Наш человек в горячей точке - Перишич Роберт
— Невиданные скоты! — сказал я.
Лучше всего, подумал я, пока мне ничего толкового не пришло в голову, направить эмоции на геповцев, это в своё время удачно удавалось с сербами, через них всегда было можно изменить фокус… — Нигде в Европе нет ничего подобного… — начал было я, но тут Главный бросил на меня взгляд, подобный удару саблей, и спросил: — А может, ты знаешь, о каком журналисте идет речь в этом… заголовке?
Я прикусил язык. Вот это вопрос! Я вроде бы сказал, что газет ещё не читал.
— Понятия не имею, о ком именно речь. Но… — тут я остановился.
— Но? Но что? — спросил Главный и закурил сигарету, напомнив мне гестаповского следователя из фильма про партизан, где я был главным положительным героем.
— Но, — сказал я, — раз вы меня сюда вызвали, то, очевидно, это мог бы быть тот, наш в Ираке…
— Очевидно, да?
— Это мог бы быть он, — ответил я рассудительно.
Он посмотрел на меня, словно что-то во мне его удивило, потом спросил: — И что ты за человек?
Прозвучало это так, будто я сейчас не такой, как, например, был вчера. Я промолчал. Вряд ли стоило рассказывать им о том, каков я.
— И… И почему ты так безобразно вел себя с этой женщиной?
— С кем?
Он смотрел на меня тупо, как будто давя. Я подумал, что лучше всего было бы отсюда уйти… Но что-то меня удерживало, пожалуй, желание остаться в собственной шкуре.
— ДА С МАТЕРЬЮ НАШЕГО ЖУРНАЛИСТА! — рявкнул Главный.
Я сделал глубокий вдох.
Вот.
Невероятно!
Проклятая Милка меня добила! Так быстро? Какой удар! Я вспомнил первую ночную бомбежку Багдада… Она меня выкопала из-под развалин!
Но как? Откуда этот бездельник Борис появился на обложке? Прямо на обложке? С чего ему придают такое значение?
Главный размахивал передо мной еженедельником.
ХОРВАТСКИЙ ЖУРНАЛИСТ ПРОПАЛ В ИРАКЕ.
Я уставился на «В ИРАКЕ».
Вот оно что, подумал я… Мы в Ираке… Всё дело в участии, подумал я. Ага. Мы участвуем!
И у нас есть свои жертвы. В Ираке.
Конечно, промелькнуло у меня в голове — вот тогда, когда было нападение на Twinse, наши выходили с заголовками, где было написано, сколько погибло хорватов! Мы их разыскивали… Если бы в Twinse не было никого из наших, мы были бы разочарованы. Потому что нам хотелось быть частью всемирных новостей! Мы пытались пролезть в них с тем же жаром, с которым Ичо Камера пролезал в первые ряды зевак на месте автокатастрофы, чтобы потом увидеть себя в газетах. И это, с Борисом на обложке, следует признаться, логичное продолжение. Пропади в любом другом месте, он мог бы давно сгнить и дожидаться следователей из сериала «Забытый случай». Да всем плевать на него было, один я, кретин, нашел ему работу…
Но вот, «хорватский журналист» пропал в славном, катастрофическом Ираке.
Стал ли он «первой хорватской жертвой в Ираке»?
Так это же стопроцентно горячая тема, черт побери!
Главный ждал, когда я что-нибудь скажу.
Гибнут американцы, но гибнут и наши, это единственное, что пришло мне в голову.
— И что теперь? — смотрел на меня Главный.
Мне нужно было хоть немного времени.
— Ты не совсем в себе? — спросил Главный.
Это напомнило мне о том факте, что я всё еще пьян после прошедшей ночи. Я всё время как-то забывал об этом… Тут они меня и подловили, Милка и геповцы, выбрали удобный момент… Но не будем спешить. Я концентрируюсь, компоную, часть за частью…
— Это фейк, — сказал я трезво, аналитически. — Они ищут первую хорватскую жертву в Ираке. Понимаете, всё дело в этом, типа, мы участвуем в глобальной драме…
Главный смотрел на меня тупо, но я продолжал: — Неужели не ясно, если бы мы по какой-нибудь причине участвовали в этой войне, это стало бы для них праздником!
— Хватит об этом! — заорал Главный. — Почему ты не позвонил этой женщине?
Я развел руками. — У меня батарейка села.
Главный издал тихий стон и, сжав кулаки, зажмурился. На его физиономии было написано, как ему больно, что у него нет возможности меня сейчас избить… А Секретарь смотрел прямо перед собой, как будто из-за всего этого ему очень неловко.
— Она ненормальная, — сказал я. — Позавчера я с ней разговаривал, всё было о’кей. А вчера у меня просто села батарейка.
Главный посмотрел на меня, теперь уже холодно, и открыл «Монитор». Я пока не знал, что там написано, и это существенно затрудняло мою защиту.
Я сидел перед его столом, на этом вот стуле, но я уже был вне игры.
Главный вслух читал абзац о «бесчувственном редакторе ПЕГа», который послал неопытного журналиста в Ирак, а потом «несколько дней не звонил встревоженной матери журналиста».
— Несколько дней? — спросил я. — Только вчера!
— Погоди, — прикрикнул Перо, подняв указательный палец, и продолжил чтение: «Когда ей в последний раз удалось связаться с ним, редактор „Объектива“ просто отмахнулся от неё, сказав, что у него „есть более важные дела, чем разговаривать о её сыне“».
— Нет, это не так, — сказал я, но Главный продолжал: «Ей стало ясно, что с её сыном что-то произошло, потому что им, своим родственникам, он не звонил уже целую неделю».
Тут он уставился на меня.
— Он вообще ни разу не связывался с ними, — сказал я.
Это его смутило, и он повторил: — Ни разу не связывался?
— Она мне именно так и сказала.
— Ну, хорошо, а почему я об этом не знаю?! — взвыл он.
— Ха, да неужели я должен главного редактора… — я произнес эти два слова так, как будто сказал президента Америки — утомлять тем, разговаривает ли какой-то журналист со своей матерью или нет? Ведь ясно же, почему он с ней ни разу не связался! Он сбежал от неё, сбежал в Ирак!
— Хм, — посмотрел на меня Главный. Он опять расположился как полицейский: половиной задницы уселся на край стола, точно напротив меня, и медленно произнес: — Спокойно.
В этом типе кроется талант полицейского, подумал я, за что ни возьмется, всё ему удается.
А он снова взял еженедельник и стал читать дальше, про то, как матери журналиста был сказано, что в Ираке у него «нет спутникового телефона», однако автор статьи, смотри-ка, сомневается в этом и говорит: «Послать в ад боевых действий человека без опыта, да к тому же ещё и без стандартного оборудования — это, пожалуй, слишком даже для ПЕГа». И затем писака ГЕПа делает из всего этого вывод, что «многие детали указывают на то, что ПЕГ что-то скрывает» и что «к сожалению, тревога матери, возможно, оправданна».
«Сейчас для ПЕГа настал момент опубликовать всю правду», закончил читать Главный. Сделал паузу, посмотрел на меня и добавил: — ПЕГ в этом конкретном случае — ты!
Я не знал, следует ли мне кивнуть.
— Итак?
Во рту у меня пересохло, мне нужна была вода. Итак? Итак, мы с Милкой, только мы с ней, разговариваем по телефону, а еженедельник это изучает детально и аналитически… Неслыханно! А всё началось с той ссоры между Милкой и моей старушкой… Какая, однако, эскалация напряжения!
— Всё это — безумие! Она ненормальная! Они ненормальные! — сказал я.
— Кто? — наклонился ко мне Главный и посмотрел на меня с близкого расстояния.
— Они, — сказал я. Я — «кул», но нельзя быть «кул»… когда они «хот»!
— Я не знаю, кто здесь ненормальный! — сказал он, испытующе глядя на меня, словно желая сказать, что тут ненормальным могу быть и я.
Я попытался это проанализировать. Тут ненормальный я — хм… Не звучит ли это немного странно?
— Я не знаю, кто здесь ненормальный… Но я знаю, на чьей стороне будет общественное мнение, — продолжил Главный. — Ну скажи мне, что может быть страшнее скорбящей матери?!
