женщина, одержимая ревностью.
