Григорий Ряжский - Точка
— Как хочешь, — попробовала я сказать равнодушно, и у меня это получилось.
— Мы с Нинкой сами управимся, и ещё народ просится профессию сменить, Светка-Москва, к примеру, — соврала я, приподняв, между делом, акции будущего предприятия.
— Ну и славно, — согласно кивнула Дилька. — Если чего, то на обычную работу я к вам выйду, если возьмете, а в хозяева — нет.
После этого она пошла спать, а я осталась на кухне. Я знала, куда мне дальше нужно постучаться, в какую дверку — кишками почувствовала, разозлившись на Зебру нежданно-негаданно.
Ложиться я так и не захотела, а решила дождаться Нинку, зачем — не знаю сама. Нинка явилась через час, под сильным порошком.
— Работы никакой, — весело сообщила она, — сплошной стресс: французы просрали, Аргентина, а теперь Италии пиздец — тоже покидают. — Глаза её сновали туда-сюда в поисках радостного выхода принятой дозы кокса. — Всю ночь с девчонками просидели, радио у Руля слушали, кто с кем и с каким счетом обосрался, — она сняла очки и положила их на холодильник. — Ну нам теперь всё равно, да, Кир? Мы скоро на всех забьем на них, у нас свой теперь футбол намечается, в одни ворота, в наши собственные. Ты в центре поля судьёй будешь, а мы с Зеброй по бокам, мячи подсчитывать, точно?
— Зебра отказалась, — сказала я Мойдодыру без всякого выражения, — не хочет точку с нами делать, решила дальше работать, как работала.
Нинка обалдело вперилась в меня:
— Она чего, охуела? Она ж у нас внутренне хорошая.
— Не знаю, — ответила я, — она такой взгляд на жизнь имеет и пусть. А что — внутренне только, а не вообще, то что ж мне ее теперь наизнанку выворачивать прикажешь, что ли, чтоб согласие получить? Сами разберемся с делами, без неё. Завтра я к Следаку пойду на прием, побазарить. А там видно будет, что дальше.
Нинка уважительно согласилась:
— Следак мужик серьезный, хоть и кусок говна, так что, сходи, Кир.
На Красных Воротах я появилась к десяти, когда самый разбор. Следак был на месте, меня вспомнил, выслушал и уточнил географию самой точки. А, выслушав, не удивился, ни в позу вставать не стал, ни ругаться грязно, а просто подумал и сказал:
— Давай так: ты мне завтра в это же время на трубу отзвони, я ответ дам по твоему делу, лады?
— Лады, — ответила я Следаку, позабыв про прошлые обиды, — позвоню.
— Ну и молоток, — закрыл вопрос Следак и коротко добавил: — Будь!
Я порадовалась, что есть ещё нормальные люди на нашей поляне, которые не растеряли до конца настоящую грамотность и добрую речь типа «лады», «будь» и «молоток», так проласкавшие мои уши вместо гадких словечек от других козлов и уродов. И я вдогонку подумала, что ошибалась, наверно, насчет соображения, что все менты, хоть и бывшие, — гондоны: есть среди них и нормальные, но они обязательно с другими не сходятся по интересам, отсеиваются в сторону, как отсеялся Следак.
Назавтра в это же время я всё уже знала наперечёт и была от этого в шоке и расстройстве. Следак доложил вопрос по-военному: место расположения к утверждению годится, менты местные не возражают, запустить надо пятёру сразу — за всё про всё, можно через него, посредника дадут из их отделения, с Арбатского — через кого работать; далее — штукарь в месяц без никаких дел. Всё! Начать можно недели через две, сейчас нельзя, пока мировой чемпионат не кончится, все футбол смотрят, ни до оргзабот ментам по новой точке.
Радость от новости имелась, конечно, что всё может сложиться вдоль затеи, но горя от неё же было намного больше из-за чумовых бабок на взяточную часть. Пять назначенных штук баксов — бабки, какие я в руках до сих пор не держала сроду. А ещё двушник, который сама прикинула, на внутренний разворот стартового капитала. Вместе — семёра получается, семь штук чистых американских долларов. Вот так, друзья мои, и не меньше!
Лично у меня отложено было свободных сто восемьдесят баксов, из тех, что остались после майской отправки домой, квартирной выплаты и расходов на жизнь. У Нинки, думаю, ни хуя не отложено — всё у неё после квартирных, мыла с мочалками и макарон улетало к Аслану: хорошо ещё покупали её неплохо до сих пор — она пока по молодому поколению проходила, а не по зрелому, как мы с Зеброй.
С Дилькой была загадка. Про деньги мы с ней особо не обсуждали, а сама она не напрашивалась, я имею в виду, до того, до нашей идеи про точку. Отправлять Дилька никуда ничего, естественно, не отправляла, к семейной жизни тоже, понятное дело, не готовилась, одевалась без особо блядской харизмы, кроме необходимых по работе трусиков с кружевом и минимальной косметики, а что остальное из вещей брала, — носить старалась аккуратно и подолгу. В общем, куда девала капитал за годы труда и сколько его там накопилось — не знаю. Это было ещё одно моё расстройство, потому что вы, наверно, догадались, что расчет мой был на него очень нацелен, на Дилькин запас прочности — кто же знал, что она такой окажется непредсказуемой — сама бы раньше не поверила никогда, что душа у безродной бляди с Бишбармака — такая сложная загадка. Ну, да ладно…
Зебре снова повезло, удалось отъехать, а Нинка опять вернулась под утро ни с чем и снова на веселом глазу. И тогда я ей сказала про бабки по линии Следака. Услыхав, она присела на месте и спросила только:
— А как же теперь братик-то? Я уже про школу сегодня для него думала, про письменный стол для уроков.
Но потом мы, не сговариваясь, посмотрели в одно и то же место — каждый друг на друга, и подождали, кто вымолвит чего-то первым. Никто из нас не вымолвил, а я только кивнула Нинке, но не глубоко — как бы, между делом. Нинке этого хватило. Она поднялась после того, как присела на новость, и вышла. Я осталась у себя в комнате. Через пять минут она вернулась и сообщила:
— Восемь тыщ девятьсот, одними сотками.
— Отдадим, когда сможем, да? — спросила я Нинку.
— Само собой, Кир, — недоуменно пожав плечами, ответила Мойдодыр. — Что мы, твари последние, что ли?
Уже было зрелое утро, но Зебра ещё не вернулась. Тогда мы решили с Нинкой уйти пораньше из дома, чтобы избежать на сегодня встречи с Дилькой. Решили, сделаем дело, зашлем бабки в адрес, а дальше будь, что будет — обратной дороги нет. И ушли.
К вечеру заскочили на Красные Ворота, вручили большую часть Зебриного конверта Следаку и поехали к себе на Павлик. Зебры снова не было, но мы поняли, что до нас она была. Нинка, зайдя к себе, крикнула мне и позвала.
— Смотри, — указала Нинка на Зебрину кровать. Одеяло было откинуто на сторону, а поверх простыни желтело ещё не до конца просохшее кислое пятно. Нинка брезгливо поморщилась и не стала близко подходить. А я сунула в пятно палец, потерлась им об простыню и понюхала что получилось.
