Вионор Меретуков - Восходящие потоки
Я посмотрел по сторонам. И тут мне почудилось, что за мраморной колонной возник знакомый с детства острый профиль, я увидел глаза, печально глядящие вдаль… Отец!
В голове зашумело, вместо людей вокруг меня закружились какие-то неясные тени, голоса слились в единый звук, похожий на рокот прибоя.
Наверно, на миллионную долю секунды я лишился сознания. Придя в себя, я бросился к колонне, к призраку, который был для меня дороже жизни. И тут же понял, что делать ничего не следует.
Мрачный и растревоженный, я вернулся на площадь Республики и расположился в американском ресторане, под распылителем холодной воды. Заказал огромную, похожую на призовой кубок вазу с мороженым, кофе и бутылку виски в ведерке со льдом.
Официант посмотрел на меня расширенными глазами, но принес все, что я заказал.
Я сел так, чтобы видеть окна своего номера. Я знал, что напьюсь, и хотел, чтобы это произошло неподалеку от отеля.
Я надеялся на мимолетное знакомство. Женщина бы сейчас не помешала. Но прежней уверенности в том, что приключения всегда рядом, стоит только протянуть руку, — у меня не было.
Мороженое начало таять. Я налил себе виски. Выпил.
Налил еще… Мне стало очень тепло. Жар исходил из недр организма.
Со мной такое уже бывало. В клинике. Накануне обследования, которое должно было установить, сколько мне осталось… Я тогда подумал: Господи, только бы не сейчас, только бы не сейчас! Ах, если бы мне Господь дал еще хотя бы год…
Мне казалось, что год — это не мгновение, растянутое на 365 дней и ночей, а бессмертие. Я лежал на операционном столе… И чувствовал, как зонд, буравя телесную ткань, проходит по сосуду от бедра к сердечной мышце, в которой в этот момент сосредоточилась вся моя жизнь.
Именно тогда я понял, что у меня есть душа и что душа и сердце это одно и то же. Я был в сознании и с надеждой взирал на врача. А он, сосредоточенно смотрел на экран монитора и видел мою душу…
"Не волнуйтесь, — говорил он, — сейчас вы испытаете нечто необычное… Приготовьтесь. Это не больно. Просто это необычно…"
Тут он на что-то нажал, и внутри меня полыхнуло животворное нежное пламя. Жар разлился по телу, потом затих… "Повторяю…" И опять жар!
И тут я понял, что все будет в порядке, что смерть не наступит ни завтра, ни послезавтра, что мне дана отсрочка… А еще вчера мне говорили, что нужна операция… Митральный клапан ни к черту, сердце сдает… Нужна срочная операция, иначе… Да, операция… исход, процент, будь он проклят, невелик… Господи, как же мне было страшно!
Врач, побаловавшись с моим сердцем, выключил монитор и подмигнул мне.
"Ну что, доктор, жить буду?" — спросил я хриплым голосом.
Врач осклабился: "Казнь откладывается".
Я готов был его расцеловать. Хотя поначалу он мне очень не понравился.
Накануне он заходил ко мне в палату. Мне показалось, что у него не все дома. Это случается с медиками, которые каждый день общаются с обреченными.
Он шумно вошел и присел на краешек кровати. Я отложил книгу, которую пытался читать весь день. Я осилил только полстраницы. Трудно читать перед возможным смертным приговором.
"Как бы вы хотели умереть?" — безмятежно спросил он. Я вздрогнул и сглотнул слюну.
"Ну и вопросики у вас, однако".
Он пожал плечами.
"И все-таки, как?"
Я тоже пожал плечами: "Без страданий. Желательно во сне…"
Врач поморщился.
"Пошлая смерть. И покаяться не успеете… Во сне! Кхе-кхе… Это значит, умереть и не спросить напоследок, зачем жил?"
Он взял мою книгу в руки. Взглянул на название. "Мадам Бовари". Врач покрутил головой.
"А вот этого не советовал бы. Вы бы еще "Смерть Ивана Ильича"…"
Я нашел в себе силы грубо возразить:
"Вы что, с ума сошли? Приходите к больному…"
Он мягко улыбнулся:
"Не просто к больному, а к смертельно больному…"
"Еще одно слово, и я… Сил у меня хватит…" — я приподнялся на кровати.
"Вот такой вы мне нравитесь! — он встал. — Мне почему-то кажется, что никакой операции вам не понадобится. По крайней мере, в ближайшие… — он на миг задумался и, прищурившись, посмотрел на меня, — в ближайшие лет пять, даже семь вы можете жить спокойно, а пять лет, уж не говоря о семи, это, батенька, целая жизнь. М-да, таким образом, повторяю, вы можете жить в свое удовольствие, то есть спокойно продолжать вести свой прежний предосудительный образ жизни…
Впрочем, на всякий случай, чтобы окончательно убедиться в том, что с вами все в порядке, завтра утром проведем обследование… мы проникнем в заповедные зоны вашего сердца, вашей души, так сказать, туда, где вы храните ваши постыдные тайны… — он захихикал. — Кстати, до утра ничего не ешьте".
И он степенно направился к двери.
В ночь перед операцией я не спал ни минуты. Несмотря на две таблетки снотворного и слова врача о предстоящих пяти или даже семи годах спокойной жизни. Я ему не верил. Мысль о том, что, возможно, уже недели через две мне будут вскрывать грудную клетку, вынимать сердце, была нестерпима. Стоило мне закрыть глаза, как перед моим взором представал хирург, который резиновыми лапами мял мое окровавленное сердце.
Я не верил, что выживу. Тем более что процент, и вправду, был невелик.
Той ночью я подумал, что если бы еще совсем недавно мне сказали, что мне остался год жизни, я бы сошел с ума от ужаса. А теперь я был бы рад этому году, как бесценному подарку. А уж если семь лет!.. Я молил Бога: Господи, только не сейчас, только не сейчас!
…Я посмотрел по сторонам. За соседним столиком пила кофе тучная женщина лет тридцати. Вид у нее был скучающий. Я мог поклясться, что она ждала любовника, с которым решила расстаться. И к которому она уже не испытывала ничего, кроме вялого интереса.
Женщина заказала кофе, и тут к ней подошел молодой мужчина. Он равнодушно поцеловал ее в голову и сел рядом.
Через короткое время к ним присоединилась еще одна женщина. Дамы защебетали.
Мужчина посмотрел на меня. Вернее, окинул взором меня и мой столик. Увидел бутылку виски в ведерке.
Тут он заметно оживился и даже потер руки. Подозвал официанта. Сказал ему что-то.
Официант уже ничему не удивлялся. Не прошло и минуты, как перед мужчиной выросло посеребренное ведерко с бутылкой граппы.
Граппа весьма серьезный напиток, он требует к себе уважительного отношения. На моих глазах мужчина выдул бутылку граппы менее чем за час, запивая ее минеральной водой.
В его поведении не произошло никаких изменений. Он редко вступал в разговор со своими дамами, полностью сосредоточившись на процессе питья. Я невольно им залюбовался. Обожаю профессионалов.
Я почувствовал, что пьянею. Опять внутри меня возник благотворный жар.
Я перестал отгонять мысли об отце.
…Все случилось ровно десять лет назад. Как-то под утро я вернулся домой с какой-то попойки и нашел квартиру пустой. Так бывало и прежде. Отец ненадолго исчезал. Потом возвращался. Лицо его после этих исчезновений бывало загадочным. Но на этот раз я сразу понял, что отец исчез окончательно.
Отец был замкнутым человеком.
В последнее время у отца появились деньги. Кто-то сказал мне, что отец играет. И играет удачно.
У нас были разные жизни. Мы редко беседовали откровенно. Были ли мы с отцом разными людьми? Не знаю… Но когда я читаю его записи, мне иногда кажется, что это написано мной и про меня.
Я протянул руку, извлек бутылку из ведерка, обтер ее салфеткой. Салфетка стала прохладной и слегка влажной. Открутил пробку, налил себе полстакана. Вернул бутылку на место. Положил в стакан четыре кубика льда. Подождал, с удовольствием наблюдая, как кубики оплывают и становятся гладкими.
Я поднес стакан к губам и стал медленно пить. И тут со мной произошло нечто невероятное. Хмель вдруг полностью вылетел у меня из головы. Будто я выпил не виски, а некое патентованное снадобье, вроде универсального "протрезвителя".
Все предметы, до этого слегка размытые, обрели четкие очертания. Это насторожило меня. Говорят, такое бывает с начинающими алкоголиками.
Я посмотрел по сторонам. Опять мне показалось, что я вижу острый отцовский профиль.
В бутылке еще оставалось виски. Я не стал его допивать. Я расплатился и вышел из ресторана.
Я поднялся к себе и лег спать. Несмотря на то, что с площади неслись шумы ночного города, песни, распевавшиеся истошными голосами, электронная музыка и гвалт подвыпивших гуляк, уснул я сразу.
