Олег Рой - Нелепая привычка жить
«Может, она ненормальная? — мелькнуло в голове у Виталия. — Но откуда она здесь взялась? Сбежала из какой-нибудь близлежащей психушки? В таком костюме, в таких туфлях? Нет, этого не может быть… И как она сюда попала? Неужели пришла пешком? Я ничего не понимаю!»
— Да и не поймешь! — с усмешкой прокомментировала она его мысли. — А потому мой тебе совет — не напрягай голову, она у тебя и так болит. Просто поверь мне на слово.
Нет, впечатления умалишенной эта дама точно не производила. Скорее всего, это был какой-то нелепый розыгрыш, непонятно кому и зачем понадобившийся.
— Ну, можешь думать так, если тебе это удобнее, — она вздохнула, словно бы даже устало. — Но я бы посоветовала тебе побыстрее мне поверить. Пока, — она подчеркнула это слово интонацией, — у нас с тобой еще есть время поговорить. И, думаю, тебе этот разговор будет небезынтересен.
— О чем же можно разговаривать со смертью? — Он чувствовал, что против своей воли втягивается в эту нелепую игру. — Я всегда считал, что ей не до бесед с людьми. Пришла, взмахнула косой — и нет человека.
— Значит, ты всегда ошибался. — Она поудобнее устроилась в деревянном кресле, закинула ногу на ногу. — Или плохо читал свою любимую художественную литературу, там много про это написано… Перед тем как забрать кого-то, я обязательно встречаюсь и разговариваю с каждым. Таково мое правило. Все-таки смерть довольно значимый момент вашей судьбы. Это не чашка кофе в кафе и не торопливый перепих в номере отеля, пока супруга ходит по магазинам.
«Откуда она все знает? Боже всемогущий, откуда она все знает?»
Нельзя было поддаваться ей, нельзя было показать, насколько он растерян и испуган. Малахов взял себя в руки и заговорил, как ему показалось, даже насмешливо:
— А это вы уже что-то перемудрили, сударыня. Она снова вопросительно подняла бровь.
— Ну, про долгие разговоры с каждым из людей перед кончиной. Многие ведь умирают мгновенно. Идет себе человек по лестнице в собственном подъезде и знать не знает, что навстречу ему спускается киллер…
Дама понимающе кивнула:
— Ты еще не забыл о своем друге, да? Как его, Саша Семенов, кажется… Да, я встречалась и с ним. Разговаривала с ним, как и со всеми другими. Просто пока я говорю со своим клиентом, в вашем, людском, мире могут пройти секунды. А могут года или даже десятилетия. Кому как повезет.
— И где же ты находишь на это время? — он тоже перешел на «ты», решив не церемониться с этой женщиной, кто бы она ни была. — Нас ведь на земле шесть с лишком миллиардов. И каждую минуту, я думаю, умирают тысячи, если не миллионы. Как ты умудряешься поговорить с каждым?
— Знаешь, — она все время смотрела ему прямо в глаза, — этого ты все равно не сумеешь понять. Как и всякий человек, ты мыслишь ограниченными, трехмерными категориями, так уж устроено ваше сознание. Время, пространство и прочие глупости — это все только ваша система измерений, которая была создана лишь для того, чтобы вы с вашим куцым людским умишком могли хоть как-то объяснить себе мироздание. Вы ведь как дети — ничего не понимаете, да и понять не можете, но при этом все хотите знать, все требуете объяснить. «А как?» «А почему?» «А зачем?»
Он вдруг почувствовал сильнейшую усталость. Ноги стали точно ватными и отказывались его держать. С чего бы это? А вдруг это… уже?
— Не волнуйся, пока еще ничего не началось, — хрипло рассмеялась она. — Да сядь ты, в ногах правды нет! Что ты боишься хоть на миг от меня взгляд отвести?
— Я не боюсь… — он осторожно опустился на лавку.
— Да не ври мне! Боишься. Вы все боитесь. Всего — и жизни, и смерти. Живете с закрытыми глазами — и так же хотите умереть. Люди боятся смотреть на смерть, так же как боятся, например, смотреть на солнце. Только противосолнечные очки видимы, а противосмертные — нет, потому что их носит каждый. Придумали сами себе байку, что час их ухода неизвестен, чтобы тешить себя иллюзией, будто впереди у них еще уйма времени, и откладывать все на потом. Вы вечно отодвигаете то, для чего пришли в этот мир, на какое-то неизвестное далекое будущее. Занимаете себя суетой, мелкими дрязгами. А потом хлоп — и нет тебя. И вроде никому и ничего ты не должен, потому что «неожиданно нас покинул» и «ушел в расцвете лет». Старики честнее, они знают, этот фокус им не удастся, с каждым десятком лет все труднее себя обманывать. Каждому дано ровно столько времени, сколько нужно для его предназначения и для уплаты его долгов.
— Значит, умереть с закрытыми глазами у меня не получится? — попытался сыронизировать он.
— Не только у тебя. Я не убиваю из-за угла, это ваши выдумки. Потому и прихожу поговорить… Не всех же я забираю сразу. Кому-то могу показаться — и оставить в покое на долгие годы.
— А я? Как ты поступишь со мной? — Этот вопрос вырвался у него против воли. Он ведь не верил ей, не хотел верить, но…
Она снова засмеялась:
— Не хочется умирать сию минуту, да? А что так? Тебе место не нравится? А вроде бы оно очень удобное… Вдали от городской суеты, лес кругом, красота. Даже пустая могилка невдалеке есть, как специально приготовленная, сыроватая, правда… И дата самая что ни на есть подходящая — пятница, тринадцатое.
И она улыбнулась такой улыбкой, что он по-настоящему испугался. Вот оно как бывает! Нет никаких туннелей-воронок, никакого света впереди от фонарика ангела-хранителя, никакой реки и никакой черной радуги. Просто приходит к тебе похожая на черно-белую фотографию женщина и говорит: «Пора! Пятница, тринадцатое».
— Ты заберешь меня прямо сейчас? — глухо спросил он. Она не торопилась с ответом, и он повысил голос: — Скажи мне! Ответь на мой вопрос!
Она снова поменяла позу и села прямо.
— Да отвечу, отвечу, не беспокойся! Только чуть позже. Когда ты поверишь мне окончательно.
И он понял, что верит ей. Никакой это не розыгрыш, не бредни умалишенной. Перед ним действительно Смерть.
— Я не думал, что ты будешь такой, — пробормотал он.
— Вот как? — хохотнула она в ответ. — А какой ты меня себе представлял? Но вообще ты прав — я очень разная. И в последний раз я к каждому прихожу именно в том образе, в каком он подсознательно желает меня видеть. Или о котором мечтает. Или которого боится… Мне нравится менять облик. Я могу быть и женщиной и мужчиной, молодой и старой, красивой и безобразной… Могу быть даже каким-нибудь страшным чудищем. Все зависит от моего настроения — и от фантазии моего клиента. Не исключено, что к нашему с тобой общему знакомому Россихину, когда придет его время, я именно так и явлюсь — в образе костлявой старухи с косой.
