Андрей Рубанов - Психодел
Встал навстречу, Мила поцеловала его в щеку, села, огляделась: да, она единственная женщина в зале. «О боже, – подумала, – теперь все будут на меня глазеть».
– Как тебе местечко? – спросил Борис.
– Приятное. Только народ какой-то... странный. Давно ждешь?
– Неважно.
Кавалер справа – молодой парень с худым вдохновенным лицом – перестал стесняться: развернулся всем корпусом, сложил руки на груди и сосредоточился на изучении ее декольте.
– Здесь хорошая рыба, – сообщил Борис. – И вино с юга Италии.
– Я за рулем.
– Не страшно. В этом заведении есть... ну, как бы... услуга, специальная. Вызываешь шофера – и он везет тебя домой. На своей машине или на твоей.
– Еще чего. Я чужого за свой руль не посажу.
Кавалер слева сменил позу, подпер кулаком щеку и громко вздохнул. Официанты отворачивали лица и улыбались. Борис оставался невозмутим.
– Слушай, – пробормотала Мила, – я так не могу. Они смотрят.
– И что?
– Это невежливо.
Он наклонился, прошептал:
– Хочешь, тут никого не будет? Останемся мы. Вдвоем. И больше никого.
– Хочу, – кивнула она. – Только как? Ты же не выгонишь отсюда всех?
– Зачем выгонять? – Борис стал серьезен и загадочен. – Сами уйдут. Я, бля, крут, я волшебное слово знаю.
– Тогда скажи его, побыстрее.
– Хорошо, – тихо произнес прекрасный принц. – Я тебя люблю. С праздником тебя.
Он сделал знак, свет погас, заиграло нечто печальное, сладкое, старомодное: то ли Азнавур, то ли Адамо. Пятеро гостей встали, как по команде. Пять пустых кофейных чашек опустились на блюдца, стукнули и скрипнули пять отодвигаемых стульев, и пять букетов приблизились с пяти сторон.
– С праздником.
– Поздравляю, сударыня.
– От всей души, мадемуазель.
– Искренне поздравляю!
– Всех благ и вечной красоты...
Щелкали каблуки, цвели улыбки. Первый кавалер изобразил бравого гусара, второй – светского хлыща, третий взмахнул воображаемой шляпой с перьями, на манер мушкетера, четвертый и пятый тоже исполнили какие-то миниатюрные остроумные репризы, но Мила была слишком ошеломлена и возбуждена, чтобы разобрать детали.
За спинами подсадных гостей теснились официанты с вазами для цветов. Мила поднесла ладони к щекам. Собственные пальцы показались ледяными.
Пятеро с достоинством откланялись. Официанты отступили в углы.
– Теперь давай праздновать, – сказал Борис.
– О боже. Пусть принесут воды.
– Уже несут.
– И вина.
– Вино сейчас вместе выберем.
– А эти мальчики... Откуда ты их взял?
– Профессиональные актеры.
– Ты арендовал весь ресторан?
– До пятнадцати ноль-ноль. Хотел купить до вечера, но...
– Понимаю. Выкатили беспредельный ценник.
– Угадала.
«Дура, – выругалась Мила про себя, – не будь бухгалтершей, не порти момент».
– Неважно, – сказала она. – Всё равно, это лучший подарок в моей жизни.
– Есть еще один, – сказал Борис и положил на стол ключи.
Кольцо украшал брелочек, совсем маленький – золотой или позолоченный, какая разница, не больше монетки в пять рублей, буква «Л», заключенная в овал, Мила взяла, провела пальцем, смотреть на брелочек было невыносимо, он был такой блестящий, такой гладкий, такой тоненький и красивый, он так много значил и символизировал; как представить себе, что большое и грубое существо бросает свои большие и грубые хлопоты, придумывает этот маленький брелочек, выкраивает время и деньги, потом находит того, кто зажмет маленький кусочек желтого металла в маленькие тисочки, припаяет, отполирует, доведет до совершенства, до веселого сверкания? Брелочек был слишком маленький и слишком изящный, чтобы не понять, насколько большие и грубые силы сосредоточены в его драгоценной малости.
– О боже, – сквозь слезы сказала Мила. – Ты снял новую квартиру?
Борис кивнул. Подождал, пока она справится с собой и приведет в порядок глаза, сообщил:
– Кстати, гораздо ближе к твоей работе. Там есть... ну, как бы хитрая улочка, я тебе покажу... Проскакиваешь буквально километр – и на Третье кольцо, и по нему до Профсоюзной, двадцать минут – и приехала...
Выставляя ладони ребрами, он показывал, как Мила будет проскакивать хитрую улочку и выруливать на Третье кольцо – а она смотрела и еле сдерживалась, чтобы не броситься ему на шею.
Большой, свежий, чистый, яркие губы, держится отстраненно, одеколон резковат, и вообще, при желании можно отыскать в его внешности и жестах множество мелких недостатков, включая плохо проглаженный воротник рубахи и манеру устанавливать локти на стол так, что посуда звенит, но краем глаза девочка Лю видела, что официантки пожирают ее принца глазами. Будь он хоть горбатый беззубый карлик – сейчас он мог брать любую, ибо дал понять, что способен на красивый поступок. Что умеет любить.
«Интересно, он сам это всё изобрел или подсказал кто-нибудь? – подумала она. – Ладно, потом спрошу. И потратился, небось... »
Ощутила голод. После всплеска эмоций она всегда сильно хотела есть. Азартно назаказывала себе всякого разного, включая горячий торт с шоколадным кремом, счастье должно быть полным, это надо понимать; в ушах шумело, вино не пьянило, Борис говорил мало, зато смотрел так, что мог бы вообще ничего не говорить, она в ответ хихикала или пыталась съязвить, сбоку была сплошная стена роз, невыносимо хотелось раздвоиться, отплыть бесплотным духом в угол зала и взглянуть оттуда. Наверняка всё выглядит сказкой.
Потом вышли из заведения, следом служка нес букеты, Борис открыл дверь своей машины, Мила решила возразить и тут же отругала себя (после всего, что произошло, нельзя возражать, а можно только идти за ним, с ним, к нему и делать то, что он скажет), и поехали, в облаке розового запаха, пока не приехали, и беззаботно оставили цветы на заднем сиденье, и набросились друг на друга уже в лифте; в квартире стоял чужой запах, но ей понравилось, только номер на входной двери был не слишком приятный, пятьдесят пять, а пятерки всегда казались ей легкомысленными; две комнаты, мебель только самая нужная, в прихожей – огромное зеркало, немедля отразившее ее, хрупкую и покорную, и его, нетерпеливого, полетели в разные стороны срываемые одежды, выступило знакомое тело, каменные бугры и жилы, знакомые руки протянулись и взяли ее, знакомая грудь раздулась, знакомый язык заиграл, и девочка Лю прыгнула, обнимая его, как он любил, ногами, и потом он ходил, держа ее на весу, она вскрикивала и трепетала, а он, совмещая приятное с полезным, делал паузы и показывал ей их новую пещеру; было весело и жарко. Сила его мышц всегда казалась Миле сказочной, ее пятьдесят пять килограммов он мог бы удерживать одной рукой. Посмотрели, правда, только одну комнату и коридор, потом принц сознался, что больше не может сдерживать себя, зарычал и задрожал, она помогла ему, он опустил ее на диван, перевели дух – и вместе отправились в душ.
Потом завернул ее в халат, отнес в спальню, принес кофе. Стоял – голый, огромный, – ловил ее взгляд, сопел. Глухим голосом объявил:
– Больше я тебя никуда не отпущу.
– Я уже поняла, – сказала Мила. – Я и сама не хочу уходить. Но сейчас надо идти. Во-первых, маму поздравить, во-вторых, Монахову, в-третьих – мои вещи...
– Вместе съездим. Я тоже поздравлю твою маму.
– Тогда довези меня до ресторана, я заберу машину, и разделимся. Я поеду к Монаховой – а ты к маме.
Принц кивнул.
Простыни и наволочки пахли магазином. «Чудак, – подумала она. – Не знает, что новое белье тоже нужно стирать». Поразмышляла и уточнила:
– Но лучше ты к маме не езди. Поздравишь завтра. Когда приедешь за мной и вещами.
– Почему не сегодня?
– Потому что сегодня я не успею собраться.
– Как всё сложно.
– Ничего сложного. Ты просто отвык от меня.
Он помолчал и спросил:
– А ты?
– И я тоже. Немножко.
Они бодро промчались по пустой праздничной Москве, Мила пересела в свою остывшую букашку, помахала рукой, Борис посигналил и укатил, а ей стало неловко, почти стыдно. Вдруг поняла, что ощущает себя взрослой теткой, трахнувшей мальчика. После двух месяцев разлуки влюбленные воссоединились – и невеста обнаружила, что сильно повзрослела. А жених остался, как был. Или еще хуже: два года жили вместе – и не взрослели, законсервировали друг друга, создали микромир, один на двоих, а потом расстались, и за два месяца она резко состарилась. Наверстала годы. А возлюбленный – нет; не повзрослел, не состарился. Не наверстал. Теперь она глядела на него новыми взрослыми глазами, умилялась и даже посмеивалась про себя: большой, добрый, обаятельный, романтичный, любящий, искренний. Самый лучший. Идеальный. Прекрасный. И абсолютно наивный. Всё ему важно, как половчее вырулить на Третье кольцо. О боже, разве это тема для разговора? До сих пор как-то выруливала и дальше будет выруливать. К черту Третье кольцо. И Садовое, и Бульварное. Принц задержался в развитии, ему давно пора становиться королем, а он не желает об этом думать. До сих пор ему было хорошо, и он решил, что дальше будет точно так же. Ему всегда было хорошо. Делал что хотел. Обстоятельства позволяли. Мама не возражала. Надоело учиться – бросил учебу. Захотел «свой бизнес» – на деньги, сынок, делай «свой бизнес». Занимайся тем, что тебе интересно. Проблема куска хлеба не стоит. По сторонам не смотри, у тебя своя жизнь. С плохими не водись, водись с хорошими.
