Антонио Ларетта - Кто убил герцогиню Альба, или Волаверунт
71
Как мы помним, эти три человека, а также дон Карлос Пиньятелли, оба домашних врача герцогини и ее камеристка донья Каталина Барахас были наследниками, которым герцогиня завещала свое личное состояние в завещании, составленном в Санлукаре-де-Баррамеда еще пять лет назад – 16 февраля 1797 года, – из чего можно заключить, что ее уже давно посещали мысли о смерти.
72
Во время возведения дворца, как свидетельствуют документы, было совершено несколько попыток его поджога.
73
Исидоро Майкес и Рита Луна составляли супружескую пару, оба были известными комиками; Костильярес – один из лучших тореро тех лет; графы-герцоги Бенавенто-Осуна – представители самой древней и самой знатной испанской аристократии, причем в первую очередь это касается графини-герцогини – блестящей женщины, достойной соперницы герцогини де Альба при сверкающем предзакатным блеском дворе Бурбонов.
74
Этот досадный эпизод (а также, как мы еще увидим, письмо Ховельяноса) ставит под сомнение умение Годоя, которым он так гордился, вести сразу несколько параллельных жизней таким образом, что они не сталкивались и не мешали друг другу. Раньше это называлось грубой бестактностью.
75
Гойя знал ее совсем маленькой, потому что в 1783 году, в самом начале своей карьеры придворного художника, он писал инфанта дона Луиса (брата Карла III) вместе с его морганатической семьей – женой и двумя детьми – в их загородном доме в Аренас-де-Сан-Педро. Существует семейный портрет, где они изображены все вместе, и отдельный портрет Марии Тересы (того же 1783 года), на котором сделана следующая надпись: «Сеньора донья Мария Тереса, дочь сеньора инфанта дона Луиса, в возрасте двух лет и девяти месяцев». Это объясняет, почему девятнадцать лет спустя Гойя продолжает называть ее Майте.
76
По-видимому, Каэтана де Альба, приглашая Годоя так неформально и наспех, тем не менее предполагала, что он явится на праздник со своей законной супругой, и поэтому именно появление Пепиты положило начало всему происшествию.
77
Мануэлита де Сильва-и-Вальдстейн, вышедшая замуж за графа де Аро, когда ей еще не исполнилось четырнадцати лет, год спустя после свадьбы была изображена Гойей (подробнее об этом будет рассказано ниже), а в 1805 году она умерла. По отцовской линии она приходилась близкой родственницей герцогине, которая также принадлежала к роду Сильва-и-Альварес де Толедо.
78
Сорт нюхательного табака.
79
Годой здесь впервые открыто признает то, что до сего дня было лишь предметом противоречивых спекуляций, основанных на слухах, зафиксированных бытописцами той эпохи, а также на знаменитом «ревнивом» письме королевы и на некоторых других косвенных свидетельствах.
80
Либо графиня-герцогиня отказалась впоследствии от этого проекта, либо Гойя, который уже за пятнадцать лет до этого разговора писал народные сцены для Аламеды, а пять лет назад – свои не менее известные сцены с колдунами, на этот раз не пожелал браться за третью серию подобных картин. Не забудем, что после смерти герцогини Гойя, как он рассказывает сам, долгое время вообще ничего не писал.
81
Новое предположение о возможном убийце. Теперь мы по крайней мере знаем, что, по мнению Годоя, убийцей был один из сотрапезников на том праздничном ужине.
82
Для тех, кого поражает, что герцогиня, если верить Гойе, имела в своем распоряжении целую армию слуг, поясним, что после ее смерти их насчитали триста с лишним душ.
83
Весьма неосторожный (или, наоборот, хорошо обдуманный – все зависит от того, как посмотреть) намек герцогини на мрачную славу неаполитанского двора в связи с принятым там слишком свободным обращением с ядами. Не будем забывать, что – как можно видеть из «Мемуаров» Годоя, а также из его переписки с Наполеоном и даже с самой Марией-Луизой – три года, прошедшие после свадьбы Фернандо до смерти его жены принцессы Марии-Антонии Неаполитанской, ознаменовались целой чередой покушений на королеву, которая опасалась, что в любой момент ее могут отравить люди, подосланные неаполитанским королем. Не исключалось также, что отравителем могла стать и ее собственная невестка. По иронии судьбы обстоятельства смерти принцессы, которая скончалась от туберкулеза, но при жизни боялась взять в рот хоть что-нибудь, что не прошло строжайший контроль (о ее «пристрастии к салату, чистому уксусу и блинчикам с моццареллой и острым перцем» упоминает сама королева в одном из своих писем), породили подозрения, павшие как раз на ее свекровь. Годой старался развеять их. Вся эта история достойна того, чтобы изобразить ее «неаполитанской желтой».
84
Герцог де Альба умер молодым в 1795 году, вскоре после того, как Гойя написал его прекрасный портрет, на котором он показан листающим партитуру Гайдна.
85
Гойя написал несколько портретов Луиса и Марии Тересы де Бурбон-и-Вальябрига. Он, как мы уже говорили, изобразил их в возрасте шести и трех лет соответственно на общем семейном портрете, а потом по отдельности на двух портретах, образующих диптих, как Гойя обычно писал супружеские пары благородного сословия или буржуа, да они, в общем, и были такой парой; портреты Луиса уже как кардинала и Марии Тересы, уже обрученной с Годоем, Гойя закончил в 1797 году; в последний же раз он писал их в 1800 году: это его самый знаменитый портрет беременной в то время Марии Тересы и портрет Луиса в одеянии кардинала-архиепископа. Что касается «новых портретов», о которых говорит кардинал, Гойе уже не довелось написать их: 1800 год оказался последним для этой пары.
86
Возможно, это та самая донья Тадеа Ариас де Энрикес, портрет которой Гойя писал восемью годами раньше.
87
Документы той эпохи засвидетельствовали этот порыв герцогини, грозящей поджечь свечой свой собственный дом. Небольшое различие состоит лишь в том, что ей приписывались иные слова: «Я своими руками сделаю то, что не удалось сделать другим!»
88
Каталина Барахас – камеристка герцогини и, как мы уже знаем, одна из шести ее наследников.
89
Не следует упускать из виду, что смерть от яда была самым обычным делом в Европе той эпохи. Чтобы не ходить за примерами слишком далеко и не углубляться в мрачные истории семейства Борджиа, среди которых был даже один Папа-отравитель, напомним только о деле Парацельса, или о нашумевшем «affaire de poisons» – «деле о ядах», потрясшем в 1679 году Францию, так как в нем оказалась замешана сама любовница Людовика XIV мадам де Монтеспан, или о том, что именно при испанском дворе конца XVIII – начала XIX века имели место по крайней мере четыре случая, вызвавших сильнейшее подозрение в отравлении, – покушение на Ховельяноса (1797), смерть герцогини Альба (1802), ужасное состояние, в котором, как мы уже видели, несколько лет (с 1802 по 1805 годы) пребывала королева Мария-Луиза, страдавшая от страха, что ее отравит подстрекаемая родственниками невестка Мария-Антония Неаполитанская, и, наконец, смерть той же Марии-Антонии (1805), в которой молва обвиняла ее свекровь, решившую таким образом освободиться от постоянно мучившего ее страха. И примерно в те же годы (1792) не кто иной, как Моцарт, умирал в Вене, охваченный ужасным подозрением, что его отравили, впоследствии это предположение – что его убийцей был маэстро императорской капеллы Сальери – укрепилось еще более. В те времена при австрийском дворе смерть от яда называли не иначе как «итальянской болезнью».
90
Согласно некоторым письменным свидетельствам, подозрения в отравлении герцогини коснулись и шести ее наследников, которые якобы на некой сходке решили устранить завещательницу. Гойя либо не знал об этих слухах, либо уже не помнил о них в 1825 году. По-видимому, он был непоколебимо уверен в том, что все подозрения падали лишь на королеву и Годоя; это, собственно, и объясняет его более позднюю исповедь.
91
Действительно, в завещании, составленном герцогиней, фигурирует и сын художника Хавьер. Он объявляется там наследником, которому причитается указанное в пункте 16, а в этом пункте говорится, что остальным ее наследникам надлежит выплачивать «сыну художника Франсиско де Гойи десять реалов в день пожизненно».
92
Существует письмо Марианито – внука Гойи, сына Хавьера и Гумерсинды Гойкоэчеа, адресованное Кардераре, которому он иногда продавал кое-какой антиквариат, что позволяло ему выжить. В письме говорится: «Уважаемый сеньор! Будучи лишен средств к существованию и зная Вашу приверженность к антикварным вещам, посылаю Вам бакал, тот самый, который всегда брала с собой в путишествия герцогиня и которым она пользовалась, когда жила загородом. Это герцогиня де Альба. Да. Ma. Tepeca де Сильва. Она аставила этот бакал моему деду чтоб тот хранил его как память о ней». Как можно догадаться, Гойя в семейном кругу объяснял появление у него венецианского бокала обстоятельствами, которые на самом деле относились к другому стакану.
