Евгений Сатановский - Моя жизнь среди евреев. Записки бывшего подпольщика
Этот, по мнению ЦК, был их человек. И к нему всех посылали. Чтобы он этим всем отказал. Или разрешил. Как в начале 80-х разрешил ученым из еврейской историко-этнографической комиссии собраться в здании редакции. Два раза. А уже потом отказал от места. То есть можно было сразу послать по известному адресу. Незамысловато. Или, как товарищ Сазонов и делал, послать к Вергелису. Идешь туда же, но не сразу и выглядишь культурно. Хотя сам Сазонов выглядел соответственно первому варианту. Как сатрап, бурбон и держиморда. Каковым, в соответствии со штатным расписанием и возложенными на него партией и правительством функциями, и был.
С идишем было еще ничего в Биробиджане. Газета «Биробиджанер Штерн» на краю географии. То есть в Москве «Советская Родина», а в ЕАО «Биробиджанская Звезда». На языке, который знали только старики. Считалось, что для «народа книги» этого более чем достаточно. Хотя иврит на самом деле в стране преподавали. Официально его не было. Но раз в сколько-то лет был набор на этот язык вероятного противника в соответствующих заведениях. По большей части из арабистов: языки похожие, семитские. И воевать им по соседству. Так что армия и разведка были обеспечены специалистами. А больше их и не требовалось.
Ну, ивритом еще владели особо продвинутые православные священнослужители. В соответствии с церковной традицией, его в их профессиональных высших учебных заведениях учили. Для общения с аборигенами во время поездок в Святую землю и чтения первоисточников в оригинале. На радио же, в службе Иновещания, работали потомственные израильские коммунисты с родным ивритом. Из соображений социалистической солидарности перебравшиеся в свое время в Советский Союз. Недорасстрелянные. И недопосаженные. Вроде Авигдора Левита и таких, как он. И это было все. Да и не для местных евреев. За остальным пожалуйте в подполье. И поскольку спрос рождает предложение, в подполье был организован Союз учителей иврита. «Игуд а-морим» ждет вас, дорогие соотечественники.
О национальном очаге еврейского народа и рулете из моржа
Как читателю понятно, официально в СССР еврейскими штудиями никто не занимался. Но неофициально их преподавала здоровенная толпа народу. И народ в этой толпе был интересный. Одним из самых колоритных представителей народа был Мика Членов – М.Ч. Он же Михаил Анатольевич. Большой еврейский пурец. Родственник того самого доктора Членова, благодаря которому Израиль находится там, где он находится. А не в Канаде, Аргентине или, спаси Г-ди, Уганде. Которые англичане Теодору Герцлю изначально и предлагали.
Герцль, как инициатор идеи создания еврейского национального очага, склонен был пойти им навстречу. Поскольку родом был из города Вена, где кофе с рогаликами чудный и шницели хороши. И многие умеют носить фрак. И даже танцуют вальс на прославленных ежегодных балах. Но евреи-интеллектуалы сильно оторваны от народных масс. Вот ему то ли на втором, то ли на третьем сионистском конгрессе русские евреи все и объяснили.
Что поедут в будущий национальный очаг только они, русские евреи. Европейцам и так хорошо. Американцам тоже. Погромы идут в России. Вот и делайте выводы. Но поедут не куда глаза глядят. А понимая, куда именно и зачем. И поскольку основная местечковая масса Герцля не читала и географию не изучала, а читала только Тору и, наиболее продвинутые, Талмуд, то поедут они в Эрец Исраэль. То есть в Страну Израиля. Которая теперь у Оттоманской Порты – Палестина. Несмотря на турок, арабов, пустыню и болота.
Так как в Торе ничего про Уганду, Аргентину и Канаду не написано. А написано про Израиль. Зато на каждой странице. И поскольку русские евреи были на все 100 правы, то национальный очаг начали строить там, где он в настоящее время и находится. Конец дискуссиям. Пошел исторический процесс. А поскольку делегацию на том конгрессе возглавлял доктор Членов, то в каждом приличном израильском городе есть улица доктора Членова. Что автора, еще не знавшего в 1990-м всей этой истории, во время его первого визита в Израиль совершенно потрясло.
Ростом М.Ч. был полтора метра в прыжке. С лицом грустно-хулиганистого лепрекона. И чертиками в глазах. Умница. Эрудит. Востоковед-переводчик. Скорее всего, не опознанный кем надо в качестве еврея по фамилии и, с его русской мамой, не определенный по национальности ни до, ни во время учебы. Путешественник. Специалист по Индонезии, съездивший по молодости лет в период обострения советско-индонезийской дружбы на остров Амбон. Место христианское и совершенно уникальное.
По возвращении откуда он написал интереснейшую книгу о культуре тамошних племен, культивировавших саговую пальму. Но в чем-то он с органами не сошелся. Стал невыездным. И всю последующую этнографическую карьеру провел на Чукотке вместе с позднее уехавшим работать в вашингтонский Смитсоновский институт Игорем Крупником. С Крупником автор в ЦК к Сазонову как раз и ходил. Занимался Мика Членов, как его все звали и по сей день зовут, на момент их с автором знакомства аборигенами Чукотки. То есть чукчами и эскимосами.
Зимовал с ними. Ходил на моржа. И даже в Москву привозил в качестве сувенира репродуктивный орган этого полезного в северном хозяйстве животного. Точнее, напоминающую дубинку кость, которая в этом органе присутствует. И позволяет моржу размножаться в условиях Заполярья. Ту самую, которая в русском фольклоре – х-р моржовый. Используемую эскимосами, не чуждыми прекрасного, для художественной резьбы наряду с ценным моржовым клыком. И в качестве рукоятей каменных топоров. А также боевых палиц. Очень оригинально: поединок на х-ях. Хотя и моржовых. У автора такой есть. Член моржа, подаренный Членовым. Звучит! Вываренный, чтобы мясо убрать, но долго сохранявший тяжелый дух моржатины. С остатками хрящей. Желтоватый.
Питались в экспедициях этнографы, и М.Ч. с ними, чем Б-г пошлет. На закусь к спирту в тундре все идет. Включая протухшую нерпу и копанину. Которая есмь закопанный на полгода моржовый рулет. Едят его долгой полярной зимой. Как единственный доступный об эту пору в тундре источник витаминов. Гнилое мясо прорастает в земле сине-зелеными водорослями.
Наблюдал там будущий еврейский лидер и основатель много чего еврейского в подпольную и послеподпольную пору миграцию китов. Задолго до приезда на Чукотку знатного еврея-оленевода, миллиардера-губернатора и национальное достояние северных народов Романа Абрамовича. И охоту на китов. Собственно, именно Мика Членов и открыл на Чукотке уникальную китовую аллею. Построенное в незапамятные времена святилище аборигенов из китовых ребер.
То есть интереснейший был и есть человек. Специалист по евреям, аборигенам Севера, народам Индонезии и много чему еще. Уникальный рассказчик. Полиглот. И сын полиглота – военного переводчика и известного литературного критика Анатолия Членова. Об одном из выступлений которого писательская Москва вспоминала годами. Точнее, не столько о самом выступлении, сколько о сказанной в ходе его знаменитой фразе Алексея Толстого, большого барина, бывшего графа и любимца Сталина. Граф и любимец, сидевший, развалясь, в первом ряду, как и положено большому начальству, спросил соседа: кто выступает? И получив ответ: «критик Членов», с изумлением переспросил: «Критик чего?!»
Истории Членова – не военного переводчика, а его сына Мики, этнографа, о каннибалах, исследованием которых он увлекался на досуге, были увлекательнее Джека Лондона. Это же можно сказать и о рассказах про детские годы в советской зоне оккупации в Германии, куда его маленьким мальчиком увез отец, к тому времени пребывавший в разводе. Где он рос в аристократической немецкой семье местной подружки отца. Во всамделишной Германии, без дураков. С немецким воспитанием и всем, что к этому воспитанию для маленького Михеля прилагалось.
Автору на жизненном пути попалось много таких «детей Германии». Живших в этой стране с родителями, преимущественно военными, после войны. И оставшихся влюбленными в нее навсегда. Несмотря ни на что. У них всех кто-то погиб на фронте. Или на оккупированных территориях. Но это было во время войны с фашистами, и убили их фашисты. К немцам как таковым они относились нормально. К стране, в которой им довелось жить, – с огромной симпатией.
Как, кстати, и немецкие евреи, йеке, с которыми автору в 1990-м довелось познакомиться в Соединенных Штатах, в нью-йоркском Ривердейле. С их кружевными салфеточками, пианино, библиотеками и винными погребами. Субботними соломенными шляпками и вуалетками дам. С костюмами-тройками джентльменов в синагоге. Немецкими привычками в быту. Немецкой аккуратностью на работе. Очень похожей на все то, что автор в детстве наблюдал в собственной семье.
Будучи человеком негалахическим, Мика Членов во все времена был блестящим знатоком еврейской традиции. Одним из лучших в стране. На пасхальный седер, который он отменно проводил каждый год, на всю ночь, как положено, собиралась масса народу. Была в советские времена у активистов еврейского независимого движения такая традиция. Проходил этот седер, как и все еврейское, в его квартире. Набитой марками, раковинами, книгами, картами и сувенирами, привезенными из путешествий, от пола до потолка. Включая висевший под потолком индонезийский корабль, целиком сделанный из пестиков гвоздики. А также бродившую среди всего этого богатства интеллигентную до изумления черно-белую крысу. Согласно легенде, появившуюся неизвестно откуда на балконе уже в ручном состоянии.
