Альберт Лиханов - Никто
Когда петь закончили, Валентин спросил:
– Кольча, чо мы делаем-то, а? Считаем доллары, а поем про что?
– Про нас! – не смутясь, ответил Кольча. И усмехнулся: – А чо?
– Про нас? – удивился хозяин. Помолчав, проговорил: – Черт его знает!
Тысяч они насчитали почти пятьдесят. Кольча знал, что второй чемодан еще не тронут и завтра им предстоит немало повозиться. Наверное, придется переночевать тут еще раз.
Валентин подошел к окну, раздвинул небрежно тонкие, дорогие занавеси, позвал Топорика:
– Иди-ка. Гляди!
Внизу, перед гостиницей, Кольча ничего особенного не увидел: только маленькие группки женщин – у самого подъезда – и дальше, вдоль улицы, вверх, вдоль пологого, ярко освещенного подъема.
Он не понял, пожал плечами.
– Гляди, друг, это все продается – бери не хочу.
– Чего продается?
– Да вот все эти бабы. Проститутки. Большой выбор.
Топорик вгляделся в женские фигурки, отсюда, сверху, лица разглядеть было невозможно, зато открывалась хорошая панорама: вверх по улице, через каждые десять – двадцать метров стояли по двое, по четверо. На другой стороне широкого асфальтового полотна тоже жались женщины. К некоторым причаливали автомобили, и кто-то садился в них, но большинство машин летело мимо, а если притормаживало, то тут же трогалось дальше.
– Хочешь? – вдруг спросил Валентин, и Кольча вспыхнул, поняв, что он намекает на свой подарок, отшатнулся от окна, а хозяин хлопнул его по плечу: – Да не тушуйся ты, парень! Ведь уже взрослый! Первый класс окончил. Пора во второй. И ничего в этом худого нет. Только не здесь, ты прав.
Они вернулись к кровати, Валентайн подхватил пиджак, велел:
– Никому не открывай, накинь цепочку. Когда вернусь, стукну три раза.
– Надолго? – спросил, напугавшись, Кольча.
– Да нет. Вниз и сразу назад.
Топорик закрыл дверь, погулял по номеру. Зашел в спальню, где на покрывале лежала пухлая пачка долларов. Сорок девять тысяч триста. Ни фига себе! Он такого никогда не видал. Полез в свой карман, пересчитал пять сотен, подаренных Валентайном. Что-то в этом было и впрямь. Какая-то маленькая уверенность. А если иметь в виду всю эту кучу? Да нетронутый, необмененный чемодан? Целое богатство, может, целая жизнь. Он ухмыльнулся: разве одна? Весь их интернат, наверное, можно переобуть и переодеть! Все скрипучие кровати переменить в спальном корпусе. Да еще устроить пир горой! Какой пир! Целый год кормить двести пятьдесят ртов. И дать каждому после окончания сотен по пять, как ему.
Топорик принялся думать, куда и как истратит интернатский народ по пятьсот долларов, и грустно ухмыльнулся: ничего хорошего, по его расчету, не получалось. Истратят на какую-нибудь ерунду в один день. Никто из них не обучен экономить, в лучшем случае купят модную шмотку, и все. Ну а что можно-то? Крышу над головой – не получится, пятьсот – это ничто, совсем крохи, так что пойдет все в распыл. Опять хмыкнул: кто даст-то? Он, что ли? Кольча?
Представил, что все это его, опять хмыкнул: ну уж! Подумал всерьез и сказал сам себе: избави Бог! Это же такая тяжесть – у кого-то отнятые деньги. Пусть даже справедливо отнятые.
Он стоял над кучей долларовых бумажек, уже пересчитанных, глядел на них отстраненно, размышлял печально, потом спросил: а смог бы вот он сейчас взять и спрятать бумажки две или три в добавление к тому, что дал Валентин? Мысль эта ударила чем-то скользким, и он вжал голову в плечи.
Это была бы подлянка. Хуже того, предательство. А за предательство – известно что… Да и не в том дело. Предать Валентина невозможно…
В дверь стукнули трижды, послышался голос шефа:
– Это я!
Он вошел, накинул за собой цепочку, сказал:
– Я договорился.
Потом пояснил: они мотались по городу и меняли не больше тысячи, чтобы не привлечь внимание. Здесь же, в сверкающем золотом отеле, есть казино, и обменник, работающий круглые сутки, ничем не удивить. Тут готовы обменять хоть десять раз по девять тысяч девятьсот – о суммах, больше, чем это, положено доносить.
– Первым пойду сам, – сказал Валентин, и они распахнули вторую фибру, вытащили из него серебристый ящик. Рублевыми пачками он набил все карманы, велел Топорику собирать следующую партию в сумку и вышел, паспорт прихватив все же Кольчин. Топорик не очень думал над этим, бумажки, объяснил Валентин, проформа, не больше, там даже адрес ведь не указывается, а поди-ка, поищи, где и когда выдан документ, он к тому же может быть краденым, так что все это мура… И все-таки Кольча засек этот момент: свой паспорт хозяин не предъявляет.
Минут через двадцать Валентин вернулся, очень довольный, кинул на кровать пачку долларов, перевязанную резинкой, объявил:
– Иди спокойно, – кассиршу зовут Ольга Степановна, – я ей подсыпал, так что даже паспорт твой у нее, она готовит следующую пачку. Не боись! – и объяснил, где находится обменный пункт.
Кольча вышел в коридор с пушистым полом, вызвал лифт.
Через минуту негромко звякнул колокольчик, извещающий о прибытии лифта, золотые створки разошлись, и Кольча увидел того лощеного парня в малиновом фраке, официанта. Он вступил в лифт с нелегкой сумкой в руке, а лощеный, улыбчивый, черноглазый парень будто обыскивал его, осматривал короткими, стремительными взглядами с ног до головы, не оставив без внимания и сумку. Неожиданно спросил:
– Ну что, пацан, ты – крутой?
Кольча растерянно захлопал глазами. К такому он готов не был, не знал, что ответить: вопросец оказался не так уж и прост.
– Да не волнуйся, – сказал официант, – у нас тут глухо. Абсолютная безопасность. Не такие, как вы, пасутся. – Дверь распахнулась, перед ними открылся блестящий, как гладкая морская поверхность, мраморный пол холла, в центре которого волновалась новая толпа разодетых девиц и мужиков во фраках и бабочках. И официант, кивнув на эту публику, спросил: – Видал?
Кольча вышел из лифта, стесняясь своего совершенно обычного вида, и, следуя указанию, прошел в обменник. Из-за толстенного стекла, разделенного золотистыми металлическими накладками, ему улыбалась очередная парикмахерша с овальным лицом, теперь она занималась разменом денег, и стоило Кольче поздороваться, как золоченое корытце под окошком услужливо протянулось вперед, будто ладошка. Топорик стал вкладывать в нишу пачку за пачкой, а взамен получил упакованные баксы с разорванной банковской лентой.
За вечер он сходил вниз еще шесть раз плюс первая ходка хозяина. Второй серебристый чемодан опустел, командировка резко сократилась.
Утром, позавтракав остатками ужина, они уселись в машину, и Валентин объявил цель:
– На хаус!
Когда отъезжали, Кольча увидел, как за вертящейся дверью отеля мелькнул молоденький официант. Он смотрел на машину и шевелил губами.
