Алексей Колышевский - Секта-2
– Садись, садись, девочка моя. – Маргарита указывала на кушетку. – Ну, расскажи мне, как твои дела сегодня? Не беспокоит ли что?
В самом начале знакомства с этой «докторицей» (так называла Настя про себя психотерапевта из ведомственной поликлиники) общение между врачевателем и пациентом протекало неважно. Настя была очень замкнутой, на вопросы отвечала односложно, но ведь не зря говорят, что время – лучший доктор, и постепенно ледок отчуждения между двумя женщинами почти растаял. Они и беседовали-то порой, словно старые подруги, если Маргарите удавалось разговорить Настю и та, забывшись, начинала рассказывать ей о прежней жизни, о затейливых ее поворотах… Маргарита лишь тщательно следила, чтобы тема разговора никогда не касалась случая на кладбище, благодаря которому эта симпатичная и умная девушка оказалась пациенткой угловатого кабинетика с желтыми блестящими стенами.
* * *Прошло уже около года с тех пор, как случилось это невероятное ночное событие, чуть было не стоившее Насте ясного рассудка. По мнению Маргариты, или, как сама она просила себя называть, Риты Константиновны, дело шло на поправку весьма быстро, и вот в один из дней, как раз после славного летнего дождичка, Рита решила, что настало время поговорить со своей подопечной совсем уж откровенно, что называется, начистоту. В каждой беседе психотерапевт, стремясь ухватить за скользкий хвост юркую, точно ящерка, душевную болезнь, все никак не могла этого сделать ввиду отсутствия не только собственно хвоста, но и той, кому этот хвост мог бы принадлежать, то есть самой болезни. По мнению Риты, Настя была если и не вполне здорова (ибо ни один врач никогда не скажет вам, что видел за свою практику хоть одного совершенно здорового пациента), но, уж во всяком случае, душевнобольной она точно не являлась. «Переживала девочка. Шутка ли сказать, так любить мужа, что пойти на такое дело ради возможности последний раз на него взглянуть, – мирно рассуждала про себя Рита. – Переволновалась, тут картина ясная. Все чертей по углам ловила, а теперь наконец и в себя пришла. Остается все еще раз проверить, и пора ее отпускать, я ей больше ничем помочь не смогу».
– Ну что, Настенька, настало время нам с тобой попрощаться. Ты, конечно, заходи, когда вздумается, я буду только рада, но это если тебе просто захочется меня увидеть, чайку там попить или о жизни поболтать. Жизнь, Настя, у нас такая… – Рита задумалась, вспомнила что-то, и легкая тень пробежала по ее лицу, – женская, одним словом. И я тебе напоследок совет дать хочу. Можно?
Настя кивнула. Ей все равно, пусть советует, что хочет. И заходить сюда она не собирается, до того надоели ей все эти бесконечные расспросы и тесты. И от убогого этого кабинетика, от тяжелого запаха сандаловых, с карамельным отливом Ритиных духов, которым было пропитано тут все, вплоть до последнего гвоздика в плинтусе, Настю давно уже мутило, словно от чего-то тошнотворного, до невероятности надоевшего. Поскорей бы вон отсюда, вон навсегда!
– А совет вот какой, – медленно выговорила Маргарита Константиновна, пристально глядя на девушку, сидящую к ней вполоборота. – Ты больше на кладбище никогда не ходи.
– Почему это? – Настя едва заметно вздрогнула, вся было с вызовом выпрямилась, но тут же взяла себя в руки и даже улыбнулась. – Хотя вы, конечно, правы, мне там делать нечего.
– Вот и умница, – с явным облегчением изрекла психотерапевт и шлепнула в историю болезни штамп о выздоровлении, – ступай себе с Богом, Настенька. Я тебе желаю счастья, и все у тебя будет хорошо. Уж ты мне поверь: я много чего наперед вижу, не просто так, ради красного словца говорю.
Настя встала, взяла протянутый ей врачебный формуляр, не глядя, запихала его в сумку, молча развернулась и направилась к выходу. Уже у самой двери, повернувшись, сказала такое, отчего все усилия и надежды Маргариты Константиновны пошли прахом:
– Мне там нечего делать, потому что у меня на кладбище никого нету. Некого мне там навещать, потому что муж мой жив. Ходит где-то, прячется. Вы думаете, я с приветом? Чокнутая? Продолжайте так и думать, вы ведь ни черта не видите дальше своей конуры. А заходить мне к вам незачем, девочка вы моя, – с мстительной издевкой передразнила Настя «докторицу».
Хлопнула дверь, и Маргарита Константиновна долго еще сидела, в растерянности предаваясь бессмысленному занятию: она гоняла по столу карандаш. Ей нравился звук, который издавали его маленькие грани, постукивая по стеклу, лежащему поверх стола. Про себя она отчего-то называла этот звук «гофрированным» и аккомпанировала карандашу, издавая при помощи языка нежное тарахтение, как, бывало, делает малыш, играющий в машинку.
IIНастин автомобиль, маленькую девчачью «букашку», заперла большая, черная, солидная машинища – еще не лимузин, но на такой ездят уже только с шофером. Разглядеть, кто там внутри, из-за сильно затемненных стекол было невозможно. Мотор у машины работал чуть слышно, и во влажном воздухе видно было, как выдыхают ядовитый дымок четыре одетые в сияющий никель трубы глушителя.
«Отъедут. Увидят, что я сажусь, и отъедут», – подумала Настя и выбросила черную машину из головы. Произведя весь необходимый ритуал усаживания, состоящий из заглядывания в зеркало заднего вида не менее шести раз с целью увидеть то, чего никак не могло быть, а именно каких-нибудь фатальных дефектов в виде прыщика, морщинки, предательски подплывшей туши – словом, всего, чего положено панически бояться всякой приличной женщине, – Настя наконец завела мотор и включила нужную передачу. Однако тут же пришлось и выключить ее, и надавить на клаксон – черный, ленивый, словно отдыхающий кит, автомобиль, похоже, и не думал двигаться с места. Настя нахмурилась, упрямо выпятила подбородок и посигналила еще раз – результата почти никакого, если не считать того, что фары чужого автомобиля вспыхнули холодным голубоватым светом. «Заснул он, что ли?» Настя хотела в очередной раз надавить на клаксон и держать его так долго, насколько это будет возможно, но передумала, решив, что такое поведение подойдет как раз истеричной пациентке Риты Константиновны. Она просто вышла из машины и, вся излучая миролюбие и добрую волю, что в подобных ситуациях многими самоуверенными типами воспринимается как заискивание, подошла к неизвестным нахалам, скрывавшимся в уютных недрах черного чудовища. Никакой реакции на ее приближение не последовало, и, лишь когда Настя, совершенно осмелев, постучала в затемненное стекло, все пришло в движение, и ситуация, до того набухавшая, словно флюс, внезапно начала развертываться – не так, впрочем, как развертывается молниеносной змеей часовая пружина, выскобленная из своего гнезда, а неторопливо, с ленцой, с солидностью, присущей всему, что может быть связано с автомобилями, у которых есть четыре выхлопные трубы и ездить на которых полагается лишь при наличии шофера.
