Ирина Маленко - Совьетика
– Ну что, пойдем, сочинительница сказок о трех апельсинах?
Зинаида не ожидала, что я так скоро соглашусь отправиться с ней на базу. Наверно, думала, что я буду плакать и ее уговаривать. Мысленно предвкушала это – как те допросы в Ираке. И от неожиданности она на секунду потеряла хватку. Слишком долго соображала, почему это я так себя веду.
Я зажмурилась на мгновение, и перед глазами моими встали сцены из музея в Синчхоне.Тот самый, который я посетила в годовщину 11 сентября. Мне показалось, что я слышу крики разлученных детей и матерей, которых заживо сжигают в американских бункерах, и я почувствовала, как меня переполняет ненависть. Она поднялась до самого моего горла, а потом подтолкнула меня в воздух словно ракету. Кто это сказал, что ненавидеть «нехорошо»? С некоторыми людьми просто нельзя по-другому.
С коротким победным криком я сбила Зину с ног. Мы покатились по камням. Она была моложе, сильнее и натренированнее меня. Но меня окрыляла эта самая ненависть. Не к ней лично – к тому, что она собой символизировала. К предателям и перебежчикам. К разрушителям своей страны и прислужникам другой. К проституткам, ложащимся под «цилилизованных джентльменов» в надежде, что те будут их содержать. К сутенерам и спекулянтам. Ко всем кровососущим двуногим, которых, по мнению Хильды я должна любить и жаловать – только лишь за то, что мы с ними случайно оказались говорящими на одном языке.
А еще у меня было в запасе неотразимое оружие против Зины. Более смертоносное, чем атомная бомба. Этим оружием, как вы, наверно, уже поняли, была насмешка.
– Состоянье у тебя истерическое; скушай, доченька, яйцо диетическое! – прохрипела я Зине в ухо по-русски, отрывая по одному ее пальцы со своего горла. Теперь уже терять мне было нечего. От этой песенки нашего всеобщего самого любимого детского мультфильма Зинаида взревела как раненый бык. Бешенство на секунду ослепило ее, и я воспользовавшись этим, освободила из ее рук свое горло, с новой силой вцепившись в ее. Мы снова покатились по камням. Мы не тратили времени на такие женские штучки, как таскание друг друга за волосы.
– Вообще агония тех, кто действует наперекор истории, неизбежно сопровождается истерикой ,- продолжала я. Зинаида опять зарычала и с силой стукнула меня головою о камни. Перед глазами у меня засверкали искры.
– Что, сынку, помогли тебе твои ляхи?…
Но ее сила и натренированность перевешивали, и я почувствовала, что Зина берет-таки наод мной верх. «Предупреждаю: я просто так не дамся!»- подумала я с отчаянным азартом. Просто я твердо знала, что погибну сама, но не дам ей доставить меня ни на какую базу. Сброшу ее вместе с собой с этой скалы вниз, к рыбам. И я снова с силой вцепилась в нее.
Так вот, значит, как чувствует себя человек в последний момент своей жизни. Мне не было страшно. Только ужасно жалко, что я больше никогда не увижу своих ребят и Лизу. Но если позволить себе думать об этом сейчас, то точно закончишь свои дни где-нибудь в Гуантанамо. А я терпеть не могу хард-рок. Пытки им мне уж точно не выдержать. Значит, надо выдержать сейчас. Во что бы то ни стало. Я собралась с духом.
– У меня есть последнее желание,- с улыбкой cказала я. – Чисть почаще зубы, Рэмбина! Тем более раз руки тебе все равно уже никогда не отмыть.
Вдруг раздался глухой удар, что-то хрустнуло, и Зинаида обмякла и тихо сползла на песок.
– Oh shi-i-it…- протяжно-удивленно успела сказать она. Даже тут – не по-русски… В лицо мне брызнула кровь.
Надо мной стоял смуглый парень в американской военной форме. В руках у него было увесистое весло. Зинаида неподвижно лежала на песке.У меня было так темно перед глазами, что разглядеть его лица я не могла.
– Сержант Альварес, сеньора! – по-армейски представился он. – Вы меня помните?
И, видя мое недоумевающее лицо, добавил:
– Мой брат погиб в Ираке.
А внизу по пляжу уже бежал, завязая по щиколотку в песке, Ойшин.
«Ты как здесь оказался, Саид?»- подумала я. Я все еще непроизвольно вспоминаю цитаты из советских фильмов. Значит; я жива…
Глава 29. Операция «Брион ».
«В этом и есть суть подлинной демократии- подогнал авианосцы, нанес ракетный удар, после чего собрал корреспондентов и поставил им задачу аплодировать.»
(о бомбардировках Ирака, сентябрь 1996) (Александр Лебедь)Ik had hoop, maar ik houd hеt voor gezien,
Want de wereld wordt bestuurd door gevaarlijke regimes,
Nu verzamel ik mijn team, we vormen een front
En bestrijden die corrupte president als James Bond
(Ali B, «Bij Boosjes»)Я все еще сидела на песке, не в силах пошевелиться. В тот момент я чувствовала себя так, словно мне по меньшей мере тысяча лет. Или по крайней мере, лет триста с гаком, как Элине Макропулос. Все происходящее вокруг было словно снято на камеру «мягкой оптикой»: какое-то вязкое, обтекаемое, нечеткое…. Помню только как Ойшин подхватил меня с песка, пока сержант Альварес пытался нащупать пульс у Зины. Его спокойствие показалось мне удивительным. Хотя со стороны и я сама, наверно, выглядела такой же спокойной. Ну не кричать же, в самом деле?
…До сих пор самым моим большим правонарушением в жизни было поедание нескольких конфет из коробки в универсаме. Мне тогда было лет девять, и у нас в квартале только что открыли первый универсам, который в народе сразу же прозвали «Стеклянным» – за огромные стекольные его стены, совершенно прозрачные и не изгаженные тогда еще никакой рекламой (а уж разбитое стекло-то у нас в те славные времена было настоящим ЧП!). Родители отпускали меня с подружками туда потому, что нам не надо было переходить ни одну дорогу. Маруся покупала в этом универсаме хлеб, масло и тому подобные повседневные вещи, а я просто ходила с ней за компанию.
Однажды мы заметили, что в заднем углу магазина на одной из полок была чуть приоткрыта коробка конфет. Кажется, «Маски». “А давайте съедим по штучке!»- предложила самая бойкая из нас, Люся . Нам с Марусей такое не пришло бы даже и в голову. Но дурной пример заразителен – Люся набила себе рот, как бурундук, и после этого мы с Марусей переглянулись и тоже взяли по конфете из той коробки. Мы съели их, не отходя от полки -и пошли на выход. В коробке оставалось еще больше половины, и никто нашего преступления не видел. Но дома я первым делом сама рассказала об этом своей маме, которая даже за сердце схватилась, услышав о наших «подвигах». И строго-настрого наказала мне никогда этого больше не делать. Мне стало стыдно – так стыдно, что стыдно и по сей даже день, когда я о том случае вспоминаю. А ведь в Северной Ирландии не только значительная часть детей, но и их родители – якобы верующие!- и глазом не моргнут, совершив что-нибудь подобное…
И уж естественно, у меня не было опыта нахождения рядом с трупами убитых. Когда на нашей улице давным-давно произошло то едиственное за всю мою советскую жизнь убийство, я была еще маленькой и не выходила на улицу, пока взрослые бежали вдогонку за убийцей – как есть, безоружными!- и вызывали милицию и «скорую помощь» . А массовые убийства у нас в стране начались уже после моего отьезда – как и массовые заболевания сифилисом, одновременно с победой “демократии”. Причем с красочной демонстрацией трупов, с почти каким-то сладострастным смакованием графических подробностей их телесных повреждений по отечественному телевидению: тут «новые русские» почему-то не стремятся равняться на так дорогие их сердцу «цивилиованные страны», где трупы в новостях показывают редко даже когда говорят об убийствах, а если и показывают, то как правило накрытыми простыней… И еще и предупреждают об этом заранее своих зрителей.
Это сейчас Александр Невзоров говорит, что его программа «600 секунд» – это ошибки молодости» . А ведь говоря словами Аркадия Райкина, журналист – «как летчик: он ошибся – я погиб». Сколько молодых людей у нас духовно погибло, взирая на его ежедневные 600 секунд непрерывных ужастиков! Сколько из них стало считать эту видеонекрофилию нормой жизни!
Как раз примерно тогда же, может, чуть пораньше в моду у нас вместо анекдотов вошли смешные «страшилки», с их
«Дети в подвале играли в гестапо:
Зверски замучен сантехник Потапов». Или
«Маленький мальчик нашел пулемет -
Больше в деревне никто не живет.»
Видимо, и то и другое было предназначено специально для того, чтобы мы поскорее и менее болезненно привыкали к «светлому капиталистическому будущему»…
«Дедушка старый гранату нашел,
Дедушка с ней к сельсовету пошел,
Дернул колечко и кинул в окно:
Дедушка старый, ему все равно…»
И мы смеялись как идиотики… «Дедушка старый, ему все равно…»,- внушали нам. Все равно, что растоптали со смаком его идеалы и дело всей его жизни, все равно, заплатят ему вовремя пенсию или нет, все равно, что он живет впроголодь, все равно вообще, жить или нет…. И многие в это поверили. Со стариками – которых в любом «нецивилизованном» обществе традиционно почитают и уважают за опыт и жизненную мудрость, у нас перестали считаться. Если они высказывают «недемократические» взгляды на современное бытие, в ответ они слышат скоморошество – «а, эти старперы! Кого колышет их мнение?” Как будто бы сами скоморохи собираются быть вечно молодыми и «крутыми». «В жизни есть две вещи, которые придется делать всем»- говорил незабвенный кумир моего детства Бобби Фаррелл. – «Всем рано или поздно приходится ходить в туалет и всем рано или поздно придется умирать»… Не знаю, помнила ли Зина старую советскую песню, в которой как бы в ответ на это говорилось: «Но лучше все-таки, если бы попозже»…
