Стивен Гросс - Искусство жить. Реальные истории расставания с прошлым и счастливых перемен
– Кто знает, почему они повторяли эту мою старую передачу? Может, на компакт-диске, который они должны были поставить, обнаружилась царапина. Да и какая разница? Суть в том, что меня до сих пор выбивают из колеи все реальные и сюрреальные штуковины, которые мне подкидывает жизнь. Я до сих пор хочу быть единственным экспертом в своей области, какая-то часть меня по-прежнему хочет верить, что если я буду оставаться хорошим и чистеньким, если я буду упорно трудиться и добиваться больших успехов, то мне не будут грозить ни депрессии, ни страхи.
– А изменилось во мне вот что. Теперь у меня в памяти хранятся все мои беседы с психоаналитиком, и я могу в любой момент их вызвать и использовать, чтобы понять, как найти выход из болезненной ситуации. Мне теперь не так одиноко, как раньше.
Официант принес счет и положил его между нами на столик.
– Ты в прошлый раз платил… Давай, сегодня я, – сказал Том.
Мне все-таки было любопытно, почему мы до этого момента ни разу не говорили о том, как у него движется процесс психоанализа, и я задал ему этот вопрос.
– Я не мог об этом говорить, потому что не знал, как об этом говорить. Как я мог рассказать кому-нибудь – даже тебе – об этой дурацкой истории с ботинками? Ведь люди подумают, что я просто впустую трачу время и деньги. Я не был уверен, что люди смогут увидеть за этим более глобальную картину.
Мы оделись, вышли на улицу и на прощание обнялись на пороге ресторана.
Несколько мгновений мы постояли на тротуаре. Том махнул рукой в ту сторону, где улица поднималась на холм к почтовому отделению и магазинам.
– Ты вверх или вниз? – спросил он.
– Вниз, обратно в офис.
Пока Том поднимался по улице, чтобы сесть в метро и отправиться домой, я провожал его взглядом. Стоя рядом с рестораном, я почувствовал хорошо знакомое ощущение легкой тревоги, которое накатывает на меня, когда пациент уходит из кабинета, оставляя меня с ощущением, что мы с ним целый час всего лишь ходили вокруг да около самого важного вопроса этого сеанса. В таких случаях я чувствую, что подвел и своего пациента, и себя самого, и хочу заново прожить прошедший час, заново начать только что завершенную сессии и сделать все по-другому.
Конечно, Том не был моим пациентом, и это не был сеанс психоанализа. Два старинных друга просто встретились за обедом. Но меня беспокоил тот факт, что ни Том, ни я так и не смогли открыто заговорить о том, что он назвал «более глобальной картиной»… что никто из нас ни разу не произнес слова «любовь».
Том уже скрылся из виду, а я все еще думал о нашем разговоре. Я вспоминал «мелочи», о которых он мне рассказывал, – запах пота, грязь на ботинках – и думал, насколько радикально отличается мое представление об этом большом, добром, умном человеке от его собственного видения себя.
Я думал о том, как он боялся, что люди откроют его тайну, смогут рассмотреть в нем того, кем он, по своему собственному убеждению, является, и поймут, что он человек грязный и испорченный. А как же он сможет любить и быть любимым, будучи грязным и испорченным?
Возвращение
Решив сделать моему отцу подарок на восьмидесятилетие, мы с женой организовали поездку в Венгрию. Мы проедем от Будапешта до Карпатских гор по местам, где прошло его детство, увидим дом, где он родился, начальную школу, ферму его родителей.
Через генеалогический веб-сайт я связался с человеком по имени Алекс Дунай из украинского города Львова. Алекс работал туристическим гидом и славился умением находить давно забытые или исчезнувшие с карты местечки. Будучи одновременно и детективом, и переводчиком, Алекс часто сотрудничал с потомками людей, вынужденно покинувших родные места во время Второй мировой войны.
Занимаясь поиском мест, о которых вспоминал мой отец, на современных географических картах (в процессе перекройки государственных границ поменялись и их названия), мы с женой активно переписывались с Алексом по электронной почте и составляли маршрут нашего путешествия. Взяв за основу то немногое, что я слышал от отца о деревне, где он провел свое детство, мы с Алексом решили, что поездку, наверно, лучше всего будет начать в городе Мукачево.
И вот как-то днем в конце мая мы приехали в одну из мукачевских гостиниц. Ныне город Мукачево, расположенный в паре сотен миль от Будапешта, находится на территории Украины. На улице было жарко и пыльно, на углу около отеля торговка продавала нанизанные на веревочку сушеные грибы и желтую черешню. На улицах было полно народу, но в гостинице мы, судя по всему, оказались единственными постояльцами.
Отец предложил забросить чемоданы в номера и отправиться на пешую прогулку по городу. Мы последовали за ним сначала в центр городка, а потом в лабиринт боковых улиц.
Шел отец быстро и не произнося ни слова. Чувствуя, что он узнает эти места, мы просто позволяли ему вести нас туда, куда он считает нужным. Пока мы ждали светофора на пешеходном переходе, он рассказал нам, что с четырнадцати до восемнадцати лет, чтобы иметь возможность ходить в школу, все будние дни он жил здесь, в Мукачеве, снимая комнату у вдовы по имени Анна Трейхман. Анна жила в доме, расположенном прямо напротив католической церкви. Отец с двоюродным братом Эугеном занимали продуваемую всеми ветрами L-образную комнатку за кухней, и делать домашнее задание им приходилось сидя на своих кроватях. Он помнил, что из окна комнаты была видна остроконечная башня собора. Он ходил в расположенную рядом с домом русскую гимназию, а по пятницам садился на автобус и ехал домой в деревню.
Солнце уже садилось, когда мы вышли на небольшую площадь у реки. Отец подвел нас к приземистому одноэтажному дому напротив церкви. Рядом с домом была калитка, ведущая во дворик, где пожилая женщина поливала помидорные грядки. Алекс поговорил с ней по-украински, и я понял, что она ничего не знает ни о госпоже Трейхман, ни о других прежних владельцах дома. Тем не менее она разрешила нам войти и осмотреть дом. Жена, волнуясь, схватила меня за руку.
Алекс открыл деревянную дверь в боковой стенке дома, и мы шагнули через порог. Мы оказались в L-образной комнатке, размером больше похожей на чулан. По сути, эта холодная, сырая комната и была такой кладовкой при кухне.
Стоя в ней со склоненными головами, мы занимали почти все свободное пространство. На мгновение я вдруг почувствовал, как одиноко, должно быть, было отцу спать здесь, вдалеке от родителей.
Я спросил его, знает ли он, что стало с госпожой Трейхман.
– Освенцим, – сказал он. – Кажется, ее убили в первый же день. – Он окинул взглядом комнату. – Нет, я думаю, это не тот дом.
Я тоже еще раз осмотрел комнату. Все было правильно, L-образная комнатка, из окна которой видна башня собора. Я начал было говорить об этом, но отец сказал:
