Андрей Школин - Прелести
Но есть простые имена:
Лолита, Музыка, Дорога.
И жизнь — не западней порога.
И смерть — не северней окна.
Г. Васильев— Здравствуй, Лолита, — я стоял возле открытой двери и в чёрных глазах женщины пытался отыскать знакомые полутона.
— Здравствуй, — её глаза блестели. — Опять, вначале по телефону позвонил, проверил?
— Опять, — вошёл в квартиру и закрыл за собой дверь.
В квартире произошли некоторые изменения. Появились — новая мебель, качественная видеоаппаратура и другие предметы быта. Лола осталась прежней.
Я плюхнулся в глубокое кресло и вытянул ноги. Хозяйка мягко, по-кошачьи, устроилась на диване — напротив, поджала ноги и укуталась в халат. Некоторое время разглядывал её. Разглядывал внимательно. Разглядывал пристально. Каждую чёрточку. Каждую знакомую деталь. Ища изменения. Ища и не находя.
— Почему молчишь? — она перехватила взгляд.
— Пытаюсь найти что-то…
— Что именно?
— Пока не понял, но что-то важное.
— Где ты был, всё это время?
— Рядом.
— Я так и думала. Кофе хочешь?
— Хочу, — соврал я и, закрыв глаза, стал ждать, когда хозяйка приготовит названный напиток. Закрыл глаза и расслабился.
Запах кофе покинул территорию кухни и вечерним туманом прокрался в комнату. Коричневый туман. Тяжёлый. Повсюду, повсюду. Я не люблю кофейный туман. Я люблю просто туман. Белый. Мокрый. Утренний…
Помнится, в этой комнате гуляла мышь. Наглая и серая. Что-то она такое грызла? Что? Что? Стоп. Точно. Она грызла закат. Закат в комнате Лолиты. Зачем Лоле закат? Почему не восход? Только не говори, что это я запустил в квартиру мышь. В твою квартиру, Ло-ли-та… Не веришь? Игра в ромашку. Веришь, не веришь… Опять не веришь? Ну, что ты, верю, Андрюша. Андрюш…
— Андрюша?! Андрюш… Уснул, маленький? — Лола сидела передо мной на корточках. Голос мягкий, вкрадчивый. На журнальном столике, возле кресла, дымились две чашечки чёрного кофе. Неужели уснул?
— Бр-р… — встряхнул головой и взял лицо женщины в свои ладони. — Устал немного, кажется. Даже сон успел увидеть.
— Хороший сон? — она положила свои руки поверх моих. — О чём?
— О тебе.
— Врёшь, конечно, — губы сложились в улыбку, как бы дополняя: «Даже если врёшь, всё равно приятно».
— Пусть нет в словах моих ни правды, ни резона,
Ты веришь мне, такая женская судьба.
Я соберу твою печаль в свои ладони.
Я опущу её в хмельные погреба…
— Вот, вот… Такая женская судьба, — Лолита скосила глаза в сторону столика. — Кофе остывает.
Я некоторое время удерживал её лицо, разглядывая каждую волосинку бровей, каждую морщинку возле больших, живых глаз. Затем освободил руки и взял чашку с пока ещё горячей, освежающей жидкостью. Сделал несколько глотков и поставил чашечку на место. Лола за это время вновь переместилась на диван и сидела, развалясь на подушках и поджав ноги.
— Это всё Измайлов купил? — окинул я взглядом комнату.
Она в ответ просто кивнула головой.
— Ты с ним часто встречаешься?
— Каждый день.
— И где он сейчас?
— Не знаю, — посмотрела на настенные часы. — Игорь вот-вот должен подойти.
— Должен подойти сюда?
— Конечно.
Я сделал резкий выпад туловищем вперёд и, вытянув руки, упал на диван рядом с женщиной.
— Ну, и как он тебе?
— В каком смысле?
— В смысле общения, — по-пластунски подползал всё ближе и ближе.
— Так же, как и ты…
— В каком смысле?
— В смысле общения, — Лолита улыбнулась, и глаза у Лолиты чёрные, чёрные…
Я обнял её за талию, подтянулся и оказался над женщиной, лицом к лицу. Дыхание непроизвольно остановилось, и губы захотели почувствовать знакомый вкус.
— Ло-ли-та…
Игра в кошки-мышки, точнее в удава и кролика. Удавом на этот раз был я. Нарочно распалял себя до состояния, когда появляется желание проглотить жертву. Одна рука нежно гладит черноту волос, а другая борется с искушением сильнее сжать горло. В неподвижных зрачках женщины видел отражение своих зрачков. Зрачки увеличивались — отражение умножалось — Лолита ждала…
Я засмеялся, отпустил руку, прикоснулся губами к щеке и приподнял голову, чтобы видеть её лицо целиком.
— Как он себя чувствует?
— Кто?
— Игорь Сергеевич. Слышал, сильно изменился?
И вместо ответа — звонок в дверь.
Лолита выбралась из-под меня, поправила волосы и провела рукой по моему лицу:
— Сейчас сам увидишь…
Ушла открывать, а я перебрался назад в кресло и залпом допил остатки кофе: «Ждём-с…»
Дверь скрипучая. Разговор короткий. Шаги быстрые. Измайлов…
Лола щёлкнула выключателем. Люстра отдавала накоплённый за день, отобранный у солнца свет. Измайлов стоял передо мной прежний и наглый. Взгляд уверенный, лицо свежевыбритое, улыбка открытая и немного насмешливая. Несмотря на жару, дорогой костюм, белоснежная рубашка и галстук. Вывод: «Вадик — баран!»
Я поднялся навстречу вошедшему. Он приветливо протянул руку.
— Наконец-то появился. Я ждал тебя. Здравствуй.
— Здравствуй. Мне тут про тебя такого «понарассказывали…»
— Ерунда, — махнул рукой, уселся на диван, снял пиджак и ослабил узел на галстуке. Лолита повесила пиджак на спинку стула, а сама уселась рядышком с мужчиной.
— Я почему-то так и думал, что ты сегодня придёшь. Как будто знал, — Игорь рассмеялся. — Что? Говоришь, про меня байки рассказывают? Спился, дела забросил, деньги растранжирил? Так? — и состроил презрительное выражение лица. — В чём-то они правы. В чём-то… А я прав во всём! И в этом разница. Да хватит о… Лучше расскажи, как твои дела обстоят?
Вопросы — ответы…
— Что рассказывать-то? Я только утром в Москву прилетел. Очень удивился тому, что ты с Лолитой… живёшь.
— А что так? — Измайлов прикрыл один глаз.
— Ну, просто не предвидел такой ситуации…
— А… Не предвидел, — опять усмехнулся. — Лолита — очень интересная женщина.
— Угу… Предполагаю. Догадываюсь…
Мы разом посмотрели на хозяйку.
— Догадываешься? И только? — Игорь расстегнул пуговицы на манжетах рубашки и принялся закатывать рукава. Медленно. Мед-лен-но… Один. Другой. Развернул руки тыльной стороной и вытянул в мою сторону.
Шрамы… Шрамчики… Тонкие, тонкие… Как у меня раньше, когда я являлся «возлюбленным Лолы, в данный момент»… Качество порезов такое же, но количество!!!
— Ну, как? — Измайлов раскатал рукава и опустил руки. — Лолита — очень интересная женщина, — резко встал, подошёл к стене и снял с неё гитару, оставленную в своё время ещё Вадимом. Затем, упав вместе с гитарой на диван, ударил по струнам и пропел, вернее даже прочёл, точно стихи:
— Мы осенние листья, нас бурей сорвало… — перестал играть и повернулся ко мне. — Не умею я петь. А жаль. Помнишь, ты эту песню Вертинского в ресторане исполнил?
— Тебя же там не было?
— Неважно. Рассказали… — он отвернулся и замолчал. Потом вновь провел рукой по струнам. — Нас всё гонят и гонят ветров табуны… Ответь мне, Андрей, вот на какой вопрос: Как ты сам себе объясняешь стремление довести до конца то, что сейчас делаешь?
Началось. Да нет, раньше началось…
— Что? — хотя вопрос не то что понял, а словно сам себя и спросил.
— Тебя ведь никто не принуждал насильно меня разыскивать? Ведь нет?
— Меня с самого начала никто, ни к чему не принуждал. Просто, один человек подарил четыре фотографии других людей.
— И всё?
— И всё. Всё… Александр подарил.
— А почему ты его не послал?
— А ты почему не послал? В своё время?
Игорь облокотился на гитару. Обнял её всю. Всю обнял…
— Послал. Вначале…
— Я тоже вначале послал.
— А потом?
— Что потом? Четыре фото, без объяснений: «Что? Как? Зачем?» Просто — четыре фотографии.
Просто — четыре фотографии. Без «Что? Как? Зачем?». Просто…
— Знаешь, почему ты эти фотографии не выбросил? Слово есть хорошее, которое всё объясняет. Азарт. А что? А почему? А зачем? Разве нет? Твой Александр на этом и сыграл. Если бы он объяснил, что к чему, с самого начала, ты бы просто плюнул и выбросил все фотографии. А так… Тебя погубило искушение удовлетворить любопытство.
— Погубило? — почесал за ухом и посмотрел внимательно.
— Ну, может быть, я слишком прямолинейно выразился.
— Да он такой же мой, как и твой.
— Нет. Не такой же… — Игорь удивительно быстро менял настроение. Сейчас настроение его покинуло. Ненадолго. — Кстати, ты кого-нибудь из четверых, кроме меня, уже встречал?
— Да, ещё одного.
— Из любопытства? — с некоторой издёвкой.
— На этот раз, по-видимому, не только, — взял со столика зажигалку и поднёс огонь к сигарете во рту женщины. Получил в ответ благодарность в виде кивка головой. — И с тобой тоже, не только.
