Однажды я станцую для тебя - Мартен-Люган Аньес
– А что именно вы хотели бы здесь сделать?
– М-м-м… полагаю, хорошо бы подкрасить стены, прошлогодняя зимняя сырость подпортила их, кое-где пошли трещины.
Он кивнул и поднял голову к потолку:
– А балки? Будем красить?
Папа хотел это сделать, но я сочла, что в его возрасте опасно забираться на такую высокую лестницу.
– Не знаю.
– Потом скажете.
– То есть вы действительно намерены этим заняться?
– Думаю, я справлюсь.
На его лице вдруг проступило очень мягкое выражение, резко контрастирующее с тем, что я видела до сих пор.
– Прошу вас, позвольте мне оказать вам услугу.
Я не сумела возразить, его готовность помочь тронула меня.
– Спасибо.
Он отошел к двери:
– Спокойной ночи.
– И вам.
Он был готов исчезнуть.
– Элиас!
Он обернулся.
– Здесь все сделал мой отец… и тут ничего не ремонтировали, потому что моя мать и он умерли, с тех пор прошло…
– Четыре года. Не волнуйтесь, я буду аккуратен.
Он казался отрешенным и безучастным, но слышал все, фиксировал все. Права ли я, разрешив ему работать в зале? Я не имела понятия, но это, по крайней мере, разбило лед между нами.
Назавтра с утра, как только “Бастида” опустела, я тут же рванула в его комнату, горя желанием узнать, что он написал о вчерашнем. Я не позволила себе захихикать, прочитав первую фразу:
Надо же было вляпаться в такое дерьмо! И все-таки я с удовольствием окажу ей услугу. Мало того что меня загнал в угол лесоруб, так теперь еще и хозяйка гостиницы. Это пришло мне в голову неожиданно, когда я остался один, а она пошла за вином. Мне показалось, что она все время взвинчена, за все хватается, а ей бы поберечь свой голеностоп… Черт возьми! Это сильнее меня! В ее отсутствие я заглянул в бумаги на столике, ей не хватает денег на содержание этого дома, звездные часы которого давно в прошлом, после смерти родителей все посыпалось. Поэтому мне и пришло в голову что-нибудь починить и отремонтировать в благодарность за почти бесплатное жилье… Себя не переделаешь…
Глава десятая
– Я в машине, еду в офис, захотелось с тобой поговорить.
Пришлось ждать утра понедельника, чтобы Эмерик соизволил объявиться. Я знала, что он когда-нибудь позвонит, тем не менее удивилась, прочитав его имя на экране. Удивилась? Или испугалась? Или продолжала злиться? Не знаю. Не удержалась и заставила его немного подергаться. Он перезванивал пять раз подряд, и на шестой я ответила. В моей битве с собой победила моя же слабость.
– Я хотел извиниться за тот раз, ну ты знаешь… когда… когда дочка позвала меня… Мне очень жаль, что так получилось.
– Что ты хочешь от меня услышать?
Молчание показалось мне бесконечным. Наконец он раздраженно нарушил его:
– Что же с нами происходит?
– Это ты должен сказать…
– Ты уверена? Не хочешь приехать в Париж, хотя бы на несколько дней?
– Нет, и потом, что это даст… Ты выделишь для меня вечер? Я хочу большего, Эмерик.
– Понимаю… Знаешь, я тоже.
Новое молчание, потом в трубке пискнуло.
– Что еще? – дернулась я.
– Параллельный вызов, я должен ответить, это моя…
– О’кей, все в порядке!
– Целую тебя…
Я прервала разговор, не дослушав. Зачем мне очередные дурацкие извинения? Незачем. Разве чтобы ощутить боль. Бесполезную.
Несколько дней спустя я вернулась от Кати и Матье после ужина, который помог мне ненадолго забыть о новом молчании Эмерика. И особенно об устроенной Огюстом выволочке. Я схлопотала от него по телефону головомойку, которую запомню надолго. Мой уход “в подполье” вывел его из себя. Он обвинял меня – наверняка справедливо – в том, что я отношусь к своей травме спустя рукава, что я безответственная и подвергаю неразумному риску свое выздоровление. Когда он пригрозил, что приедет за мной, чтобы “притащить за шкирку” в Париж и уложить в клинику к безумному профессору, я выложила свой козырь – реабилитолога и предложила позвонить ему и получить подробный отчет о моем восстановлении. Огюст смягчился, правда, совсем чуть-чуть, и, выслушав мои обещания, что я буду побольше отдыхать, повесил трубку.
Когда я вернулась в “Бастиду”, голова моя упала на руль, и я могла бы еще долго просидеть, размышляя о печальном состоянии своей личной жизни и угрозе появления Огюста, если бы не заметила свет в саду. На террасе я обнаружила Элиаса, он сидел на диване и курил. Мне удалось сдержать любопытство, и в последние дни я не поднималась к нему в комнату. Поскольку разговаривать не хотелось, я ограничилась приветственным взмахом руки, он ответил на него, а я вошла в дом.
Я была взвинчена, нервы на пределе, мне не удавалось заснуть. Ближе к часу ночи я услышала, что Элиас поднялся к себе. Я привыкла к его ночным хождениям, они мне больше не мешали, став просто частью успокаивающих ночных звуков. Тишину нарушил шорох шин на гравии. Я раздраженно охнула. Что еще на меня свалилось? Единственное, что успокаивало, – в такое время это не мог быть Огюст. Я не боялась, мне никогда не было страшно в “Бастиде”, даже когда я оставалась одна, а сейчас в двух комнатах жили клиенты. Вдали хлопнула дверца автомобиля. Делать нечего, пришлось вылезать из-под одеяла, теперь меня точно ждет бессонная ночь.
Я включила свет на террасе и вышла. То, что я увидела, заставило меня застыть на месте: Эмерик. Он шел ко мне, в строгом офисном костюме, с торжествующей улыбкой на губах. Мое сердце стучало как бешеное. Странная грусть охватила меня, заглушив все прочие чувства: всего лишь несколько месяцев назад я завопила бы от радости, бросилась к нему, зарыдала от счастья, а сейчас я не могла и шага сделать, я смотрела на него так, словно передо мной появился чужой человек. Его неожиданный визит парализовал меня, напугал. Эмерик ускорил шаг, и по мере того, как он приближался, выражение его лица, которое я бы назвала самонадеянным, постепенно менялось.
– Ты мне не рада?
Как я могла не обрадоваться его появлению? Я же все время надеялась, что он мне устроит такой сюрприз.
– Конечно рада! Просто растерялась, вот и все.
Тут тело отказалось подчиняться разуму и среагировало, не дожидаясь его сигналов. Я бросилась в объятия Эмерика и крепко прижалась. По привычке я втянула носом его духи, они показались мне не такими, как обычно, я вцепилась в него, наслаждаясь его телом, прильнувшим к моему. Мне почудилось, что руки на моей спине не такие властные, как раньше. Наши губы инстинктивно нашли друг друга. Почему в этом поцелуе явственно ощущался привкус печали? Я отстранилась от него, он осторожно убрал прядь волос с моего лба.
– Я скучал по тебе, – сказал он.
Его голос, как мне показалось, звучал неубедительно, и я ответила, чувствуя, что вру:
– Я тоже.
– Я воспользовался возможностью, в полдень у меня назначена рабочая встреча в Эксе.
– Значит, ты приехал всего на одну ночь…
– Нет, я буду с тобой и завтра вечером.
Я же все время хотела, чтобы он постарался ради нас, так что теперь я должна бы растрогаться до слез. Он поцеловал меня.
– Нам нужно время, чтобы побыть вместе, ты сама это говорила, и была права.
Я слабо улыбнулась ему.
– Пойду за вещами, сейчас вернусь.
Когда он уже не мог меня слышать, я перестала сдерживаться и озабоченно вздохнула. Мной овладела тревога, суть которой была непонятна мне самой. Во что выльется новая встреча? Передо мной замелькали картинки последнего вечера, когда мы заставили друг друга отчаянно страдать. Он вернулся, неся на вешалке пиджак, накрытый чехлом, и маленькую дорожную сумку. Не сказав ни слова, последовал за мной в дом, его взгляд задержался на лежащих в вестибюле туристических буклетах, ключах от комнат и баночках с медом и вареньем от Кати. Думаю, мой маленький бизнес показался ему страшно далеким от его серьезных забот. Он внимательно следил за каждым моим движением, пока я закрывала дверь, гасила всюду свет и шла к своей комнате.
