Дэвид Николс - Мы
98….где все начиналось
Прелестный город, и красновато-коричневый, и грязно-розовый, и насквозь пропеченный августовским полднем. Однако я был настолько поглощен поставленной целью, что позволил себе отпустить на Верону всего лишь два часа: я шагал по прекрасным площадям и средневековым мостам так, словно отрабатывал тяжелую повинность осмотра достопримечательностей по списку, – чудовищный способ знакомства с городом и гнусное предательство нашей задумки Большого турне. Ну да ладно, сейчас есть вещи поважнее культуры. Я отметил чудесный римский амфитеатр, третий по величине в мире, поставил галочку, осмотрел Торредеи-Ламберти, рынок на Пьяцца делле Эрбе, живописную Пьяцца делла Синьория – галочка, галочка, галочка. Вниз по вымощенной мрамором торговой улице, и вот уже толпа туристов внесла меня в наполненный какофонией звуков и запруженный людьми внутренний дворик под каменным балконом – предположительно, балконом Джульетты. Такое чувство, будто балкон просто приклеили к стене, и, как и следовало ожидать, мой путеводитель сообщил с некоторым оттенком презрения, что балкон был пристроен не далее как в 1935 году, а поскольку Джульетта – персонаж вымышленный, то это вообще как попасть пальцем в небо. «О Ромео, Ромео! Отчего, зачем ты Ромео?»[40] – радостно выкрикивали остряки из всех стран мира. В этот знойный полдень внутренний дворик стал буквально ловушкой для турис тов, но я прилежно смотрел, как взмокшие от пота люди по очереди позировали на фоне пошлого памятника шекспировской героине, правая грудь которой блестела от прикосновений миллионов рук. Потереть ее грудь – это к удаче, тут и к бабке не ходи. Какой-то японский джентльмен сжал мою руку и жестами изобразил камеру, что на международном языке знаков означало: «Не желаете, чтобы я вас сфотографировал?» Но тискать на фотографии грудь бронзовой статуи – нет уж, увольте! Я вежливо отказался и начал проталкиваться к выходу, остановившись только для того, чтобы прочесть надписи на стене, разукрашенной граффити: Симон и Вероника, Олли + Кирстен, Марко и Карлотта. Полагаю, я мог бы добавить: Конни + Дуглас = 7я навсегда. Je t’aime, прочел я, ti amo, ik hou van je[41], стена была густо исписана объяснениями в любви, прямо-таки в духе Джексона Поллока.
Джексон Поллок.
– Вот видишь, Конни? Я чему-то учусь, – громко сказал я. – Ik hou van je.
99. Ferrovia
[42]
Самое правильное – прибыть в Венецию рано утром на водном такси, идущем через лагуну. Я же приехал на ночном поезде вместе с туристами попроще и студентами; спотыкаясь и открыв рот от изумления, они гуртом вывались из странного, но довольно элегантного железнодорожного вокзала – отделанного мрамором здания с низкими потолками, чем-то напоминающего кофейный столик, о который вы постоянно стукаетесь голенью. Я нашел последний свободный номер в забытом богом pensione в Кастелло и, решив проделать весь этот неблизкий путь пешком, бодро зашагал по все еще оживленной Страда-Нова, заглядывая в юношеские лица в надежде увидеть Алби. Венеция в разгар лета ощущалась совсем не так, как зимой; воздух был пропитан влагой, от каналов исходил тошнотворный аммиачный запах, и я не сразу обнаружил, что сомнительные ароматы, к моему величайшему стыду, исходят именно от меня. По пути между Мюнхеном и Венецией я успел провонять не хуже, чем грязный канал; словом, возникла острая необходимость срочно устранить непорядок в номере отеля.
И тут впервые в жизни меня подвела способность ориентироваться: я кружил по разным там fondamentas, rivas и salitas[43], в связи с чем появился в pensione «Беллини», втиснутом между домами обшарпанном здании в тени Арсенала, уже после полуночи.
В прибытии в отель после полуночи есть некий элемент непристойности и вороватости; недружелюбный ночной портье обиженно направил меня по бесконечным лестничным пролетам в чердачный номер размером с двуспальную кровать, но с одним спальным местом. За тонкой стенкой, с ревом пробуждаясь к жизни, булькал гостиничный бойлер. Я бросил взгляд в зеркало, освещенное тусклыми лучами света голой лампочки под потолком. Поскольку жара и влажность были поистине тропическими, почти как на реке Амазонке, а я постоянно тер вспотевшее лицо, то у меня на лбу, со въевшейся грязью семи стран, образовалась полоса серого налета, вроде следа от ластика. Последний раз я брился еще в Париже, а одежду менял в Мюнхене, более того, я практически не спал со дня отъезда из Амстердама. Под солнцем Вероны мой нос, причем исключительно нос, стал цвета красного цветочного горшка, тогда как кожа под глазами от усталости приобрела сине-серый оттенок. Вид у меня был измочаленный, что уж там говорить, совсем как у заложника, готовящегося к видеообращению. Если бы меня сейчас увидел Алби, то наверняка испугался бы, но я настолько вымотался, что даже поход в общую ванную в конце коридора был выше моих сил. В результате я просто потер подмышки пластмассовым мылом и сполоснул коричневой водой из крошечной раковины, простирнул пропотевшую одежду, разложив ее, точно водоросли, на подоконнике, рухнул на продавленный матрас и моментально заснул под рев и бульканье гостиничного водопровода.
100. Эксперимент с мышами
Попробуйте представить, если хотите, макет Венеции в масштабе. Города не больше Рединга, но с более сложной планировкой и четкими границами. А теперь представьте две фигуры, также в соответствующем масштабе, которые в течение двенадцати часов наугад сворачивают то налево, то направо, совсем как мыши – да-да, мыши – в лабиринте. Лабиринт этот не относится к числу классических: широкие улицы и огромные площади перемежаются узкими переулками и мостами, выполняющими роль дымоходов. А с учетом турбулентного движения в течение, скажем, четырнадцати часов какова вероятность того, что наши две фигуры попадут в поле зрения друг друга?
Тут даже не надо быть специалистом по статистике, чтобы понять, насколько невелики мои шансы. Однако ничтожными их тоже не стоит считать, поскольку туристы в Венеции предпочитают следовать определенным протоптанным маршрутам: от Ferrovia до площади Святого Марка, от Святого Марка до рыбного рынка, затем до Accademia и обратно к Ferrovia. И хотя всем нам нравится мнить себя искателями, туристы под воздействием определенных факторов, сознательно или бессознательно, бродят по Венеции точь-в-точь как по большому универмагу, аэропорту либо картинной галерее. Ну-с, и куда лучше пойти: вглубь этого провонявшего мочой темного переулка или по направлению к той очаровательной маленькой кондитерской? Подобным поведенческим особенностям посвящено множество научных работ. Нам кажется, что мы обладаем воображением и свободой выбора, а в сущности, возможности свернуть с проторенного пути у нас не больше, чем у идущего по рельсам трамвая.
Итак, лабиринт оказался меньше, чем я думал; более того, сам факт, что я предположительно искал людей, которые навряд ли будут постоянно в движении, а аккордеон не тот инструмент, чьи звуки можно пропустить мимо ушей, вселял в меня робкую надежду рано или поздно преуспеть. И действительно, когда я сидел за своим двухзвездочным завтраком, состоящим из пористого кекса, апельсинового «сквоша» и почти каменного ананаса, то был крайне воодушевлен своим проектом. В моей миссии имелся некий элемент шпионажа, и с помощью водорастворимого фломастера я с наслаждением отмечал маршрут на ламинированной карте, которую таскал с собой все эти годы, чтобы в конце дня с чувством выполненного долга его стереть.
– У вас замечательная система, – произнесла улыбчивая женщина, немка или, возможно, скандинавка; не считая меня, она была здесь единственным столующимся.
– Спасибо, – ответил я.
За двадцать четыре часа я практически не открывал рта, и вот теперь собственный голос показался мне незнакомым.
– Если уж иметь карту города, то именно такую, – сказала она.
Я улыбнулся, не желая показаться нелюбезным.
– Тут экономить нельзя. Если уж выбирать карту, то наилучшего качества, – интригующе произнес я.
– А вы хорошо знаете город? – прихлебывая чай, поинтересовалась она.
– Я уже был здесь однажды. Более двадцати лет назад.
– С тех пор тут, должно быть, многое изменилось, – заметила она.
– Нет, в основном ничего не… О, я понимаю. Да, практически до неузнаваемости! Все эти новые здания! – Она явно пошутила, и я решил ей подыграть, подхватив легкий тон разговора. – Ведь тогда даже улицы еще не были затоплены, – выдал я все, на что был способен, и сразу споткнулся о ее растерянный взгляд.
Я поспешно сунул в сумку пресловутую карту, украденный банан, а также пакетик с тостами из буфета – и был таков. О да, Кэт, я тоже пошел твоей неверной дорожкой.
