Однажды я станцую для тебя - Мартен-Люган Аньес
Следующие часы я прожила как в тумане, проклиная щиколотку, которая не позволяла в танце выплеснуть мои внутренние конфликты. Я сгорала от желания включить музыку так, чтобы лопались барабанные перепонки, и танцевать, танцевать, танцевать, пока не свалюсь от усталости, пока не сдамся, обливаясь потом. Поскольку танцы были мне недоступны, я оглушала себя генеральной уборкой комнат: выметала пыль изо всех углов, меняла постельное белье – в том числе у Элиаса. В его комнате я задержалась: мне нужно было узнать, что он услышал, что подумал. И эта потребность была сильнее меня.
Я не собирался сегодня ничего записывать, впрочем, я уже несколько дней не открывал эту тетрадь. Меня слишком пугает то, что я пишу в ней. Из-за этого я многое начинаю понимать, и ко мне возвращаются воспоминания, которые я хотел бы забыть. Мне не нравится, что мне здесь хорошо. Не люблю, когда я начинаю обживаться где-то, когда у меня появляются собственные привычки, для меня это опасно. И все-таки я взялся за тетрадь. Вчера вечером я подумал, что смогу уснуть, и уже едва не задремал, когда услышал, как останавливается машина, и испугался за Ортанс, встал и, не зажигая свет, открыл окно и прислушался. Из моей комнаты прекрасный вид на террасу. Из автомобиля, красивого пикапа топ-класса, вышел мужчина. Я даже в комнате учуял запах кожи из салона. Мужик, похоже, любит производить своей тачкой впечатление. Приехавший не был похож на местного, слишком уж прилизанный для деревенской жизни. Я сразу заметил, что Ортанс нервничает, по-моему, она дрожала. У этого типа на губах играла самодовольная улыбка, взгляд, которым он сверлил ее, мне не понравился, он словно снимал с нее одну оболочку за другой, как упаковку с какой-нибудь вещи. Я уже решил вернуться в кровать, когда заметил, что они целуются, и получилось, что я веду себя как дешевый любитель подглядывать. Но я остался у окна, потому что они заговорили, а я не сумел побороть нездоровое любопытство. Хватило нескольких фраз, чтобы мне все стало ясно, да и вообще я навидался таких, как он. Мой брат первый. Этот тип обманывает жену с красивой танцовщицей. Если завтра утром я его увижу, у него на безымянном пальце, сто пудов, будет красоваться обручальное кольцо, широкое, кричащее, из сияющего золота. Несчастный мужик. Нет, мерзавец! Его тачка и его неуместный здесь наряд позволили мне быстро сделать определенные выводы. Возможно, он хочет, чтобы все поверили, будто он несчастен в семье. Тогда как у него наверняка милая славная семья, чистенькая и хорошая во всех отношениях. Однако главе ее требуется еще и любовница, для солидности! Каким же мачо он себя чувствует благодаря тому, что спит с танцовщицей, это позволяет ему поигрывать мускулами, считать себя круче окружающих. Уверен, ему наплевать на нее. Бедная Ортанс… Сколько лет она, интересно, ждет, что он бросит жену? Он этого никогда не сделает… Наверняка она страдает. И должен сказать, меня это удивляет, потому что, несмотря на кажущуюся хрупкость, она все же похожа на сильного человека. С другой стороны, возможно, именно поэтому она такая уязвимая. И потом, я же ее вообще не знаю. Кто она такая, в конце концов?
Я яростно захлопнула тетрадь. Мне следовало бы немедленно выгнать его за то, что он написал такие гадости об Эмерике. Однако победил здравый смысл, и я признала, что в его словах есть доля правды, он достаточно справедливо оценивает и Эмерика, и меня. Что я за человек, если задуматься? Чего хочу? Как прожила последние несколько лет? Я была с Эмериком, причем была такой, какой он хотел меня видеть. Я потеряла себя в любви к мужчине, от которого мне нечего ждать. Я заново лепила себя, подстраиваясь под его вкусы, под его капризы, потому что он заполнял пустоту моей жизни. Во всяком случае, до сих пор я именно так это ощущала. В действительности же я из кожи вон лезла, чтобы удержать его рядом, и только еще больше изолировала себя от окружающего мира. Я скрывала тоску от утраты родителей, даря ему веселые, соблазнительные и легкие стороны своего характера, и даже не отдавала себе отчет в том, что подавляла остальные составляющие своей личности. Ради него я, сама того не сознавая, вывела свою жизнь за скобки. Она остановилась в тот день, когда не стало моих родителей. Благодаря Эмерику я ожила, но при этом не повернулась лицом к реальности, не оценила ее и тщательно избегала брать на себя обязательства по отношению к самой себе. Я позволила годам утечь между пальцами и теперь снова очутилась в исходной точке.
Эмерик приехал к шести, с виноватой миной.
– Извини, задержался дольше, чем предполагал.
– Ты же здесь по работе, ничего удивительного, что ты ею занимаешься.
– Хватит, Ортанс, тебе хорошо известно, что я тут ради другого.
– Ты бы не приехал, не будь этой деловой встречи. И попробуй возразить.
– Я могу обнять тебя?
Вместо ответа я прижалась к нему.
– Хочешь, поедем поужинаем где-нибудь? Или ты ждешь клиентов?
Я выбралась из его объятий, меня растрогали его попытки вернуть то, что было между нами. Эмерик намеревался действовать по парижскому сценарию, для чего требовался ужин в ресторане, который ослабит мою оборону. По-другому он не умел.
– Нет, у меня только вчерашние гости. Можем куда-нибудь пойти, если хочешь.
Я догадалась, что моя реакция его разочаровала, но была не в состоянии проявить бурный восторг. Он протянул мне руку:
– Пойду приму душ. Составишь мне компанию?
– Нет, я только переоденусь.
– Как хочешь.
Он вошел в дом. Я подождала несколько минут, уверилась, что он включил воду в душе, и только потом пошла в спальню. Я быстро натянула маленькое, простое, скромное платье. Мне хотелось еще раз предстать перед ним красивой, но я и не подумала превращаться в роковую женщину, каковой он хотел видеть меня. Поэтому я решила не подвергать свою ногу риску и надела сандалии на плоской подошве. Ограничилась легким макияжем и была готова еще до того, как он вышел из ванной. Ожидая его, я заняла свое привычное место на террасе. Присоединившись ко мне, Эмерик внимательно оглядел меня и мягко спросил:
– Мне нужно сделать один звонок, и поедем, годится?
У него на лице было написано, кому он собирается звонить. Я изо всех сил постаралась скрыть огорчение. А ведь он мог бы позвонить из машины, когда возвращался в “Бастиду”. Однако он не был намерен щадить меня.
– Давай.
Эмерик открыл было рот, собираясь что-то сказать.
– Помолчи, пожалуйста, – остановила я его.
Он опустил голову, как будто его поймали на чем-то нехорошем, и ушел подальше в сад. Там он ходил взад-вперед, прижимая телефон к уху, но не нервничал, его походка была пружинистой, легкой, никакой скованности в движениях. Я сделала несколько шагов, чтобы лучше рассмотреть его. Мне почудилось, будто мистраль стих, а цикады замолчали, чтобы я лучше различала его интонации – оживленные, ласковые, нежные. Он улыбался. Потом рассмеялся, а я поднесла ладонь ко рту, чтобы не вскрикнуть. Эмерик был счастлив, просто счастлив, что разговаривает с женой! Возможно, они вспоминали дочек, или последнюю поездку на выходные с друзьями, или же планы на следующий уикенд. А может, он рассказывал ей, как удачно прошла его деловая встреча, делился радужными перспективами. Никогда не видела у Эмерика такого непринужденного и веселого лица. Он не был ни властным, ни капризным, ни нетерпеливым. Пребывал в полном согласии с собой, оставался совершенно спокоен. Чувство вины, которое уже давно не показывало носа, вдруг вернулось ко мне. И как раз вовремя. Что Эмерик делает здесь, со мной? Он тут не на месте. Не может он и дальше разыгрывать эту комедию, притворяясь счастливым, но сам в это не веря. Он любит жену, никогда не переставал любить ее и обязан всегда оставаться с ней. Он должен был обернуться на скоростном поезде за один день, чтобы спать сегодня вечером в ее объятиях, а вовсе не с любовницей, с которой он пытается склеить разбившиеся вдребезги отношения. Я следила: вот он закончил разговор, ненадолго уткнулся взглядом в землю, рассеянно покивал и взъерошил волосы. Я не стала прятаться или делать вид, будто ничего не видела. Зачем? Я у себя дома. Подойдя ко мне, он вопросительно глянул на меня:
