Юрий Брайдер - Миры под лезвием секиры. Между плахой и секирой
Когда Смыков в сопровождении еще трех-четырех смельчаков приблизился к нему и после предупредительных окриков тронул за плечо, негр осел набок, сложив длинные и тонкие конечности совсем как окочурившийся паук. Главврач потрогал его пульс, оттянул веко и сказал:
— Инфаркт. Как раньше говорили: разрыв сердца. Военком опасливо поднял копье с черным, отполированным ладонями древком и тяжелым, грубо окованным наконечником.
— С такими только на медведя ходить, — сказал он глухо.
— Скорее на льва, — поправил Смыков.
Начальник милиции, пользуясь постановлением районных властей как индульгенцией, все же объявил тревогу. Как всегда, когда такое мероприятие проводилось без предварительной скрупулезной подготовки, явились далеко не все, а половина явившихся старалась дышать в сторону.
Наличный состав переписали на бумажку, проинструктировали, вооружили и развели по постам.
Ночь так и не наступила. Даже в два часа можно было без труда читать газету. Небо продолжало удивлять и пугать — то по нему прокатывалась какая-то быстрая рябь, то в разных местах начинало просвечивать мутное зарево.
Электричество не появилось ни в шесть тридцать, ни в восемь, зато люди стали замечать разные знамения: налетела стая розовых попугайчиков и устроила драку с воробьями, на городской парк упала туча крупной, никогда не виданной в этих краях саранчи, река заметно мелела, все дальше отступая от берегов.
Пассажиры остановившихся поездов пешком добрались до Талашевска и табором расположились на вокзале. Сразу дала знать о себе нехватка питьевой воды. Возле закрытых магазинов выстроились огромные очереди. Горожане, оставшиеся безо всякого занятия, кинулись на окрестные поля рыть колхозную картошку. Загорелось несколько квартир, жильцы которых попытались готовить пищу на примитивных очагах. Тушить их было нечем.
Из разных мест района стали доходить нелепые слухи о каких-то чужих людях, грабящих добро, угоняющих скот и насилующих женщин. Описания между собой резко разнились: то это были косоглазые всадники на лохматых коньках, то полуголые негры с копьями, то лица кавказской национальности в железных панцирях и шлемах.
Единственной хорошей новостью было то, что районное начальство установило контакт с ближайшими воинскими частями и в город прибыло несколько бронетранспортеров с мотопехотой на броне.
Смыкову пришлось поспать всего несколько часов. За последние сутки он так вымотался, что даже не обратил внимания на Зою Осечкину, которую в числе других узников изолятора досрочно выпустили на волю.
Так прошло — если верить часам — еще трое суток. Положение ухудшалось едва ли не с каждой минутой. Ста тысячам горожан требовалось регулярно есть, пить, умываться и испражняться. Разъяснительная работа не могла заменить воду и хлеб. В самое ближайшее время можно было ожидать погромов и голодных бунтов.
Деньги мгновенно упали в цене, уступив место натуральному товарообмену. Собрание сочинений Дюма теперь тянуло на полпуда муки. За новый телевизор давали в лучшем случае полбуханки хлеба.
Несмотря на строжайшее запрещение санэпидстанции, горожане переловили и прирезали на мясо весь рогатый скот, неведомо какими путями забредший в Талашевск. Пастуха-негра после вскрытия, полностью подтвердившего диагноз главврача, похоронили в безымянной могиле, а копье и диковинную одежду сдали в краеведческий музей. Загадочное появление чернокожего перед окнами райкома партии можно было объяснить только чьей-то грандиозной мистификацией.
Не меньше, чем перебои в снабжении и отсутствие коммунальных услуг, угнетала неизвестность — ни один из посланных в область так и не вернулся. Вскоре возникла еще одна пугающая проблема: угроза бунта в исправительно-трудовой колонии, расположенной в пригороде Талашевска. Вырвавшаяся на волю тысячная толпа урок могла наломать немало дров.
На четвертые сутки из глухой деревушки, затерявшейся в лесах Добриневского сельсовета, прибыл на подводе почтальон и сообщил об ограблении магазина. Несмотря на тревожное время, на место происшествия решено было отправить оперативную группу для возбуждения уголовного дела и проведения розыскных мероприятий по всей форме.
Старшим выпало ехать Смыкову, впрочем, он и не отказывался. Перспектива с пистолетом в руках идти на штурм взбунтовавшейся колонии устраивала его куда меньше.
Прежде чем отправиться хоть и не в дальнюю, но неизвестно что обещавшую дорогу, целый час заводили старенький «МАЗ», весь свой век возивший песок из карьера на цементный завод. Хорошо хоть вояки выручили — взяли бронетранспортером на буксир. Горючего с собой захватили целых три бочки, чтобы не глушить на остановках мотор.
На выезде из Талашевска опергруппа едва прорвалась сквозь толпы беженцев. Люди, нагруженные мешками, узлами, чемоданами, кто пешком, кто на велосипедах покидали город, не способный прокормить и обиходить их. Все надеялись найти приют, покой и обильную пищу у деревенской родни.
Впрочем, километров через десять пейзаж принял вполне мирный вид, и, если бы не это жуткое небо, готовое, казалось, вот-вот рухнуть на землю, можно было подумать, что ничего из ряда вон выходящего не произошло. Да уже и к небу стали понемногу привыкать, присмотрелись.
Перед самой деревней дорогу перебежал худой, похожий на собаку заяц с обвисшими ушами.
— Ай, нехорошо, — сказал пожилой водитель, в кожу которого навечно въелись мазут и копоть. — Не будет нам удачи.
С момента кражи прошло уже немало времени, и то, на что не покусились неизвестные преступники, растащили сельчане. Такого мнения по крайней мере придерживалась заведующая магазином.
Взлом замка был грубый, непрофессиональный — вместе со скобой вывернули едва ли не всю дверную филенку. Довольно скоро обнаружился путь, которым ушли воры, — малохоженая лесная тропинка, даже не обозначенная на карте-двухверстке, которую Смыков на всякий случай прихватил с собой. Лиходеи, явно переоценив свои возможности, хапнули чересчур жирный кусок и уже в пути стали освобождаться от излишков добычи. Через каждые сто-двести метров на тропинке то эмалированная кастрюля валялась, то блюдце от чайного сервиза, то резиновый сапог.
— Запасливый народ, — сказал шагавший впереди лейтенант из угрозыска. — На копеечное барахло позарились.
— Это сегодня оно копеечное, а завтра ты его и за сто рублей не купишь, — философски заметил топавший в арьергарде немолодой сержант. — Надо будет собрать все на обратном пути.
— Соберем. Вешдоки как-никак… Только рано ты про обратный путь стал думать. Нам еще шагать и шагать.
— Ты до генерала хочешь дослужиться, ну и шагай себе, — огрызнулся сержант. — А я свое уже отшагал…
Так они втроем отмахали довольно приличное расстояние. Лес как-то незаметно кончился, и пошли места незнакомые — каменистые косогоры, голые бугры, щебеночные осыпи. Тропа пропала, да и следы на твердом, спекшемся грунте почти не читались. Мимо скользнула длинная сине-зеленая ящерица с красной головой.
— Что за черт! — лейтенант остановился. — Куда это мы забрели?
— Сейчас посмотрим, — Смыков снова развернул карту, а поверх нее положил компас, который постоянно брал с собой при выезде на место происшествия. — Где тут у нас север-юг?
Однако магнитная стрелка, отпущенная на волю, повела себя самым странным образом — сначала мелко задребезжала, а потом стала метаться по шкале наподобие маятника.
— Барахло, — сказал лейтенант. — Выкидывай.
— Странно. — Смыков несколько раз безуспешно встряхнул компас. — Первый раз с ним такое… Видимо, все одно к одному. Магнитные поля и те взбесились.
Лейтенант, тянувший срочную в ПВО, с этим предположением согласился, а сержант, не веривший в существование магнитных полей, только саркастически ухмыльнулся.
Пришлось определяться на глазок, без азимута. Однако как Смыков ни бился, ничего у него не получалось.
— Вот здесь мы должны быть, — тыкал он пальцем в карту. — Или, в крайнем случае, здесь. В лесу, среди болот. А тут прямо Альпы какие-то.
Смыков прекрасно знал, что высшая точка Талашевского района — гора Партизанская — имеет высоту семьсот метров над уровнем моря и на гору совсем не похожа. Совершенно непонятно было, кому верить: недоступной для общего пользования оперативной карте или собственным глазам, которым чудились на горизонте настоящие горные кряжи.
— Может, вернемся? — предложил сержант, человек пожилой и семейный. — Ну их к ляду, этих воров. Пусть подавятся чужим добром.
Некоторое время в душе Смыкова чувство служебного долга боролось с чувством здравого смысла. Когда силы сторон наконец прояснились, он сказал с притворным сожалением:
— Да, видно, придется возвращаться, а не то наш «МАЗ» все топливо спалит.
