Тан Тван Энг - Сад вечерних туманов
Эмили стояла у декоративного пруда, закрыв глаза. Я затихла, пока она, сделав вдох, отводила правую ногу в сторону от левой. Движения ее были настолько медленны, что мне казалось, будто я смотрю, как растягивается самое время, мир вокруг нас насыщался ее силой, пока она плавно, без пауз и разрывов, переходила от одного движения к другому: вода, вливающаяся в воду, воздух, мешающийся с воздухом. Движения ее были полны такой грации и усмиряемой силы, что Эмили, казалось, парила внутри сферы с уменьшенной силой притяжения.
Спустя некоторое время она вернулась к своему первоначальному положению, опершись руками о бедра. Я тихонько окликнула ее, Эмили круто повернулась ко мне, руки ее вскинулись в защитном жесте. Я успокаивающе подняла руку:
– Это я. Как же это было прекрасно. Это тайцзицюань[148], да? Когда-то я смотрела, как пожилые люди занимались им на площадке.
Настороженность уходила с ее лица, но краски тревоги какое-то время еще держались на нем.
Свет звезд охлаждал воздух. Бронзовая скульптура сидевшей на коленях молодой девушки высилась на глыбе гранита среди тростника у края пруда. Взгляд ее, полный холодного невинного любопытства, был навеки устремлен в воду. Эмили заметила, что я рассматриваю статую:
– Мы заказали отлить ее после того, как похоронили здесь дочь.
– Я и не знала, что у вас с Магнусом была дочь.
– Петронелла прожила всего несколько дней после рождения. – Взгляд Эмили подернулся застарелой печалью, пока она не отрывала его от скульптуры. – Никогда не встречалась с твоей матерью. Я очень на нее похожа?
И вот тут-то я поняла, почему моему отцу никогда не нравился Магнус и почему Эмили все это время была осторожна со мной. В душе я была уверена, что она спрашивала не о наружном своем сходстве с моей матерью.
– Вы обе очень решительные женщины, – сказала я, отбирая слова с таким же тщанием, с каким выбирала бы камни для сада Аритомо.
Эмили, судя по всему, мой ответ удовлетворил, даже порадовал:
– Магнус собирался жениться на ней, знаешь ли, но она, единственная дочь великого семейства Кхау, не могла позволить себе снизойти до скромного плантатора из анг-мо[149].
– А вы смогли.
Эмили, припомнила я, тоже росла в зажиточной семье, хотя и не такой знаменитой, как семья моей матери.
– Жизнь здесь многое упростила, я думаю, – сказала Эмили. – Камероны – это целый мир в себе. Уверена, ты и сама теперь в этом убедилась. До войны здесь было довольно много смешанных семейных пар. Я даже думала, что все мы сюда приехали, чтоб быть подальше от мирского неодобрения.
– Как вы познакомились с Магнусом?
– Бенг Гьёк, моя кузина. Она пригласила меня поохотиться на тигра в Пенангских горах. Магнус был среди приглашенных, – сказала она. – Я не могла взгляд от него отвести, когда Бенг Кьёк познакомила нас. Эта повязка на глазу! Я чувствовала, что она скрывает что-то там, глубоко внутри его. Мне хотелось узнать, что же именно. Просто всенепременно!
Она улыбнулась:
– Ты знаешь, как он глаз потерял?
– В Бурскую войну.
Она взглянула на меня:
– Мне жаль, что с твоей мамой так случилось.
Я отошла на несколько шагов в сторону, сделав вид, что любуюсь какой-то птичкой, севшей на арку.
– Уверена, что ужин ты не готовила, – сказала Эмили. – Пойдем, поедим вместе.
– А где Магнус?
– В К-Л. Сегодня рано утром уехал. Раз в месяц ездит взять наличные на зарплату рабочим.
– Хоть бы мне сказал. Мне нужно кое-какие книги достать.
– О, мы никому не говорим, когда он поедет и когда вернется. Безопаснее, лах. Меньше шансов в засаду попасть, видишь ли. Итак, – вопросительно глянула на меня, – ужинаем?
Я кивнула и пошла за ней по ступеням. На верхней Эмили остановилась и обернулась ко мне:
– В ту ночь, когда я впервые встретила Магнуса… мы стояли на балконе, глядя на огни Джорджтауна внизу, под нами, – заговорила она. – Заморосил дождь, но он не дал мне уйти с балкона. Тогда-то он и произнес строку из того стихотворения: «Вот нежится Земля, ночь напролет купаясь в непроглядной тихой благости дождя». – Воспоминание смягчило ее лицо. – Я попросила записать ее для меня, а он отказался. Знаешь, что сказал? «Мне незачем писать, ты и так запомнишь эту строку навсегда».
Какое-то время мы стояли там, в сумерках, и слова поэта, имени которого я не знала, проникали мне в душу.
Почти на самом пороге дома я спросила:
– А тигра-то подстрелили?
– Думаешь, меня это волновало после того, как я Магнуса увидала?! – Смех ее заискрился в полумраке, и на какой-то крохотный момент она словно снова стала молоденькой девочкой. – Загонщики нашли несколько следов, но тигра мы так и не увидели. Он был, наверное, последним, жившим в тех горах.
Склонившись ко мне, она прошептала:
– Я выдам тебе тайну: я рада, что его так и не нашли и что мы не убили его.
Я кивнула:
– Я тоже рада.
– Мне нравится представлять себе, что он и по сей день жив, – произнесла Эмили, глядя на горы, где уже лежала ночь, – и все еще бродит по горам.
В конце каждого дня в Югири я возвращалась к себе в бунгало, ставила на огонь чайник и включала радио, дожидаясь, пока он закипит. В новостях, если я слушала их, обычно сообщалось, что К-Ты зверски убили очередного плантатора и его семью. Рухнув на стул у обеденного стола, я опускала руки в таз с кипятком, выпаривая из них накопившуюся за день боль. Бывали дни, когда боль была такой, что я дивилась: как это в воде не видно крови? Особенно мучила меня левая рука, шрамы на ней краснели больше, чем кожа вокруг них. Глядя на свои обрубки, я вспоминала фокус с исчезающим большим пальцем, который так любил показывать мне отец, когда я была девочкой, я вспоминала, как визжала при этом от восторженного ужаса…
Однажды вечером, отмачивая руки, услышала, как на крутую дорожку въехала машина. Остановилась перед моим бунгало. Умолк двигатель, хлопнули дверцы, а потом донесся голос окликнувшего меня Магнуса. Замотав левую руку в полотенце, я вышла. Вместе с ним приехал какой-то китаец, одетый в защитного цвета куртку с поясом и четырьмя накладными карманами, его новехонькие шорты едва не доходили до белых гетр под коленями.
– А-а, ты дома. Хорошо, – сказал Магнус. – Инспектор Ву хочет поговорить с тобой.
Жестом пригласив их устраиваться в плетеных креслах на веранде, я пошла в дом, вытерла руки и надела перчатки. Радио все еще говорило, и я убавила звук. Когда я вышла на веранду, инспектор Ву, положив ногу на ногу, доставал сигарету из серебряного портсигара. Предложил сигарету Магнусу, тот отказался. Я было потянулась за куревом, но остановилась: я же больше не в лагере, мне теперь незачем откладывать сигареты про запас, чтобы потом сменять их на что-нибудь нужное.
