Геннадий Прашкевич - Русская мечта
– Скорей, городок. Это в Швейцарии. Булыжные мостовые. Чуть больше Томска, не знаю, не сравнивал. Деревня, но с небоскребами.
– Ну? – заинтересовался Гриша Зазебаев. – Я слышал. А как там лазают по этим небоскребам?
– По лестницам лазают, – отмахнулся Семин.
– А сколько этажей, если они до самого неба?
– Есть такие, что под семьдесят.
– Высоко, – признал Гриша и безмерно зауважал Семина. – Ты только не забудь, ты за банку оставь двадцать копеек. – Уважительно плеснул Шурке в стакан, но Шурка, глянув н Семина, плаксиво сморщился:
– Ой, вырвет.
– Да ну, – Зазебаев тоже глянул на Семина. – Ничего он не вырвет. Свой.
– Пей, – кивнул Семин. – Сейчас поедем.
– Куда?
– В Лозанну. Ты теперь на меня работаешь.
Шурка долго молчал. Потом выпил, понюхал грязный рукав, зажмурился. Но свет перед его глазами на этот раз не погас, все же не самогон – «Хеннеси». Недоверчиво поводил перед глазами рукой.
– А дед Егор отпустит?
– А мы и деда возьмем в Лозанну.
Семин был полон великодушия. Пусть сидит дед себе на завалинке.
Специально сделаем завалинку при гостинице, как в Рядновке. Чтобы не отвык. Ну, сауна там, тайский массаж, всякое такое. Опытные девочки быстро вернут Шурку к полноценной жизни. Даже деда вернут. Семин со страхом разглядывал некрасиво жующего старика.
– Да нет, не поеду, – ровно ответил Шурка.
Семин молча махнул разом полстакана, сунул горящее лицо в ведро с водой. Занюхивая «Хеннеси» рукавом от Армани, спросил с нотками бешенства в голосе:
– А если с Гришей? С Зазебаевым? Если обоих возьму? Поедешь?
– В цирк их там, что ли? – не выдержал молчавший до того юрист. – Или на скотный двор?
– Эй, Шурка! Ехать надо. Здесь помрешь.
– А то! – согласился Сакс.
– Как ты вообще попал в Рядновку?
Шурка выпил.
Вопросы Семина до него не доходили.
Закурил, закашлялся тяжело. «У меня почки отбитые».
Гриша Зазебаев тоже снизу глянул на Семина. Сильно перекосило Гришу от крепкого коньяка, но богатую закуску не трогал. Боялся привыкнуть. Только покашлял с уважением: «Слышь, Андрюха. Мне Шурка рассказывал, что у тебя вроде как крыша ехала?» Добавил с невыразимым сочувствием:
– Как сейчас-то?
8
На четвертый день позвонил Большой человек.
Ничего особенного не сказал. Просто поинтересовался: «Когда улетаешь?»
Получив ответ, поинтересовался: «Как губернатор? Прояснил позицию?» – «Ну, ему бы еще не прояснить! После уголовного дела, выдвинутого против незаконной скупки акций сотрудниками КАСЕ, губернатор во всеуслышание заявил, что у областной власти нет никаких оснований менять руководство „Бассейна“, ломать сложившиеся принципы управления. Падла, конечно, но повел себя правильно».
Развернул газету.
«Открытое акционерное общество «Бассейн» уведомляет всех акционеров, органы государственной власти и местного самоуправления, а также всех заинтересованных лиц о том, что Федеральный районный суд общей юрисдикции по делу 3-1470/04 вынес определение:
– запретить консорциуму КАСЕ, его органам, акционерам, другим заинтересованным лицам, органам государственной власти и местного самоуправления совершать действия, связанные с исполнением решений, принятых на внеочередном собрании акционеров, а также исполнять все без исключения приказы, распоряжения и указания органов, избранных на указанном собрании».
Семин бросил газету и спустился на террасу.
Вышколенные девчонки тут же выставили на стол бутылку «Бисквита».
– Лимон, Андрей Семенович?
Он кивнул.
А мы танцуем на палубе тонущего корабля…
Благушино лежало по длинному берегу, подпертое с запада сизой стеной тайги.
Светлая вода, пуская водовороты, расплавленным стеклом скользила мимо затопленной металлической баржи, лежать которой на дне оставалось совсем недолго. У берега у недействующей заправки чадили три буксира. Какие-то люди расчищали пожарище на берегу.
– Поаплодируем? – спросил он одну из девчонок.
Девчонка изумленно вскинула бровки, но послушно похлопала в ладошки.
Сразу видно, что никогда не читала злобных статей известной журналистки Полины Ивановой. Левой рукой Семин обхватил девчонку за бедра, подтянул к себе и долго смотрел на тонкие руки, которыми девчонка испуганно отталкивала его – трогательные, тонкие руки. Черт знает, что происходит в мире. Только что, не зная того, эти руки аплодировали итогу, подведенному Семиным.
Ах, Шурка…
Томило сердце.
Из Рядновки тогда они с Золотаревским вернулись под утро.
Ни одной звезды, сырость. Катер двигался по каким-то понятным только пьяному Ваньке Васеневу приметам. Несло ледяной тиной, бездонной тьмой омутов. Ветерок в невидимых кустах подвывал, как тоскливый Шуркин саксофон. Никак не забывалась картина: Гриша Зазебаев в беспощадно освещенной котельной смотрит на Семина, как тупое смиренное животное. Если такому сказать, что Вселенная расширяется, он даже не замычит. Ну, может, испытает смутное животное беспокойство: как дотопать до стены, под которой полежать можно?
Семина передернуло.
Золотаревский прав: смысл жизни в экспансии.
Родился – начинай захватывать пространство, заполнять собой мир. И не останавливайся. Никогда не останавливайся. Стучи копытами. Как только перестанет зажигать на живое, так все – абзац! До Шурки это не дошло. Его уже не собрать в кучу, он размазался. Только и сказал напоследок: «Вот теперь хорошо».
– Элим, – с тоской спросил Семин. – Почему Шурка так сказал?
– А вот придет день, ты сам отстегнешь ласты, – нагло и весело ответил всезнающий юрист, довольный, что бомжа не взяли на катер. – И положат тебя во гроб. И вынесут на глазах родни и друзей во двор, на красивом катафалке, лошади под плюмажами, повезут к могиле. И обвяжут гроб веревками, и начнут опускать. И кто-то там из похоронной команды начнет указывать: «Аккуратней… Аккуратней, чтоб вас… Чуть подними край… Еще… Еще…» И выдохнет наконец: «Ну, вот лады… Теперь все хорошо…»
– Тоска.
– Понимаю, – кивнул Элим.
– Да ну. Ты еврей. Тебе не понять.
Элим кивнул, но ничего не ответил.
Уж он-то знал, что еврейская тоска так же велика, как русская.
Они сидели рядом, плечом к плечу, пили, смотрели на плоскую ночную воду, вдыхали сырость и тьму и молча слушали злой голос Ваньки Васенева, от души крывшего все бесчисленные прихотливые повороты темных, как жизнь, болотных речушек.
Часть II. Лысый Фэтсоу
Август, 2001
Интересны всегда бывают именно маленькие тонкости, а не большие преувеличения.
Э. Лимонов.1
Рейс на Ганновер задержали на семь часов.
Все это время Павлик и Катерина провели в гостинице.
Гостиница осточертела, шел дождь, светиться в аэропорту Павлику Мельникову не хотелось. «Непременно наткнемся на кого-то из прежней жизни. Этот аэропорт как дом с привидениями».
«А у нас уже Рождество…»
«Катька, не грузи», – злился Павлик.
Но, в общем, дела обстояли не так уж плохо. Карпицкий удачно вывел Павлика на сделку. Договор подписан, деньги перечислены. Остались таможня и паспортный контроль. Впрочем, что такого? Господин Павел Мельникофф и госпожа Екатерина Чистякова, граждане Германии, летят в Ганновер. Уж так построены сибирские авиалинии, что напрямую в Мюнхен не попадешь.
Глубокой ночью объявили посадку.
В самолете один из пассажиров бизнес-класса сразу рухнул в кресло и уснул, второй долго ворочался, договаривался со стюардессой о чашке кофе и пледе. Черт знает, в чем там были сложности (кажется, в языке), наконец, зануде принесли требуемое. Павлик развеселился:
– Слышь, Катька, с нами летит американец!
– А ты думал следак из РУБОПа? – блеснула юмором Катерина.
– Ду-у-уура, – ласково протянул Павлик (жизнь начинала удаваться). – Настоящий американец. Я буду шлифовать с ним свой английский. Эти придурки, – кивнул он в сторону американца, – мечтают об инвестициях в Россию.
И одобрительно похлопал американца по плечу:
– Ай ам Павел Мельников. А это май вайф. Катерина. Я ее хасбенд.
– Говорите по-английски? – удивился американец.
– Раз понимаешь, значит, говорю, – кивнул Павлик. – Сам-то давно в Америке?
Критически оглядел джинсовую куртку американца:
– Как говоришь звать? Дейв Дэнис? А я думал, какой-нибудь мистер Гадд. Ну, знаешь, есть такие, с двумя д на конце фамилии.
– О да! The main is trust. Главное – доверие.
– Дэнис, говоришь? В Америку-то сбежал откуда?
Американец наморщил брови. «У вас совсем особенный английский язык», – вежливо похвалил он. – «Зато у вас в Америке соловьи не поют, – находчиво парировал Павлик. – Я сам читал в одной книжке. Летать летают, а петь не поют». Чем выше поднимался самолет, тем более благостное настроение нисходило на Павлика. Сделка завершена, документы в кейсе, в Энске удалось не столкнуться ни с кем из тех, кто окружал его в прежней жизни. Ухмыльнулся. Может, все свалили за бугор? Или смело волнами революций?
