Альберт Лиханов - Никто
9
На обратном пути они многое обсудили. Вернее, обсудил Валентин, Кольча только иногда переспрашивал и уточнял.
Сперва хозяин объявил, сколько стоила ему гостиничная эпопея с обменником: тысячу баксов. При этом он заметил, что рыжая кассирша еще милая женщина и запросила недорого.
Кольча спросил:
– За что?
– За то, что такую сумму перевернула. Могла и отказаться.
Потом Валентайн мечтательно и завистливо пообсуждал разряженных баб и мужиков в холле отеля, которые рассасывались потом по ресторанам, утекали в казино или в такие же роскошные номера, как у них, а то и покруче. Он спросил Кольчу, узнал ли он такого-то и такую-то, которые частенько возникали на экране телека, и Топорик только теперь соображал, откуда в толпе знати знакомые ему лица.
«Тусовка!» – Валентин злобно повторял это слово, хмыкал, ругался и задавал Кольче безответный вопрос:
– Это мы-то с тобой бандиты? Бледные беззащитные мотыльки! Вот кто бандиты!
Топорик не понимал, и Валентин принимался объяснять, какое в столице чудовищное блатнерство, как банкиры крутят деньги близких им людей, среди которых вся эта поганая шушера, какие безумные деньги получает хотя бы Пугачиха вместе со своим юным мужем Филей, и есть команды, которые провозят из-за речки в обход налогов тысячи иномарок. Но и это все мелочь, утверждал он. Главное – казенные капиталы, которые получают блатные банки, крутят их, воруют или хотя бы прячут, чтобы на деньги получить новые деньги. Не говоря про нефтяные и газовые компании, которые давно стали частными.
– Ты ведь проходил в школе – сколько лет образуется нефть?
– Тысячи, наверное!
– И кому принадлежит она?
Кольча пожал плечами.
– То-то и оно! Принадлежит всем! И не только тем, кто сейчас живет. Но и тем, кто до нас жил. После нас будет! Это общее богатство, понимаешь? И вдруг эту нефть ни с того ни с сего получает банда ублюдков. Только потому, что они где-то наверху. Они ею торгуют, гребут капусту, тырят ее в заграничных банках. Заежись!
Хозяин вертелся в кресле, даже подпрыгивал от ярости – никогда Кольча его таким не видел. Ясное дело, он завидовал всем этим смокингам, которые окопались в Москве и им достается что-то, недоступное Валентину. Но эта зависть смешивалась с презрением. Слушая шефа, Кольча соглашался, что сладости новая знать получает не за труды, а просто так или за что-то другое, неизвестное им, может, потому, что она близко к власти и деньгам.
– Тебе, наверное, кажется, что мы вчера наменяли кучу долларов, – возмущался Валентин, – так вот, для них это – тьфу! Плюнуть да растереть! В одном казино просаживают за вечер по десять штук. Один человек! Асколько их тут, настоящих крутых? И сколько этих казино? Сколько рестораций, куда без тысячи не появляются! Сколько роскошных гостиниц со всеми усладами развелось? И там снимают номера для офисов – на месяцы, на целые годы, чуешь?
Кольча кивал, пытался чуять, но что-то слабо у него выходило. Зато, чем ближе они подъезжали к родным пенатам, тем чаще он думал про эти доллары в чемоданах. Раньше ведь представления не имел, сколько там и чего в этих серебристых углах, и это сильно облегчало дело. А теперь он знал точную сумму. И она давила, жала на самую макушку: а что, если…
Что, если кто-нибудь узнает про такие деньги, про то, где они хранятся? Ведь это только кажется, будто знают об этом двое: Валентин и Кольча. А парикмахерша Зинаида – ведь она следила за работами в квартире с подушечками? А те два мужика – рабочие? И, может, кто-то видел Валентина, когда он приходил и уходил с этими приметными чемоданами?
Может, хозяин и правда был слегка экстрасенсом и угадывал чужие мысли, а скорее всего просто их соображения, как машина, катили в одну сторону, но на подъезде к своему городу Валентин пересел за руль, и они завернули в знакомый березовый колок. Кольча разглядывал рощицу, где они увиделись первый раз, – теперь безлистную, ранне-весеннюю, голую. Шеф остановился, сунул руку во внутренний карман – и вдруг достал пистолет.
Он нахмурил брови и наставил ствол на Кольчу. Сказал хрипло, ни с того ни с сего:
– Выходи!
Топорик хлопал глазами, ничего не понимал, но Валентайн был серьезен и строг. Сердце у Кольчи стало запоздало раскачиваться. Ничего не понимая, он выбрался из машины, и только тут хозяин расхохотался.
– Ну ты даешь, парень! – радовался он. – Неужто поверил?
«Это ты даешь!» – про себя отвечал Кольча. – Ну и шуточки!» Какая-то слабость утишала стук сердца, сползала в низ живота, в ноги. «Неужели я напугался? – спрашивал себя Кольча. – Неужели мог во все это поверить?»
Выходило, мог.
Они отошли от «мерса» шагов на десять, Валентин прицелился в дерево. Жахнул выстрел, потом второй. Он обернулся к Топорику, протягивая оружие, сказал:
– Попробуй!
Подал несколько советов: как стоять, как держать пистолет, как целиться, как нажимать курок. Сердце Кольчи вновь затрепыхалось, рука задрожала. Остановив дыхание, он нажал курок и увидел, как от березы, в которую целился, отлетел кусочек коры.
Удивительно, но с каждым выстрелом он успокаивался больше и рука становилась тверже. Грохот и толчок в руку наполняли непонятной радостью. Будто ты становился сильней, рука твоя получила продолжение: длинное, стремительное, убийственное.
Когда патроны кончились, Кольча уже не помнил никаких волнений, никаких обид. Он опять горячо любил Валентайна и ничего не хотел больше, чем пострелять еще.
Валентайн сказал, принимая оружие, вглядываясь в Топорика, примечая в его облике перемены:
– Нравится? Вот еще бы из снайперской винтовочки, а?
– Она есть?
– Найдем! Было бы желание!
– Найди! – попросил Кольча с необыкновенным жаром, и опять смутился: имел ли он такое право, просить – да не что-нибудь, а винтовку, Боже ты мой. Пистолетом бы овладел для начала-то! Впрочем, брякнул он все это по инерции, от перевозбуждения, и всерьез к разговору не отнесся.
Валентин засмеялся: было чему.
– Обязательно, – сказал он, – раз тебе так понравилось.
Они уселись в машину – опять за рулем хозяин, – спокойно выехали из рощи, подкатили к Кольчиному дому. Удивительно, но, когда выносили старые фибровые чемоданы, никто на них и внимания не обратил, хотя народу было немало. Все двигались по своим делам, все о чем-то думали, что-то разглядывали. Рассматривали и «Мерседес», но никто не обращал внимания на задрипанные углы, которые привез этот кар. Кольча и Валентин спокойно вошли в дом, сняли забавную одежку с серебристых чемоданов, уложили их в тайник.
Ну а там, в роще, когда Кольча закончил стрельбу, Валентин обвел руками место, где они стояли:
– Смотри!
Снег еще лежал между стволами, а там, где оттаяло, рыжела прошлогодняя трава. День стоял солнечный и теплый, свет и радость сопровождали их беспрестанно в этой, еще не до конца завершенной, поездке, и Кольча устыдился снова, когда Валентайн произнес:
