Наталья Арбузова - Не любо - не слушай
***
Площадка молодняка в доме творчества – клуб гувернанток. Ирина Иванна чуть в стороне, где треугольный столик в пятнистой кленовой тени. Андрюша со сложной стрижкой – черт те что и сбоку хвостик – бегает вдоль писательских окон. В комнатах всё равно никто не работает, а если спят, то стараются окончательно не проснуться и на его победные крики к окошку браниться нейдут. Наина, красивая гувернантка из дома Любовь Степанны, и очень хорошенькая Марина прохаживаются на счет Ольги. Их подопечные – Кирилл и Зураб – сидят на каштане. И пусть сидят. Говорят две женщины громко, чтобы Ирина слыхала. Знают всё и еще кое-что. Борис Серпухов, Илья Айзенберг – поэты. Хирург Иван Андреич Черных. И психотерапевт Полянский Виктор Петрович. А это откуда известно? Как же, он здесь практикует. Видится с Ольгой у той же сводни Любовь Степанны, которую он наблюдает бесплатно в ее истериках и капризах. Ну, и Ольга что-то ей дает от себя. Кого упустили? да – Леонида собаколюбца. Любовь Степанна со слов Полянского о нем рассказала. Картина ясна. И худенькая Ирина Иванна краснеет за Ольгу Евгеньевну, слыша такое от рядом прогуливающихся подруг. Тут Андрюша чуть с ног не сшиб Бориса Серпухова – легок тот на помине. Борис Андрюшу узнал: видел когда-то верхом на ламе. Показывай живо, где твоя гувернантка… я на тебя нажалуюсь. Подсел на скамеечку и забыл, зачем шел. Отпустил Андрюшу в свободный полет. Об Ольге ни слова. Наина с Мариной зря напрягали слух. Клены качались, те двое шептались – и пошло, и пошло. Робкая учительница географии, по счастью знающая неплохо английский и французский язык. Борис, бездарный в стихах, был по жизни талантлив на всяческие приколы. Жена мафиози – кудряво, но гувернантка их сына – совсем не избитый сюжет.
И вдруг она оказалась такая прелесть! Во-первых, день ото дня хорошела, будто бы отражая его красоту, заражаясь ей, заряжаясь – не знаю. Скамейка с прибитым к двум соснам столиком превратилась в место свиданий. Наина с Мариной рвали-метали, Андрюша метался по парку без наставлений. Легко Борису: пришел – она неизменно здесь. Надо признать, и он ее честно старался напрасными ожиданьями не изводить. Любовь под кленами длилась всё лето. Радуясь как дитя происходящему чуду, она при том неожиданно трезво указывала, что в его стихах хорошо и что мелко. Начисто лишена самолюбия и самомненья, но никак не достоинства, выгодную площадку для игры предоставляла ему. Была скорее согласна унизить себя, чем его, полагая в нем свою гордость. Об их подростковой любви (они оба ее недополучили когда-то) знали и гувернантки, и вдовы писателей. Знала Любовь Степанна и почему-то молчала. Виктор Петрович тем временем был готов, настроился сбыть Ольгу с рук. Борис испугался некогда слишком сильной ее любви. Все остальные чувствовали, что их не любят, вернее, любят не их. Итак, Ольгу по боку. Наина с Мариной, подскажите, в который раз? В пятый, в пятый! (Ишь как ликуют. А Ольга ярится.)
Пригнул я веточку весной,
Из тысячи одну.
Она не спорила со мной,
Пока была в плену.
Когда же я ее домой
Отправил, в вышину –
Какой был шум, какой был свист!
Разрезав воздух точно хлыст,
Она ушла к другим ветвям,
Послав меня ко всем чертям.
***
Клены зеленые, слушайте. Борис, мне обидно-завидно, когда по каналу культура крутят во всех ракурсах грудастых мраморных нимф. Хочу для тебя быть красивой, лезу аж вон из кожи, а мне остается только любоваться тобой. Не нагляжусь, не нарадуюсь и жду всякий час облома. Ты очнешься, отчалишь, а я отчаюсь любить. - Ну да… ты худа… конечно. Не то что грудастые нимфы. Уж чего нет, того нет. Жалко, но что поделаешь. Все остальные женщины точно столы или стулья, одна только ты живая и оживляешь меня. Каждое прикосновенье я наизусть запомнил, будто током тряхнуло…все они наперечет. Меж нами стоит дуга, как многоцветная радуга, и ничего форсировать ни ускорить нельзя. – Мне стыдно, что я тебя старше. – Это уже неважно. Из нас двоих я мужчина, и старшинство мое. Когда мы с тобой будем вместе? – Не знаю… ведь ты командуешь. Если я стану командовать, получится ерунда. – Мои стихи изменились, в них стихии клубятся, вот как сосны раскрылись над твоей головой. Чудо дышит где хочет. (На коротком ходило уж давно поводке и наконец-то поймалось, потому что ты изменился.) Подошел Андрюша, он внимательно слушает. Не мешай, пускай слушает… не боись, не поймет.
Нет, неправда, я понял и никому не скажу. Она не такая зануда. И не такая уродина, даже наоборот.
Je ne suis pas si vilaine
Avec mes sabots,
Car le fils de le roi m'aime
Avec mais sabots.
Это она так пела, переводила мне. Всё как будто в кино. Я думал – так не бывает. Бывает. Значит, надо терпеливо расти и ждать.
***
Виктор Петрович Полянский был гений на злые дела. Вечно сталкивал в группах избегающих встречи людей, всем обещая разное. Называл «групповой терапией». Со времени она знал от Ольги, еще как врач, а не как любовник, сотовые номера Бориса. Ильи, Ивана Андреича и Леонида собаколюбца. Выжимал из нее что угодно. Теперь назначил встречу на Эльбе в доме Любовь Степанны – среда, шесть часов пополудни. Борису с Ильей сказал – его как психолога интересует «Ваша, именно Ваша поэзия». Для хирурга Иван Андрейча придумал легенду: мой конек – послеоперационные психические состоянья. А Леониду наврал, что поражен его выступленьями в интернете. Блажен де муж, иже скоты милует. Придите на диспут о милосердье. Ольгу позвал без объяснений – она прибежала первая. Ну уж в последний раз. После такой экзекуции оставит его в покое. Задумано было хитро – пошло наперекосяк. Мужчины сидели кто где на захламленной веранде, сидели-недоумевали, и оскверненное стройкой поле виднелось в открытую дверь. Полянский позвал из комнаты Ольгу. Та поглядела на всех пятерых и поняла: западня. Ольгу выручил обморок, глубокий и непритворный. Стукнувшись лбами, бросились ей помогать. Придя в себя, дама Измена всех называла Борисами. Всем ее было жаль и стыдно всем пятерым. Об этой подлой затее Борис рассказал Ирине. Та перестала считать себя лишь гувернанткой Андрюши – сделалась домочадицей в обреченной семье. Ирина Иванна! теперь Вы похожи не на Золушку, на принцессу… а мама наоборот. – Наоборот? ты что имеешь в виду? (Молчанье.)
***
Иринушка! я люблю лишь Бориса. Все остальные дублеры: с досады, с обиды, чтоб доказать неведомо что неизвестно кому. Нет! неправда! я ищу совершенной любви, безликой и недоступной. Олег однажды прозреет – пускай я одна погибну, и кто угодно еще, только не он, не он. – Ольга Евгеньевна! ох как я Вас понимаю. – Тогда обними. – Не могу. (Ольга не требует объяснений. Вьется, плетется венок: кого-то любят, кого-то нет. Два цветка на одном стебельке, а вот обломанный стебель. На воду брось венок – не завянет и не потонет, будет качаясь плыть до безбрежных морей.)
Жена свела дружбу с гувернанткой. Не одобряю. Бьюсь-бьюсь (бью-бью), чтоб был респектабельный дом. Благотворительность – очень прилично. А прислугу надо держать в ежовых рукавицах. Андрей на листе бумаги обводит кленовый лист, закрашивает зеленым, сажает принцессу с принцем, и лист летит среди облаков, словно ковер-самолет. (Глупец, это твоя респектабельность фью-ю-ю улетает. Олух царя небесного, твоей женою пренебрегли, и никакие деньги тут не помогут.)
Борис с Ириной ведут Андрюшу мимо «дома с бутылками». Ребенок просит позволенья поколотить по ним прутиком. Борис разрешает – забор выдерживает. Ирина, давай отберем мальчишку у Ольги. Он ей не нужен. Будем его втихаря воспитывать в нашем духе. – Какой же такой наш дух? – Сам не знаю. Выяснится в рабочем порядке. Духовный киндэпинг. А? Борису машут из-за забора: явились Валерия и Калерия. «Борис, познакомь нас, пожалуйста, со своими друзьями». Стоят, разговаривают через забор. «Извольте. Андрюша, сын Ольги Евгеньевны. Ирина Иванна, его учительница. А это мои две матери – Валерия и Калерия Львовны. Входи, Андрей, дай им лапку». - «Нате. Я бы так согласился… мама и еще одна мама… папы совсем не надо». – «Минутку, Андрей! я занесу их сумки». Скрывается в доме. Отец, которого вовсе не надо, лёгок, черт его побери, на помине, останавливает у забора с бутылками джип. «Андрюша, ты решил навестить маминых подопечных? без мамы, с Ириной Иванной? тогда отдай им вот это». Сует кошелек. Дамы приняли с благоговейными минами, сделав глубокий кникс. «Ирина Иванна, поедете или пойдете? ну, погуляйте еще». Уехал, думая: «Значит, жена подружилась с Ириной Иванной, чтобы привлечь ее к благотворительности. Тогда понятно. Мне повезло с женой, она у меня святая. А я… мочу кого велено». Тем временем вышел притаившийся за дверью Борис, которому тоже везет на невстречу с Олегом. Три женщины дружно хохочут, перебрасываясь кошельком. «Андрей, твой отец Робин Гуд». – «Это как?» - «Не говорите ему, Ирина Иванна. Пусть подрастет». – «Можно в вашем саду баловаться?» - «Конечно. Мы будем рады. Борис давно уж притих». Ветер качает сосны, где-то галдят птенцы. Страшное ходит рядом, а этим всё нипочем. Идут дальше по улице, стреляют косточками от вишен. «Кто такой Робин Гуд?» - «Щедрый к бедным разбойник». – «Ладно, пускай он будет… две мамы и два отца». – «Быстро он нас оприходовал». – «Ты сам ведь того хотел». В общем, от Ольги всё ушло: забор с бутылками, глубина заросшего сада, мансарда, беспечность Бориса, игра непризнанных двух актрис – его матерей, и даже любовь Андрюши.
